Ольга Дарфи: Михалков предпочел не заметить, что я пришла в балаклаве

25/06/2012 - 15:13 (по МСК) Юлия Таратута

Режиссер и сценарист Ольга Дарфи рассказала, зачем она пришла на церемонию открытия ММКФ в балаклаве наподобие тех, какие были на участницах группы Pussy Riot, есть ли в арт-сообществе тенденция к политизации и не боится ли она стать заложницей того поступка, который совершила.

Таратута: У нас в гостях режиссер Ольга Дарфи, которая на днях предстала нам в образе человека с закрытым лицом. Сегодня мы увидим ее лицо вживую. Напомню, на открытии Московского международного кинофестиваля Ольга вышла на красную ковровую дорожку в шелковой маске с прорезями. Расскажите, как все это происходило? Насколько я помню, вы шли-шли, потом надели маску и пошли дальше.

Дарфи: Я прошла охранников, надела маску и пошла по дорожке. Сперва я, конечно, долго стояла перед красной дорожкой без маски и думала, стоит или не стоит это делать. Мне было дико страшно, я никогда не ходила по красным дорожкам, это мой первый проход по красной дорожке, тем более в маске. Я была не готова к красной дорожке. В моем воображении это все выглядело немножко по-другому: что я одену маску в туалете, красиво ее поправлю и выйду в фойе и буду там ходить, всем объяснять, почему я в таком виде.

Таратута: Объяснять не пришлось, вас немедленно окружили журналисты. Какое у вас было ощущение? Получается так, что ты пришел в маске – и уже абсолютный селебрити, приковываешь к себе все внимание. У вас не было какого-то внутреннего диссонанса?

Дарфи: Я, собственно, ее надела для того, чтобы приковать внимание, но в данном случае не к своей персоне, а к проблеме, которая реально существует у нас в стране. Мне кажется, что об этой проблеме надо говорить использовать для этого любые площадки. В моей доступности была площадка Московского кинофестиваля, я поступила таким образом. Мне кажется, это достаточно серьезная тема.

Таратута: Как вы формулируете для себя эту проблему?

Дарфи: Проблема в том, что в данном случае эти девочки, которые совершили некое хулиганство, не заслуживают тюремного заключения.

Таратута: Мы говорим о группе Pussy Riot, о панк-молебне в Храме Христа спасителя.

Дарфи: Их можно осуждать, одобрять, это вопрос двадцать пятый. Просто все юристы и все здравомыслящие люди абсолютно уверенно считают, что они не должны сидеть в тюрьме, действительно это противозаконно. В стране должен работать закон. В данном случае мое выступление было связано с тем, чтобы как-то все еще раз вспомнили про то, что в стране просто не работает закон. Он не работает во время Московского фестиваля тоже. Реальность вторгается куда угодно.

Таратута: Вы говорили о том, что вам казалось, что вы придете на красную дорожку, и там будут сплошь девушки и мужчины в балаклавах. А пришли и выяснилось, что вы такая одна. Это вы кокетничали немножко?

Дарфи: Я действительно думала, что кто-то будет этим озабочен, не только я одна.

Таратута: Но ошиблись. Скажите, там дальше интересно развивались события. Вы рассказывались в каком-то кратком интервью, что когда вас встретила директриса ММКФ, она немножко обалдела.

Дарфи: Я просто видела ее реакцию, конечно, для нее это было неожиданно. Ее можно понять, конечно, это неприятно, когда у тебя тут праздник, а тебе говорят: а вот вы знаете, еще есть масса всяких не очень приятных вещей в мире. Конечно, это как-то неприятно.

Таратута: Она вам что-то сказала?

Дарфи: Нет, конечно, она ничего не сказала. Просто когда ты сама находишься в маске и тебе не надо следить за собственным выражением лица, то здесь можно сконцентрироваться уже на выражении лиц других людей. Поэтому ты моментально считываешь все нюансы и понимаешь все тонкости. В данном случае гостей фестиваля я рассматривала словно в микроскоп. Я встречалась глазами с человеком и совершенно понимала, как он относится к моему поступку.

Таратута: Там же масса звезд. Были какие-то звездные реакции – поддержка или порицание?

Дарфи: Поддержка была, в основном, среди людей, которых я, к сожалению, не знала. Возможно, среди них были какие-то известные люди, просто я не очень интересуюсь сериальным искусством, у меня нет телевизора, я его не смотрю, поэтому звезд сериалов я просто не знаю в лицо. Конечно, нарядные девушки в платьях смотрели на меня в легком ужасе и изумлении.

Таратута: Они могли быть не в курсе, что происходит.

Дарфи: Вполне возможно, конечно.

Таратута: Это же михалковский кинофестиваль. Никита Сергеевич – человек презентативной православности. Он вообще человек не молчащий, мне казалось, он должен был к вам подойти, что-то спросить.

Дарфи: Он вообще не сподобился гулять среди гостей, он подошел к каким-то отдельным персонажам, которых знал лично давно, к каким-то иностранным гостям и вышел на сцену. Он не то что ходил в зале.

Таратута: То есть он совершенно к вам не приставал с этим вопросом, зачем вы испортили ему праздник.

Дарфи: Нет. Я думаю, это было бы странно, он же все-таки умный человек – зачем ему это надо? Конечно, в данном случае у него была единственно правильная реакция – не заметить и сделать вид, что ничего не происходит, все нормально.

Таратута: Что к нему это отношения не имеет. Скажите, а вы долго были в маске на кинофестивале?

Дарфи: Все время, которое я там находилась, я была в маске. Я посмотрела часть фильма «Духлесс» в маске, но когда мне надоело смотреть кино, я ушла. Вышла я тоже в маске, только в машине ее сняла.

Таратута: Как вы себя ощущаете? Это для вас естественная история? Вы себя ощущаете как человек, который совершил некоторый поступок? Я просто хочу понять, насколько вы оцениваете тревожность ситуации, к вниманию к которой вы взываете. Вам казалось, что вас немедленно выведут, арестуют? Это для вас было подвигом, или вы просто как-то так вышли и рассчитывали на нормальную реакцию людей?

Дарфи: Я же все-таки в некотором смысле здравомыслящий человек. Я, конечно, понимаю, что реакция могла быть какая угодно. Честно говоря, я очень боялась, это достаточно страшно. Обстановка в стране накалена, забирают людей, которые надевают белые ленточки и идут на Красную площадь. Могло, конечно, все что угодно случиться, я как-то внутренне была к этому готова. Но подумала, что все равно надо это сделать. Было еще несколько друзей, с которыми я обсуждала свое решение, там тоже были разные настроения. Одни считали, что ни в коем случае не надо этого делать, меня арестуют немедленно, увезут, посадят навечно, это очень опасно для моей дальнейшей судьбы, что я себя похороню. Другие, иностранные мои друзья, например, были уверены, что все будет хорошо, что это очень крутая идея, что это креативная среда, гламур, много прессы, я в полнейшей безопасности. В общем, они оказались правы.

Таратута: Вы говорили о том, что вы ожидали какое-то количество людей. Коль скоро это артистический, художественный проект, может быть, и правда, такие вещи стоит организовывать флешмобовским образом? Может быть, это било бы как-то сильнее.

Дарфи: Может быть.

Таратута: Я имею в виду, насколько вы могли бы создать коллектив единомышленников.

Дарфи: Я попыталась это сделать. Все очень настороженно отнеслись к этой идее, никто не подписался.

Таратута: Пока людям даже такие артистические вещи делать боязно. Насколько вообще политизирована ваша среда – актерская, режиссерская?

Дарфи: Я общаюсь с социально активными людьми, поэтому моя среда политизирована, я с друзьями обсуждаю все, что происходит в стране, для меня это важно. Все, что я делаю в своем творчестве, имеет достаточно социальный контекст, поэтому мое выступление... нельзя сказать, что я снимала гламурные сериалы и вдруг появилась в маске. Я всегда делала достаточно острые проекты – и про политический пиар, и про войну в Грузии, исследование про терроризм.

Таратута: А что вы снимали в Грузии, вышло ли это?

Дарфи: Был документальный фильм «В ожидании Вано», он был на некоторых фестивалях документального кино. Он сейчас выложен на Yotube, его можно посмотреть. Он в стиле партизанского кино, снят без бюджета. Такой наивный фильм а-ля путешествие блондинки после войны в Грузию. Там нет оторванных рук и ног, серьезного журналистского исследования, кто виноват и что делать, это просто записки путешественника.

Таратута: Вы ездили по Грузии или по ее осетинской части?

Дарфи: По Грузии. У меня абсолютно прогрузинское кино, про то, какая Грузия классная и зря мы на нее напали. Оно с таким посылом.

Таратута: Если я верно помню, вы со своими друзьями и коллегами снимали ролики перед президентскими выборами. Как вы собирали людей для этих роликов?

Дарфи: Я звонила Максиму Курочкину, говорила: Макс, напишешь сценарий для ролика? Он говорил: конечно, напишу. Звонила Максиму Виторгану, говорила: Максим, снимешься в таком-то ролике? Он говорил: конечно, снимусь.

Таратута: Мне интересно, по какому принципу вы отбирали людей, которые должны были сниматься с белой ленточкой.

Дарфи: По принципу своих друзей. Там практически все мои друзья, за редким исключением.

Таратута: Вам приходило в голову приглашать каких-то людей, про которых неясно, что они думают по этому поводу?

Дарфи: На это просто не было времени. Это все снималось без бюджета, мы были очень ограничены во времени, я не могла себе позволить такую роскошь, как мониторить культурную среду и выяснять их настроения. Мне нужны были люди, которые придут и снимутся.

Таратута: У творческой интеллигенции, у деятелей культуры и искусства, которых всячески пытаются привлечь в какие-то кампании – что белоленточные, что пропутинские – существует какой-то моральный выбор? Или вы не сталкиваетесь, существуете в какой-то компактной тусовке.

Дарфи: Я не знаю. Меня никто никуда не привлекал, слава богу. Я выбираю всегда все сама, надеюсь, что мои товарищи делают то же самое. А за других людей мне просто сложно отвечать, что там у них происходит.

Таратута: Культурный контекст, в котором мы находимся, культурная площадка – она, по-вашему, политизируется или нет? Мы перед эфиром обсуждали уход Боякова из предыдущего проекта и говорили о том, что теперь он занимается «Политтеатром», это важно. Это тенденция в вашем мире – уход в социальность, политику? Или это наше журналистское ощущение, что весь мир политизирован?

Дарфи: Мне кажется, это журналистское ощущение. На самом деле, политизируются, к сожалению, очень мало. Это маленькие точки, как театр «Ток», «Практика», «Политтеатр», какие-то безбюджетные документальные фильмы. Эти вещи смотрят люди в своей маленькой среде. Телевидение – это абсолютно другой мир.

Таратута: Вы почему не смотрите телевизор, сериалы и, видимо, не смотрите масштабное кино?

Дарфи: Голливудское кино я смотрю.

Таратута: Нет, российское.

Дарфи: Кино своих друзей я смотрю, конечно. А что смотреть-то? Это риторический вопрос, мне кажется, очевидно.

Таратута: Пытаются увеличить квоты на российский прокат. Совсем бесполезная идея?

Дарфи: Мне сложно сейчас это все объяснять, не затрагивая какие-то имена.

Таратута: А вы затроньте.

Дарфи: Я совершенно не хочу это делать. Мне просто неинтересно.

Таратута: Можно ли существовать в кино, театре, находясь в этом компактном мире? Вы говорите о том, что ваши друзья вас предупреждали, что вы выйдете куда-то, и могут быть какие-то репрессии. А какие репрессии, если вы существуете в изолированном мире? Что с вами могло случиться?

Дарфи: Когда я существую в изолированном мире, то, конечно, ничего – я как делала свои безбюджетные микродокументальные фильмы, так я и буду их делать, я могу их делать, сколько угодно. Речь идет о пути в так называемый большой кинематограф. Я работала в российской студийной системе, я делала художественный арт-хаусный фильм «Калейдоскоп», вела даже переговоры о производстве каких-то сериалов. Это все обычно заканчивалось ничем.

Таратута: Вы собирались сейчас делать что-то такое, в чем участие в ММКФ могло помешать?

Дарфи: Я не стратег в этом смысле, я просто делаю то, что мне интересно. Я пишу сейчас сценарий про ученых. Конечно, его невозможно снять без бюджета, это должно быть кино. Вообще я закончила ВГИК, по профессии режиссер, режиссуру художественного фильма в мастерской Хотиненко. Конечно, мне хотелось бы снимать кино – интересное, с большими бюджетами. Но я, конечно, понимаю, что кино – это не отдельное творчество одного человека, это работа команды, работа продюсеров тоже. На сегодняшний день я для себя там места особо не вижу, я думаю, продюсеры в свою очередь тоже не видят.

Таратута: Вы не видите себе места почему? Потому что вы – человек социальный, политизированный?

Дарфи: Потому что социальный, политизированный, некомфортный, дикий.

Таратута: Снимают же, например, Мирзоев «Бориса Годунова».

Дарфи: На свои деньги снимает, конечно.

Таратута: То есть политизированному кино с какой-то ярко выраженной гражданской позицией хода нет? Вы, насколько я понимаю, затеяли сценарий про революцию. Я читала именно в такой интерпретации. Это что за история?

Дарфи: Это документальная пьеса, которую я начала писать еще в 2010 году, когда никакой революции не было. Она была на тему – почему мы все мечтаем что-то в стране изменить, но при этом совершенно ничего не делаем. Я очень долго морочилась с этой пьесой: что-то получалось, что-то не получалось. А потом ситуация в стране очень поменялось, получилось, что масса людей не только мечтают об этом, но еще могут что-то делать реально. Конечно, нельзя их назвать революционерами, но это такая пьеса-исследование про признаки революционеров.

Таратута: Там есть сюжет?

Дарфи: Девочка написала манифест партизанского кино, мечтая быть революционеркой. Поехала на могилу своей бабушки, прочитала его на могиле бабушки, потому что больше никто не обращал внимания на ее манифест партизанского кино. Она пыталась его на телевидении прочитать, в газетах опубликовать, но ее везде послали. Она приехала на могилу бабушки, бабушке прочитала, бабушка подала голос из-под земли: детка, ты не обольщайся, что ты такой крутой революционер, надо сперва про себя все понять, найти 4 главных признака революционера. Вот когда ты их найдешь и поймешь, что ты – революционер, тогда можешь смело вести за собой других людей. Девочка ходит, ищет эти 4 признака, пытается понять про себя и все остальное.

Таратута: Мы начали с Михалкова и с его кинофестиваля, который вы испортили своей социальной активностью. Или украсили. Совсем недавно часть молодых кинематографистов написала письмо Михалкову, что у нас беда с кино, что этот ужасный арт-хаус портит жизнь людям, никуда не пробьешься, на фестивалях все плохо. Это вольная интерпретация. Вы знаете, кто такое мог написать?

Дарфи: Говорят, группа студентов. У них есть какие-то имена, которые можно получить в Союзе кинематографистов.

Таратута: Я не пытаюсь найти людей, у нас была в эфире девушка, которая подписала это письмо или инициировала его. Я имею в виду – это такая проблема? Действительно существуют люди, которые так же, как вы не любят освещенную государством кинематографию, очень болезненно реагируют на арт-хаус.

Дарфи: По-моему, там дело было не в арт-хаусе, а в какой-то тотальной «чернухе», которая льется с экранов. Я вообще противник коллективных писем, особенно Никите Сергеевичу. В этом смысле, конечно, их сложно понять. С другой стороны, если российское кино будет порадостнее, пободрее и повеселее, ничего плохого в этом нет. Действительно, унылые серые будни деревенских жителей, провинциалов и кого-то еще – это ужасно. Я уверена, что есть и какие-то светлые моменты во всех этих историях – и деревенских, и провинциальных, и каких угодно. Я человек очень бодрый и веселый, снимала бы комедии в стиле черного юмора, если бы жила в какой-то другой стране.

Таратута: Вам не боязно, что вы станете заложником этой своей роли на Московском кинофестивале? Станете актрисой одной роли?

Дарфи: Мне без разницы, честно говоря, стану я актрисой одной роли, двух ролей. Посмотрим. Я сделала то, что я считала нужным. Мой поступок достаточно искренен. Как его квалифицируют люди – это вопрос этих людей. В поступке всегда можно найти что-то хорошее и ассоциировать это с чем-то светлым и искренним, и что-то плохое.

Таратута: Я совершенно не хотела вас осуждать, ваш поступок вызывает уважение. Мой вопрос заключался в том, не чувствуете ли вы, что вы теперь становитесь заложником этого тренда? Вам кажется, что вам что-то надо делать дальше, инициировать какие-то другие акции, письма?

Дарфи: Абсолютно нет. Девочками надо, конечно, заниматься, в силу своих возможностей я бы делала что-то дальше. Не знаю, что, правда. Конечно, надо отстаивать.

Таратута: Вы верите, что их отпустят?

Дарфи: Я верю, конечно. Я просто считаю, что все-таки должно быть давление общественного мнения, я тоже в свою очередь внесла в это свой маленький вклад. Под давлением общественного мнения, безусловно, должны их отпустить, если все-таки мы живем в цивилизованной свободной стране, как позиционируют нашу страну наши власти. Мы же не говорим про то, что мы живем в средневековье, давайте сжигать ведьм на костре.

Таратута: На этой радостной ноте про ведьм на костре мы попрощаемся с Ольгой Дарфи. 

Также по теме
    Другие выпуски