Баста: «Слава, наркотики, деньги. То, что я пережил, мне хватит на 200 лет»

Желнов: Василий, первый мой вопрос по поводу кредита доверия вашей многочисленной аудитории. У вас в одном инстаграме, по-моему, под миллион подписчиков. После того, как вы дали два концерта с симфоническим оркестром в Кремле, после того, как вы выступали на протяжении долгого времени в шоу «Голос», не кажется ли вам, что рэп, если смотреть шире, хип-хоп ― все-таки это уличная эстетика, а вы превращаетесь в буржуазного артиста, уже даже не просто артиста, а продюсера? Где кредит доверия, не исчерпался ли он?

Вакуленко: Не мне судить. Это правда где-то музыка улиц, но мечта каждого человека с улицы ― выбраться из нее, если утрировать. У кого-то получается это сделать достойно, у кого-то по-другому. В течение своей жизни я очень сильно дорожил тем кредитом доверия, который у меня был. Сначала он был очень маленьким, в процессе он рос. Я всегда старался обходить какие-то сомнительные вещи и очень серьезно обдумывал каждый свой шаг.

Людей, слушающих меня, стало больше, это заслуга моей команды, моих единомышленников и меня в том числе. Я не стыжусь того, что я в социальном плане стал больше денег получать, я очень много работаю, тружусь.

Желнов: Но вы мечтали об этом. Вы сказали, что каждый мечтает выбраться с улицы, да?

Вакуленко: Конечно. Это как Скриптонит говорит о лучшей жизни для своей мамы, для своих близких. Каждый мужчина об этом должен хотя бы размышлять, делать что-то, чтобы жить лучше.

Желнов: Это как-то отражается на текстах, их качестве?

Вакуленко: Я не знаю. Повторюсь: я очень внимательно отношусь к своим текстам, над каждым очень много времени работаю. Их можно по-разному оценивать с точки зрения поэзии, смысла, техники и тому подобного, но в каждое слово я пытаюсь вложить свое настроение, состояние, оценку происходящего вокруг меня. Мои песни ― это я, без сомнения.

Козырев: Вот что меня интересует. Как вы сами для себя определяете, в каких взаимоотношениях музыка хип-хоп направления может быть с властью? Мне очень сложно представить в устах большинства американских реперов, начиная с Beastie Boys до сегодняшних, героев, которые так интенсивно, вылезая из штанов, топят за своего президента, как Тимати поет, что он его лучший друг. Мне это вообще невозможно представить.

Мне кажется, что быть в оппозиции и быть ближе к своим корням ― абсолютно неотъемлемая часть хип-хопа. Тем не менее в нашей стране это стремительно, за очень короткий срок выразилось в соревновании «кто поглубже лижет». Как вы сами для себя определяете границу, что можно, а что нельзя?

Вакуленко: Если говорить об Америке, то десяток реперов имеют личные отношения с Обамой. Jay-Z, Дрейк, Кендрик Ламар. Президент ставит Кендрика Ламара в пример даже. Здесь вопрос личных задач, каких-то принципов, политических взглядов. Кого-то устраивает данная власть, человеку с ней живется хорошо и комфортно. Естественно, он будет ей декламировать свое восхищение и уважение. Кому-то не нравится, человек будет занимать противоположную позицию.

Что опасно и, на мой взгляд, тревожно, так это создание искусственного напряжения, когда люди пытаются играть на этой волне. В русском рэпе есть несколько таких явлений.

Желнов: А кто?

Вакуленко: Была на ютубе такая программа, Dino MC и ST вели. Как она называлась? Rap info. Аналитическая программа, в которой поднимались вопросы политики. Во-первых, для меня лично аналитическая журналистика, связанная с политикой, ― очень серьезная задача. Превратить это в идиотизм очень легко. Рэп несет в себе очень серьезный заряд, очень много манипулирующих людей.

Я не пишу политических песен. У меня есть песня «Солнца не видно», мне искренне больше нечего добавить. Я легко могу на этом поспекулировать, найти какие-то болезненные моменты и покусывать. Это сейчас делают многие исполнители, кто хочет набрать баллов. Это очень просто.

Козырев: То есть они вызывают у вас большее раздражение, чем Тимати, который поет про лучшего друга?

Вакуленко: Я вообще спокоен. Если Владимир Путин ― его лучший друг, что же я могу сделать? Ну правда. Если он считает так… Не знаю, знаком ли он с Владимиром Владимировичем так плотно.

Желнов: Знаком, но не плотно.

Вакуленко: Потому что друг ― все-таки что-то серьезное. На самом деле это такой панч. Эту песню написал мой хороший товарищ Капелла и Чест, панч был совсем о другом. В песне говорилось о том, что когда твой друг ― президент Путин, тебе все можно. Такая игра слов. Там было про клуб: я такой крутой, как будто мой друг ― президент Путин. Просто это по-своему переигралось.

Вернусь к теме политических взаимоотношений. Для этого нужен определенный серьезный уровень аналитики, умения передачи информации. Многие реперы неплохо пишут: «Живем хуже, живем лучше», но я не слышал за последние три-четыре года песни, которая бы стала таким символом политической оппозиции. Одни говорят, что плохо, другие ― что хорошо. А чтобы это было так, чтобы я услышал и сказал: «Все в точку, все так!»…

Желнов: А почему вы такую песню не исполнили?

Вакуленко: У меня есть такая песня.

Желнов: Кроме «Солнца».

Вакуленко: А что я скажу? Можно послушать эту песню.

Желнов: Вы просто с какой-то завистью говорите, что нет такой вещи, что появляется вопрос, почему бы тогда вам ее не написать?

Вакуленко: Я пытался писать. Мне хочется написать про какую-то конкретную ситуацию, но я понимаю, что получается фуфло. Слог плохой, доношу плохо, не так, как хотелось.

Желнов: А про какую ситуацию?

Вакуленко: Вообще про жизнь.

Желнов: Какая ситуация заставила вас написать песню? Да, текст и музыка не понравились, но реакция была. Общественная ситуация.

Вакуленко: Не на ситуацию, а просто эмоциональная оценка, зеркало. Что я чувствую на сегодня. Рэп ― это музыка, необходимо соблюдать актуальность. Нужно что-то оценивать и выдавать информацию прямо на то, что происходит сейчас.

Допустим, у меня на новом альбоме есть трек «Виски и кокаин», там второй куплет вполне несет в себе определенный посыл. Можно послушать, составить определенное впечатление.

Козырев: Можно процитировать этот куплет?

Вакуленко: Наизусть не знаю, но… «Сюр от Сорокина, суп из сороки варит юродивый, сахарный Кремль, холодная война, где же ты, оттепель?». Просто когда это получается так, как мне хочется, я об этом говорю. Если это получается слабенько, я лучше промолчу.

Барабанов: Я хотел продолжить тему, которую поднял Миша, но поговорить не о власти, а вообще о компромиссах. Потому что явно тот путь, который ты проделал за год-полтора, скажем так, «Олимпийский», «Голос», участие в целом ряде очень далеких от мира хип-хопа вещей, будь то круглый стол, связанный с самоуправляемыми организациями, Саморегулируемое общество, то, что ты так серьезно вошел в тему авторских прав, обществ, концерты в Кремле. Ты прыгаешь по лестнице через две ступеньки, но каждый прыжок ― это же наверняка какие-то потери, не только завоевания?

Вакуленко: Всегда так. Любой спортсмен, который выходит на штангу с весом побольше, очень сильно рискует. Я понимаю, о чем ты говоришь. Что касается СРО, там просто было вопиющее безумие. Мое участие там для меня лично не выглядело как участие человека, отдаленно занимающегося этой работой. Это моя непосредственная работа ― музыка. Я хочу понимать, что с ней происходит, кто будет контролировать, управлять всеми нами. По-другому я не мог. То, что я надел рубашку, возможно, too much, согласен. Но то, что я был там, естественно. Меня пригласили. Я давно следил за этой историей, я списывался с многими рэп-музыкантами, следил в твиттере. Многие писали о вопиющем беспределе, который предлагали нам всем, так сказать, засунуть, если правильно говорить. По-другому не назову.

Что касается хип-хопа в целом, вы знаете, я всегда был для музыки и для хип-хопа в целом неудобным участником, некомфортным. «И не хип-хоп он, и читает слабенько». Я с этой ролью, со своим местом в этом раскладе сжился и понял, что у меня индивидуальный путь, который приемлет законы жанра как составляющую моей картины мира. Вот есть рэп, я попробую почитать так, как я умею. Я же прекрасно понимаю, что есть МС, которые намного техничнее меня, мощнее, круче. Но я использую возможности и умения в речитативе, которые есть у меня, для создания своих песен. Также я использую рок…

Козырев: Бардовскую песню.

Вакуленко: С удовольствием. Потому что я ужасный, безумный меломан. Если мне музыка нравится, я ничего не смогу с этим сделать. Каноничность в любом направлении для меня некомфортна. Мне кажется, это в каком-то смысле нанесло большой урон рок-музыке. Это все превратилось в понятную, конкретную, четкую формулу. Хип-хоп жив благодаря тому, что он настоящий хип-хоп. Хип-хоп культура приемлет для себя все, что ей нравится. Тяжелая гитара? Мы вас берем. Граффити? Берем. Вы модельер, делаете интересную одежду для белых людей? Мы вас возьмем, потому что хотим быть с вами. Это все превращается в интереснейший замес, мы получаем удивительные вещи.

Барабанов: Я, может быть, уточню вопрос. Конкретно Кремль. Ведь явно не каждую песню из репертуара Басты можно было исполнить на этих концертах.

Вакуленко: Я каждую исполнил.

Барабанов: То есть все, что прозвучало, это то, что ты хотел там исполнить?

Вакуленко: Да. Я исполнил песню «Всем нашим братьям», «Солнца не видно», зал пел ту самую «вишенку в коктейле», как я ее называю. Платить пять тысяч рублей штрафа за нарушение условий мне не хотелось. Я честно могу сказать, что для меня потом стало ясным, что такое концертный зал Кремля. Я ходил туда с бабушкой моей жены на концерт Софии Ротару, мне понравилась площадка, достаточно милая. Нам сказали, что будут такие-то условия по звуку, ее арендовали, мы там исполнили концерт.

Козырев: А если позовут выступить на инаугурации президента (понятно какого) на Красной площади, пойдешь?

Вакуленко: Если позовут, будем разбираться.

Козырев: Это называется «профессиональный уход от ответа».

Вакуленко: Это ответ на вопрос. Какого президента?

Козырев: Это очевидно. Какой у нас сейчас президент? Он же и останется.

Вакуленко: А это профессиональный уход от вопроса!

Желнов: А на какого пойдете? Дмитрия Медведева.

Вакуленко: Может быть. Не знаю, посмотрел бы.

Козырев: Надо про Жору ему обязательно спеть.

Вакуленко: Мне нравится, как Oxxxymiron написал про выступление на Евровидении. Его спросили: «Если вас пригласят на Евровидение, вы поедете?». Он сказал: «Конечно, никогда не пропущу такого замечательного трешака».

У меня в райдере и каких-то технических документах написано, что я не выступаю никогда на политических мероприятиях. Меня очень часто приглашали на всевозможные политические форумы, агитационные мероприятия.

Желнов: А кто приглашал?

Вакуленко: Разные партии, которые у нас в стране есть. Я помню большую трагедию русского рока ― туры в поддержку.

Козырев: 96 год, «Голосуй или проиграешь!».

Вакуленко: Вот это все осталось у меня в памяти. Дело здесь было не в политиках, а в музыкантах. Эти музыканты взяли на себя серьезную ответственность, выступив от лица народа, от лица людей. Там были очень громкие имена, музыканты очень серьезного уровня. Здесь дело не в приглашении, а в согласии. Политические мероприятия я не принимаю.

Барабанов: А ты не считаешь, что любой концерт, даже в маленьком клубике ― все равно политика? В этом клубе в этот день мог бы выступать артист, которому запретили в нем выступать по непонятным причинам, как сейчас часто бывает, а вместо этого выступаешь ты. Я понимаю, что ты все равно встречаешься со своей публикой, они покупают билеты на тебя, на твой концерт. Но тебе не кажется, что любой концерт в принципе политика?

Вакуленко: Любая позиция человека ― политика. Если моей шестилетней дочке не нравится детская площадка у нее во дворе, это ее политика. Это ее мир, он вызывает в ней отторжение. Это долгий разговор.

Горбачев: Я как раз про это хотел спросить. Вы говорите, что у вас была одна политическая песня «Солнца не видно».

Вакуленко: Это не политическая песня.

Горбачев: Они все политические. Песня «Там, где нас нет» тоже про отношения со страной.

Вакуленко: Это не отношения со страной, это мой взгляд на происходящее.

Горбачев: Так это и есть.

Вакуленко: За последнее время все это так замусолилось. Политическая оппозиция, гражданская оппозиция. Это мой взгляд на жизнь. Тогда мне хотелось вот так сказать.

Горбачев: Хорошо, вы сказали, что есть «Солнца не видно», больше нечего добавить. Но если я не ошибаюсь, эта песня была десять лет назад. Для вас ничего не изменилось?

Вакуленко: Давайте послушаем.

Горбачев: Я примерно помню. Это означает, что у вас был тогда довольно пессимистический взгляд.

Вакуленко: Не пессимистический.

Горбачев: А какой?

Вакуленко: Давайте скажем так: нет ни одного политического строя, которому какой-то музыкант добровольно посвящал хвалебные песни.

Горбачев: Ну как, была песня Black President, посвященная избранию Обамы, вполне себе.

Вакуленко: Здесь не воспевание режима, а вообще новая историческая парадигма ― черный стал президентом. Я был в Америке, безумное количество черных ненавидят Обаму, считают его идиотом, дураком, хотя он был их надеждой. Он привел их в еще худшее состояние.

Горбачев: Не оправдал.

Вакуленко: Не то что не оправдал! А ведь он как представитель афроамериканской составляющей страны был воплощением их надежд. Черные американцы не выбирают выражений и безумно серьезно о нем говорят. Не говорю уже о белых. Это реально и очевидно.

Знаете, есть теория заговора, где говорят, что сделали специально, чтобы черный стал президентом, чтобы все поняли, как плохо, и в следующий раз, когда черный будет баллотироваться, сказали: «Спасибо, не надо нам второго».

Горбачев: Дональд Трамп так считает.

Вакуленко: Большое количество людей.

Горбачев: Многие, да.

Вакуленко: Говорят, что следующий президент будет женщиной, чтобы показать, что бабы и черные не наш вариант, что президентом должен быть хороший добродушный белый старичок.

Никитин: Василий, а у тебя есть друзья во власти?

Вакуленко: Есть.

Никитин: Насколько высокого уровня?

Вакуленко: Люди, работающие в органах власти. Или что значит во власти?

Никитин: Во власти страны.

Вакуленко: Какой примерно уровень?

Никитин: Любой, самый высокий.

Вакуленко: Я знаю заместителя мэра Ростова-на-Дону, он приглашал меня на концерт на День города. Вот кстати, тоже вопрос: выступление на Дне моего родного города ― что это? Это официально организованный администрацией города концерт, мне за выступление заплачены бюджетные деньги.

Желнов: Это не агитация, это просто городской праздник.

Вакуленко: Давайте посмотрим так: а если администрация это сделала специально, чтобы показать, что она лояльна?

Желнов: Из федеральной власти с кем хорошие отношения?

Вакуленко: Я был у Вани Урганта, познакомился с министром образования и науки.

Козырев: Свежо в памяти, как рок-музыканты табунами ходили к Владиславу Суркову или Дмитрию Медведеву, распивали с ними пиво. Таких посиделок в Кремле у рэперов не бывает? Все впереди?

Вакуленко: Или как БГ приезжал в гости к Саакашвили?

Козырев: Это неправильно, он не приезжал в гости к Саакашвили. Саакашвили пришел на концерт.

Барабанов: Это к вопросу о том, что такое политика. Его пригласили сесть за стол. Я был в это время в Одессе, но непосредственно в этой вечеринке участия не принимал.

Вакуленко: Это ты его подставил!

Барабанов: Я так понимаю, что сидели за столом люди, Катамадзе, он, человек стал играть. Что, он должен был встать и уйти?

Горбачев:  Там, где Гребенщиков, всегда гитара найдется.

Вакуленко: Я в шутку это сказал. Я скажу, что с такими высокими чинами я особо не знаком. Я всех знаю в лицо, конечно, по телевизору, программу «Время» смотрю практически каждый день.

Барабанов: Вася, у тебя все равно сейчас ― и большой кусок разговора мы этому посвятим, наверно ― очень много разных занятий, очень много бизнесов, в том числе не связанных с музыкой.

Вакуленко: Благодаря скандальному расследованию?

Барабанов: Не опровергнутому никем.

Вакуленко: Слава богу.

Барабанов: Есть желание распространять свое влияние.

Вакуленко: Щупальцы!

Барабанов: И завоевать мир. Но ты понимаешь, что без контактов с властью и без какого-то (не будем говорить слово «крыша») защитного механизма, который помогает, все равно невозможно добиться создания империи Басты, о которой идет речь.

Вакуленко: Вот как это называется. Если так рассуждать, мы здесь все сотрудничаем с властью, платя налоги, получая лицензии, разрешения на определенный вид деятельности. Наверно. Честно говоря, касательно того гениального расследования, которое провели журналисты, просто заглянув в реестр документов, это можно сделать за 10 минут. Пока не мне приходилось, я пока официально заполнял документы, принимал участие в их подписании и тому подобное. Надеюсь, такого со мной не будет, хотя всякое может быть.

Желнов: А кто ваши партнеры по бизнесу? Вы могли бы их перечислить? Видимо, тот самый материал, на который вы сейчас ссылались (Life давал определенный перечень фамилий).

Вакуленко: Да, я читал этот материал, я расскажу, как все было. LifeNews позвонил нам за два месяца до выхода материала и попросил рассказать обо всем этом, дать свои комментарии, пояснения, на что мы сказали: «Вам интересно расследование ― обратитесь в интернет, где в свободном доступе находятся все документы».

Желнов: От первого лица можете перечислить ваших партнеров по бизнесу?

Вакуленко: Да, могу.

Желнов: И по гостиничной сети, если это имеет под собой какую-то реальность.

Вакуленко: Да, это Антон Треушников. В музыкальном бизнесе мой партнер ― Евгений Антимоний, что касается моего лейбла. Есть несколько подразделений, где разные люди принимают участие.

Барабанов: Евгений Антимоний ― человек, который с тобой с самого начала.

Вакуленко: Да, это человек, который меня нашел, так скажем. Десять или одиннадцать лет назад я переехал, мы продолжаем с ним сотрудничать, работать. О нем есть полная информация. Вот с такими расследованиями приходят. Я даже написал о том, что это только вершина айсберга.

Горбачев: Но там же есть информация, которая не очень комплементарная, что он рейдер, все дела.

Вакуленко: Да, мне здесь кажется, что вопросы к правоохранителям и доказательной базе. Понимая и осознавая уровень журналистики в LifeNews, можно примерно представлять, какие техники используются. Если он черный рейдер, страшный, злой, безумный, им самое время сделать заявление, которое должны рассмотреть правоохранительные органы и применить к нему определенные меры.

Давайте конкретно. Вы мне прямо говорите, что хотите знать.

Желнов: Ссылаюсь на этот материал: «Свой отель на Моховой улице Баста получил от человека братьев Ротенберг». Какая-то странная языковая конструкция, правда, почему не просклоняли?

Вакуленко: Почему, это очень в стиле.

Желнов: Что за человек и что за гостиничный бизнес?

Вакуленко: Я не знаю, что за человек и что за гостиничный бизнес.

Желнов: Нет, у вас есть гостиничный бизнес?

Вакуленко: У меня? К сожалению, нет.

Желнов: То есть это неправда.

Вакуленко: То, что написано, неправда.

Желнов: Структура как сейчас выглядит? Это музыкальный бизнес, это Gazgolder.

Вакуленко: Есть гостиница в Суздале, которая принадлежит людям, с которыми я работаю по музыкальным вопросам. Как говорится, мы собрались, теперь все ваше ― мое, а все мое ― ваше, хотя ваше ― это ваше, а мое ― это мое. Другой вопрос, что у нас по бумагам и как это выглядит. Это настолько поверхностная аналитика!

Козырев: Хорошо, гостиничный бизнес не соответствует, а история про авторские и смежные права? Настолько это тебе интересно в качестве бизнеса?

Вакуленко: Очень интересно. В плане чего?

Козырев: Есть ли у тебя какая-то компания, которой будет принадлежать какая-то доля рынка по сбору авторских и смежных прав?

Вакуленко: Есть компания, в которой я состою в долевых отношениях, как указано в реестре, в который опять же можно посмотреть. Мне это очень интересно. Мне интересно отслеживать свои авторские права и своевременно взимать за это.

Козырев: Это же не по поводу своих, это по поводу общей доли рынка.

Вакуленко: Это совершенно не так. Вы, допустим, приходите ко мне и говорите: «Вася, у меня есть музыка, я хочу, чтобы ваша организация отслеживала мои права. Какие у вас условия?». Я говорю: «Миша, мы делаем так и так», ты говоришь: «Нет, Вася, это чистый грабеж, я пойду в РАО». Это организация, которая логично созрела из существующей ситуации.

Барабанов: По закону любая организация может собирать, даже без ведома того, кого собирает? Правильно я понимаю? РАО собирает таким образом.

Вакуленко: РАО просто имитирует согласие по умолчанию. Во-первых, если взглянуть на ситуацию с практической точки зрения, для меня было бы самоубийством предлагать людям второе РАО, что логично. Я предлагаю людям конкретную ситуацию с тем, что мы можем создать определенный механизм, на котором работает безумное количество юристов, вы себе не представляете! Люди, которые придумывают схему, которая может приносить адекватную прибыль. Спросите у любого музыканта, получает ли он до конца.

На пресс-конференции был очень уважаемый мной Рыбников, который написал безумное количество гениальной музыки. Он сказал, что до выхода из РАО он получал в месяц, скажем, 500 рублей, а после того, как стал лично объезжать все театры, где использовалась его музыка, стал получать 10 тысяч рублей. Все изменилось.

Горбачев: Такой вопрос: зачем вам все это надо?

Вакуленко: Деньги.

Горбачев: Это исключительно меркантильные соображения? Я не имею в виду эту организацию, а вообще уйти в бизнес. В этом есть творческая составляющая?

Вакуленко: Давайте скажем так. Sex Pistols получали деньги за свою работу.

Горбачев: Конечно, я же не упрекаю вас. Просто почему бы не получать деньги за музыку и складывать их куда-то? Вам интересен бизнес как креативная штука или что?

Вакуленко: Это необходимость в нашей стране иметь какую-то формулу, которая поможет. Допустим, здесь я представляю свои интересы, корыстные, меркантильные, какие угодно, по получению тех доходов, которые у меня есть. Если я хочу, чтобы музыка была бесплатно размещена в интернете, я ее размещаю. Но если я хочу, чтобы я получал деньги, я на них рассчитываю, я вкладываю обратно их в свой бизнес, снимаю видео, это очевидно, тогда мне необходимо быть соучастником создания этой организации.

Я честно работаю, хочу получать свои деньги. Я плачу налоги. Вы не представляете.

Горбачев: А это по времени не мешает?

Вакуленко: Это смешно. Это большой материал для работы над альбомом Ноггано, поверьте мне на слово. Превращать это в какую-то фабрику я не способен. У меня же есть бизнес-структура, которая на моем лейбле. У меня есть администратор, директор, пиар-менеджер. Можно сказать: «Он бизнесмен, они сделали так, чтобы было удобнее». Но это же логично, это же развитие.

Никитин: Интересно поговорить как раз о лейбле. Насколько я понимаю, до того, как выстрелил Скриптонит, для тебя было некоторого рода проблемой заявление коллег по цеху о том, что лейбл хоронит таланты.

Вакуленко: Да, конечно.

Никитин: Интересно, почему такая уязвимость с твоей стороны? Почему ты так остро на это реагировал и вообще как ты на все это смотрел?

Вакуленко: Вообще на любые высказывания в отношении дел, которыми я занимаюсь, я всегда очень живо реагировал по горячим следам. Конечно, мне было чисто по-человечески обидно, горько, что люди оценивают работу лейбла как губительную. Это было спровоцировано несколькими определенными движениями со стороны разных людей. Мои конкретные взаимоотношения с Гуфом, которые интерпретировались общественностью, как криминал, бизнес-проект и тому подобное. На почве этого люди, которые принимают участие в нашей общей работе, конечно, болезненно реагировали на эти высказывания, и я в том числе.

Меня успокаивало то, что за всю свою историю я не знаю ни одного лейбла, у которого не было бы определенных трудностей, проблем и взаимоотношений с артистами. Когда-то я давал интервью, где говорил, что никто не может ни убить талант артиста, ни испоганить его творчество. Любому лейблу, если убрать дружескую составляющую, выгодно, чтобы человек работал и приносил деньги, выступал и был полезен. Другой вопрос, что артисты со временем либо перестают писать хорошие песни, либо нет. Вот и все, к сожалению или к счастью. Лейбл в этом виноват? Возможно. Не виноват? Возможно.

Никитин: У меня есть ощущение, что дружеская составляющая, о которой ты говоришь, изначально играла очень сильную роль, а сейчас немного пропадает, на ее место приходит бизнес-составляющая.

Вакуленко: Бизнес-составляющей вообще нет. Если достать бухгалтерские отчеты о работе нашего лейбла, будет понятно, что он просто убыточен.

Никитин: В чем тогда смысл?

Вакуленко: В отношениях. Чтобы вы понимали, те деньги, которые я зарабатываю на концертах, на контенте, перераспределяются на зарплаты, инвестиции в производство видеоконтента. Мы остаемся работать вместе, любой человек, который с нами сотрудничает, легко может покинуть сообщество или остаться в нем, как угодно.

Мне, конечно, иногда тяжеловато дается осознание того, что это такой процесс, но я верю в чудо. Я сегодня разговаривал с одним режиссером из Минска, который будет снимать клип. Он говорил: «Актеры такие, сякие, они очень хорошие». А я говорил, что я верю в чудо, которое происходит, когда люди не актеры, не музыканты дарят миру что-то гениальное. Этому меня научил человек, с которым я работаю, Женя Антимоний. За первые три года после того, как я переехал в Москву, ничего не двигалось. Песни слушали, но ничего не происходило, это был длительный процесс, о котором мы информируем участников, с которыми работаем.

Другой вопрос, что артисты, с которыми мы сотрудничаем, сами затягивают, тот же Скриптонит. Это было безумно долго! Я ждал его альбом как фанат, как человек, которому нравится его музыка, который на каждом углу кричал, что это гениально. Он долго, размеренно делал. Теперь он медлит со второй частью, которая, на мой взгляд, просто гениальна.

Здесь очень много составляющих. Мне просто не повезло, наверно, что я в каком-то роде функционер, хотя я сам являюсь клиентом собственного лейбла. На меня работают те же люди, что и на всех, выполняют те же задачи. Просто вот такой мой путь. Я как впереди идущий, образно говоря, притягиваю всю агрессию и ненависть к лейблам, которая всегда будет у музыкантов. Нет ни одного музыканта, который благодарен своему лейблу.

Горбачев: По поводу отношений, раз уж упомянули Скриптонита. Вы, конечно, знаете про всю эту историю с переворачиванием игры, о которой все говорили в прошлом году.

Вакуленко: Да, конечно. Михаил, вы тоже слышали об этом?

Козырев: Да.

Горбачев: Если почитать какие-то статьи, то складывается впечатление, что была старая гвардия, классика российского хип-хопа: Баста, «Каста», кто-то еще.

Вакуленко: Наоборот, «Каста», Баста.

Горбачев: Хорошо, респект. В прошлом году пришли Oxxxymiron, Скриптонит, кто-то еще. Кто-то назовет «Каспийский груз», который тоже действует не первый год. Они перевернули игру, а вы тот, кого перевернули. Какое у вас ощущение по этому поводу?

Вакуленко: Я об этом не думал.

Козырев: Может быть, это та самая «молодая шпана, что сотрет вас с лица земли», как говорят у нас в рок-н-ролле?

Вакуленко: Возможно. Как я написал в последнем треке, «Талант, ваше величество, добро пожаловать. Я оставляю микрофон невыключенным». Наверно.

Горбачев: У вас есть ощущение какого-то соперничества?

Вакуленко: Конечно. Оно было у меня с первого дня, когда я пришел в музыкальную школу, когда выбирали ребят, которые будут играть в первых аккордеонах, вторых и третьих.

Желнов: Я дополню Сашу. Есть ощущение, что вы теряете… наверно, слово «актуальность» подойдет к этой ситуации. Даже выступление в Кремле ―  очевидно, что это не модно. Очевидно, что Oxxxymiron не будет выступать в Кремле, не потому, что за или против…

Вакуленко: Почему?

Желнов: Думаете, будет?

Барабанов: В этом же и прикол!

Вакуленко: Вы просто неправильно понимаете ситуацию, что такое Кремль.

Барабанов: Предназначение Кремлевского дворца.

Вакуленко: Да, вы его представляете как какой-то вертеп или замок зла.

Желнов: Нет, я совершенно не представляю его так.

Вакуленко: Центр политических интриг.

Желнов: Нет, я представляю там Ирину Аллегрову.

Вакуленко: Да, ну а где? Давайте скажем, что в Yotaspace или где там Oxxxymiron последний раз выступал, в Stadium? Ирина Аллегрова там не выступает, но…

Козырев: Какой-нибудь Юрий Лоза там выступает!

Вакуленко: Вы просто придаете излишнюю нагрузку, которой там нет.

Горбачев: А есть ощущение, что вы немножко проигрываете соперничество этим людям?

Вакуленко: А как это мерить?

Горбачев: Я спрашиваю, есть ли ощущение.

Вакуленко: Я ощущаю безумную конкуренцию, которая есть. Вы взяли три-четыре имени, а когда я захожу в интернет, у меня сердце аж клокочет от того, какие крутые типы есть просто!

Горбачев: А кто еще?

Вакуленко: Во-первых, вся казахская школа. Jah Khalib, замечательный, мелодичный. PHARAOH тот же самый.

Горбачев: Да, PHARAOH тоже герой молодежи.

Вакуленко: Обладает еще, так же его зовут, правильно? Я слежу и думаю: «Они просто красавчики, они делают просто лютые вещи! Мне нельзя сидеть на месте!».

Горбачев: То есть это мотивирует.

Вакуленко: Конечно. Это спорт, улица, законы улицы. Тебя мотивируют молодые, злые, голодные, образно говоря, те, у кого нет таких кроссовок, как у тебя, потому что они с тебя их снимут, если будут особо проворны!

Барабанов: У PHARAOH с кроссовками все хорошо, он их зарабатывает на акциях Reebok, по-моему.

Горбачев: Красиво!

Вакуленко: Здесь нужно отметить, что мне нравится то, что я делаю, но я понимаю, что это за музыка. Я немного другое вкладываю в это.

Горбачев: Что это значит?

Вакуленко: Спокойствие. Чтобы вы понимали, концерт в Кремле или Олимпийском, первое мое ощущение ― я не соберу, никто не придет, никто не купит билеты, я не способен это сделать. Я вижу зал, и у меня все равно страх, боюсь выйти туда. Мне кажется, что туда будет не так много людей. Два концерта в Кремле, а я все равно отношусь к этому как к случайности. У меня нет принятия того, что я могу это делать, делаю так, что люди приходят не на один концерт.

Барабанов: Что в последнее время ты осознал как откровенный провал? Например, фильм «Газгольдер» не окупился в прокате. Было ли это провалом?

Вакуленко: Нет. Я читал мнение Андрея Никитина, что это был провал в плане творческом. Мне просто было непонятно, честно говоря, почему у журналистской общественности такая реакция на самоделку? Мне было по-своему горько, потому что это правда делали люди, которые не умеют снимать кино до конца, как это делают все, вкладывают в это свои личные деньги и пытаются что-то показать по-новому, по-своему, налепить что-то, возможно, нелепо.

Для меня большая победа, что этот фильм посмотрело столько людей, сколько посмотрело. Мы вложили 2,7 миллиона долларов, заработали 1,7 миллиона.

Желнов: Чьи это были инвестиции?

Вакуленко: Наши, нашего объединения. Мы вложили свои личные деньги, не привлекали ни спонсоров, ни брендов. Сделали все на свои.

Желнов: Вы имеете в виду объединение Gazgolder?

Вакуленко: Да.

Барабанов: Что вы заработали, кроме денег?

Вакуленко: Людей. Можно говорить все, что угодно, но фильм посмотрело на ютубе 3 миллиона человек. Для меня это определенная лакмусовая бумажка. Были комментарии от людей, которых я уважаю, это достаточно взрослые и серьезные люди. Мне хватило этих комментариев, что этот фильм глуповат, где-то нелеп, не так хорош, как мог бы быть. Да, но мы это сделали сами. Мне правда горько, что нас не поддержали добрым словом. Когда дети падают, к ним подходят и говорят: «О, как ты идешь! Иди, иди». Не для того, чтобы обмануть.

Желнов: А кто должен был поддержать?

Вакуленко: Все люди на земле!

Барабанов: Но вы снимаете второй фильм.

Вакуленко: Мы закончили снимать второй фильм. Мы ударили еще больше, он вообще весь в стихах. Олег Груз написал замечательные тексты. Там у нас уже играют серьезные актеры, там поменьше не умеющих играть. Мы продолжаем гнуть свою линию.

Козырев: Я хочу задать еще один вопрос, принципиально важный для меня, например, в связи с тем, что я общаюсь в основном с рок-музыкантами, чьи судьбы очень по-разному складываются, бывшие друзья неожиданно становятся врагами, их во многом разводит политика. Приглашают ли тебя выступать на Украине?

Вакуленко: Конечно.

Козырев: Ездишь ли ты туда и куда ты ездишь? Тебя пригласили в Киев, в Одессу, на Донбасс. Куда ты поедешь?

Вакуленко: Меня приглашали выступать в Киеве, я там выступаю два раза в год. Каждый год я выступаю в Одессе.

Козырев: Крым?

Вакуленко: Выступаю в Крыму.

Козырев: И Донбасс?

Вакуленко: Меня жена просто не пустит, если туда меня пригласят.

Желнов: А в Крыму работали?

Вакуленко: Да, я выступал в Ялте.

Барабанов: А после этого на Украине не было вопросов: «Что же ты!»?

Вакуленко: Я выступал там.

Барабанов: И нормально?

Вакуленко: Да, в ноябре будет концерт. Я объясню. Я наполовину украинец. Моя бабушка из Киева, дедушка из Кривого Роге. У меня в Киеве и Кривом Роге живет очень большое количество родственников. Вся ситуация, которая происходит сейчас, для меня личная человеческая трагедия. Я считаю музыку, возможно, единственным мостом, который связывает наши два народа.

На Украине и здесь я часто слышу, что мы не братские народы. У меня очень большое количество родственников, это для меня близкий, родной народ. Я буду очень переживать, если у меня не получится выступать на Украине, потому что когда меня там встречают люди, они говорят: «Вася, как хорошо, что ты приехал!».

Желнов: А что значит не получится выступать там? В каком случае не получится?

Вакуленко: Есть списки, в которые попало очень большое количество наших музыкантов. Алеша Гуф, Макс Корж.

Желнов: И вы можете потенциально попасть в эти списки?

Вакуленко: Конечно.

Желнов: Вас уже предупреждали о такой угрозе?

Вакуленко: Я въезжаю по приглашению организаторов. Это стандартная форма, организаторы делают предложение, я прохожу контроль, мне разрешают выступать. Мне очень хотелось бы, чтобы Украина сняла все эти ограничения по въезду, так было бы правильно для всех людей.

Желнов: Что вас спасает? Почему других включили, а вас нет?

Вакуленко: Честно говоря, не знаю. Я делаю все так же, как Леша Гуф или Макс Корж. Я выступаю в России, выступаю в Крыму, езжу туда. Возможно, будет ситуация, что мне тоже запретят.

Барабанов: Просто невнимательно изучили твой гастрольный график.

Вакуленко: Возможно, я не знаю. На самом деле я очень сильно переживаю из-за этого. Это просто невыносимо.

Козырев: По твоим последним достижениям может сложиться впечатление, что стремиться больше не к чему, потому что все вершины покорены. Чего ты хочешь добиться дальше и что тебе дает силы и вдохновение? От чего тебя прет, условно говоря?

Вакуленко: Меня прет от постоянной конкуренции, от противостояния, от того, что та среда, в которой я постоянно общаюсь, живая и настоящая, молодая, беспощадная, суровая, задающая тон. Я хочу сделать еще больше музыки, делать ее бесконечно, потому что больше ничем я заниматься не хочу. Я хочу быть примером для своих дочерей, каким должен быть мужчина, хочу быть достойным человеком. Это моя мечта. Для меня пример такого человека ― мой дедушка, царствие ему небесное, в честь него меня назвали. Я, как получается, максимально стараюсь следовать этим принципам.

Горбачев: Мы говорим о конкуренции, но это все люди помоложе, вам уже не то чтобы много лет, но для хип-хопа, который считается молодежной культурой, это уже какой-то возраст.

Вакуленко: Method Man ― пятьдесят или сколько там ему? Они просто черные, у них не сильно видно старение, они сохраняются лучше.

Горбачев: Да, они когда стареют, еще лучше выглядят.

Вакуленко: И в золоте смотрятся круче, согласен.

Горбачев: Есть ли какое-то осмысление своего возраста, с одной стороны? С другой стороны, не хотелось ли вам как-то еще расширить рамки? Вы говорили, что любите бардовскую песню, рок. Не хотелось ли запеть? Дельфин запел, например.

Вакуленко: Я пою.

Горбачев: Совсем запеть.

Вакуленко: Я совсем пою.

Горбачев: Тем более после «Голоса», вот так совсем запеть.

Вакуленко: Я пою. Не факт, что я хорошо пою, но я смело это делаю.

Барабанов: «Голос» чему-то научил?

Вакуленко: Да, это был безумный опыт, которому я благодарен. Я пообщался с Александром Борисовичем Градским. Мне кажется, его надо называть Александр Лютый. Беспощадный в своих суждениях, категоричный.

Горбачев: Он вообще знал про вас до того, как познакомился?

Вакуленко: Нет. Есть такие люди.

Желнов: Градский не знал ничего про вас?

Вакуленко: У моей жены есть фотография с Градским, кстати говоря, в той же самой Ялте. Ей тогда было девять лет. Градскому принесли фотографию, он сказал: «Да, я помню эту девочку!». Александр Борисович просто все помнит, знает и умеет, как я говорю шутя. Это было удивительно.

Горбачев: Вы долго думали, прежде чем согласиться на участие в «Голосе»?

Вакуленко: Безумное количество времени. Мне сделали предложение, я позвонил одному другу, второму, позвонил жене. Жена, конечно, сказала: «Это классно, я смотрю, иди туда обязательно!». Друзья сказали: «Ты подумай». А я даже не смотрел, видел на ютубе какие-то ролики, как люди поют, а суть программы не знал. Придя на первый эфир, я не знал до конца правил. Я безумно благодарен, что был там, мне очень понравилось.

Желнов: А в чем «Голос» вам помог в профессиональном смысле? Понятно, стали узнавать больше, все-таки популярное шоу.

Вакуленко: На концертах очень много взрослых людей, людей, которые это заново открыли.

Желнов: А если вам как музыканту? Минус пиар.

Вакуленко: Естественно, ничему такому музыкальному я не научился. Я просто научился публичному общению. Я по причине своего неумения правильно излагать и общаться очень стеснялся вообще что-то говорить, переживал. Ну не умею я говорить красиво. Есть примеры людей, которые говорят красиво, а я не умею.

Я понял, что стесняться этого не имеет смысла, потому что я такой человек, как говорю, так и получается, к сожалению. Жена мне говорит: «Ты вот так сказал, так не говорят, это неправильно. Почитай книгу». Я ей говорю: «Женщина, ты слышала когда-нибудь, как говорит Бродский? Человек, вообще не умеющий говорить».

Горбачев: Сегодня у него день рождения, кстати.

Вакуленко: Да, я знаю. Конечно, хотелось бы быть лучшее, моложе, талантливее, способнее, богаче. Хотелось бы быть Полом Маккартни!

Никитин: А есть ли какие-то конкретные цели, которых ты хочешь достичь? Собрать стадион, например.

Вакуленко: Да, в следующем году собрать «Олимпийский» на 25 тысяч человек.

Желнов: А сейчас было на 17, да?

Вакуленко: Да, он был частично.

Барабанов: Сейчас ― это в прошлом году, да?

Вакуленко: Да. Оказалось в день концерта, что в половине «Олимпийского» ярмарка, которой, конечно, не было, когда я пришел.

Желнов: Вас хотели запретить власти!

Вакуленко: Просто сказали, что будет ярмарка. Когда я выступал в «Крокусе», чтобы вы понимали, женщина, которой я звонил, в самом конце сказала: «Дорогой мой человек, мы понимаем, какие люди ходят на ваш концерт. Я попрошу вас со сцены немного их утихомиривать». Есть определенные взгляды.

В следующем году мы хотим сделать грандиозную сцену, привезти из-за границы звук. Мы хотим сделать по-новому. Мне кажется изначально, естественно, что это будет провал, что ничего у нас не получится, но будем надеяться.

Козырев: Каждый человек за такую долгую музыкальную карьеру проходит через свои огонь, воду и медные трубы, то есть самые тяжелые испытания, когда чудом удалось избежать беды, расставания с собственным здоровьем. Это, как правило, слава, деньги, наркотики, алкоголь.

Вакуленко: Все замечательное, что есть в этом мире, да?

Козырев: Что было твоими огнем, водой и медными трубами?

Вакуленко: Все вместе. В этом году 18 лет, как я написал первую песню, «Моя игра». Тогда это произвело на меня неизгладимое впечатление: меня стали узнавать люди. Я прошел через все: славу, наркотики, деньги, все что угодно. Я все об этом знаю.

Желнов: С наркотиками был какой-то долгий, трудный путь взаимоотношений?

Вакуленко: Недолгий, но очень трудный. По-другому с наркотиками, к сожалению, не бывает.

Желнов: Это ростовский период?

Вакуленко: Да. Когда я второй раз, так скажем, как феникс, восстал из пепла, я уже все понимал. Поэтому мне сейчас достаточно легко понимать какие-то вещи про себя. Того, что я тогда пережил, мне хватит на двести лет, я вам клянусь.

Желнов: А что вы пережили?

Вакуленко: Все тяжелое.

Желнов: Что конкретно?

Вакуленко: Наркотики пережил, трагедии, связанные с употреблением, тяжесть проживания, попытки избавиться от этого. Милиция, улица, все, что есть в моих песнях. Там нет ничего особо придуманного. Я с благодарностью смотрю на этот этап, правда, с благодарностью.

Мой друг детства вышел из тюрьмы, отсидев десять лет за то, что подрался с человеком, разбил ему лицо, а человек пошел домой, надел форму. Это все оформили как избиение сотрудников при исполнении. Человек отсидел десять лет. Хотя мой друг детства, несомненно, был хулиганом, где-то нехорошим человеком. Но вот такие судьбы, это судьбы нашей страны, наших людей.

У моего старшего брата два высших образования, два красных диплома. Он замечательный человек, который даже не пьет, хотя мы жили с ним в одной квартире, у нас год разница. Но мы совершенно разные люди. Это судьба.

Мне было сегодня некомфортно на этом стуле, были очень сложные для меня вопросы. Я отвечал честно, старался где-то выкручиваться. На самом деле мне понравилось, я сказал о многом, о чем говорил в разных местах. Получилось выдать какое-то ― надеюсь, моя жена не скажет, что скомканное ― повествование. Спасибо.