Максим Шевченко: патриарху лучше не ссориться с князем

Таратута: Сегодня у нас в гостях телеведущий Максим Шевченко. Добрый день, Максим.

Шевченко: Здравствуйте.

Таратута: Максим – это, конечно, гость на зависть, поскольку вот только что перед эфиром, я раскрою всем нашу тайну, вы меня, Максим, учили, как брать интервью и рассказывали о том, что на вас надо нападать и создавать напряжение, быть агрессивной, провоцировать вас. Но вы подготовились к этому эфиру, придя на ДОЖДЬ. Вы написали блог, который вас как бы выводит из-под такого привычного подозрения и выводит как бы из вот этого спектра либеральных нападок. Вы поддержали буквально, написали текст в защиту узниц, девушек из Pussy Riot. Я вот что вас хотела спросить. Тут за меня всю работу уже сделал священнослужитель протодиакон Андрей Кураев, ваш, видимо, давний товарищ, который следит за вашим творчеством, и сравнил, собственно, два ваших выступления, то есть привел два текста. Вы написали блог на днях, и вы писали блог какое-то время назад, собственно, когда девушки выступили в Храме Христа Спасителя…

Шевченко: Первый мой блог назывался «Война б…».

Таратута: Да. Очень хорошо, что вы это сказали сами, я не должна этого произносить вслух. Вот как вы назвали девушек в первом своем блоге, вы говорили о том, что это «пляшущие б…», вы называли их «девками, пляшущими на аналое», в общем, как-то без нежности. На этот раз вы написали текст, в котором вы говорите о девушках так: «Система все это время видела перед собой панков и молодых девчонок, прошедших «крым и рым», сознательно отказавшихся от буржуазного и стабильного образа жизни, принципиальных нонконформисток и легкомысленно относящихся к морали стебщиц». Мне тут сложно сказать в каком месте, какие слова вы считаете дурными из вот этого перечисленного.

Шевченко: Я никакими дурными слова не считаю, и считайте, что это просто определение. Научное определение того, кого система видит перед собой.

Таратута: Если, в общем, проводить лингвистический анализ художественного текста, как меня учили в институте, то совершенно очевидно, что вы риторику сменили.

Шевченко: Это легко объяснимо.

Таратута: Скажите, что вас заставило?

Шевченко: Меня заставил приговор, потому что я не могу использовать такую риторику по отношению к тем, кто уже брошен в тюрьму, кому вынесен приговор и кто, собственно говоря, должен два года отбыть в этом жутком месте под названием «российская тюрьма». Никогда в жизни я не буду кидать камни в любого человека, который сел в тюрьму за любое преступление. Я могу обсуждать его преступления, согласен ли я с ним, но безусловно, я воздержусь от оскорбления этого человека.

Таратута: И все же.

Шевченко: А когда я написал свой первый пост, еще не было не только тюрьмы, даже ареста не было. Это было в первый же день, в день осквернения Храма Христа Спасителя, и поэтому моя реакция была естественная, она была искренней. Я не лицемерю, я не скрываюсь за чужими никами, за чужими именами. Я когда пишу, всегда ставлю свой портрет, свое лицо показываю и пишу свое имя. И это была реакция также на пост того же Кураева, который предложил тогда, возмутивший меня просто, действие. Он сказал, что на его месте, будь он церковным старостой, он бы их пошлепал по попке, накормил блинами. Православный храм - это не место, где надо шлепать по попке девушек, которые являются радикальными феминистками, заявляют о своей причастности к гей-движению и являются активистками гей-движения. Я считаю, что им не место в храме, тем более в храме мемориальном, и при таком стиле поведения, которое они там продемонстрировали. Поэтому, есть большая разница, когда мы говорим о человеке, который находится на свободе, о человеке, который находится под следствием, или о человеке, который получил приговор.

Таратута: И все же. Вы сейчас немножечко подменяете понятия, поскольку говорите о том, что ваша позиция изменилась после приговора, это понятно.

Шевченко: Она появилась после приговора.

Таратута: Вы можете говорить о том, что ваше отношение к этому изменилось после приговора, но ваше описание девушек самих изменилось? Вы смягчили к самому образу?

Шевченко: Почему? Оно не изменилось. Я просто очень хорошо знаю эту среду. Я свою юность провел, странствуя по улицам. Я знаю, кто такие панки, кто такие рокеры и я прекрасно знаю эту среду. Я знал, наверное, может быть, даже более крутых людей, чем ей являются вот эти вот девицы из этой группы. И поэтому, у меня нет иллюзии кто они и каково их мировоззрение. И я слежу за этим за всем не из другого пространства ментального.

Таратута: Вы замечаете разницу между словом «б…» и словом «нонконформист»? Это собственно, цитата из вашего…

Шевченко: Иногда нет, если честно.

Таратута: В каком смысле?

Шевченко: В таком смысле, что нонконформистская акция - это акция в зоологическом музее, это акция нонконформистская. Но это акция, на которую могла пойти женщина, которая только может позиционироваться в нормальном обществе как «б…».

Таратута: Хорошо, мы уйдем от этой такой вами выбранной все-таки стилистики.

Шевченко: Выбранной протопопом Аввакумом, поскольку протопоп Аввакум использует, вы как филолог, вы как сказали, наверное, читали «Житие протопопа Аввакума». Слово «б…»используется там постоянно именно в политической и в этической аннотации. Поэтому оно вполне легитимно в русском языке.

Таратута: Хорошо. Я хочу все-таки про вас еще поговорить.

Шевченко: Давайте.

Таратута: Вот вы, наверное, не станете отрицать, что в глазах ваших зрителей, населения, людей, которые занимаются анализом тележурналистики и вообще всего около, вы воспринимаетесь как телепропагандист, профессиональный телепропагандист. Вы с такой трактовкой согласны?

Шевченко: Я с такой трактовкой не важно, согласен или не согласен, потому как я воспринимаюсь там в каких-то глазах, мне честно говоря, достаточно безразлично. Я таковым не являюсь.

Таратута: Вы таковым не являетесь. Хорошо. Ну все же, я опираюсь на мнение людей, тут сейчас принято ссылаться на мнение русского народа, который поддерживает или не поддерживает поступок.

Шевченко: Давайте ссылаться на мнение нерусского народа.

Таратута: Нет, в данном случае - русский народ. Я просто сегодня ехала в автомобиле в к вам на встречу и слышала интервью господина Доренко и человека, который позвонил в студию и сказал, что 60% русского народа поддерживает приговор Хамовнического суда.

Шевченко: Возможно, так и есть.

Таратута: Да-да. Дальше там стали приводиться другие статистические данные. Меня просто сама формулировка как-то вот, не то, чтобы тронула, просто она мне запомнилась.

Шевченко: Почему?

Таратута: Не, нет, просто звонил человек и говорит: 60% русского народа поддерживает. Какая-то метафизическая, совершенно, вещь.

Шевченко: По опросам ВЦИОМ, 46% опрошенных были за строгий приговор, а еще, по-моему, 20 с чем-то процентов... Вот Валерий Федоров сидел рядом со мной на ток-шоу в РИА «Новости» и зачитывал эти данные. За не строгий приговор, но в сумме порядка 70% были в принципе за приговор.

Таратута: Вернусь все-таки к моему определению.

Шевченко: Я уже не знаю, русский народ или нерусский эти 70%.

Таратута: Давайте уйдем от этого такого скользкого места.

Шевченко: Давайте.

Таратута: Вопрос мой вот в чем заключается. Может быть, это такой новый тренд? Вы воспринимаетесь как человек, который, в общем, не то, чтобы чувствует конъюнктуру, но вы, в общем, как-то обычно чувствуете, что происходит в стране, куда ветер дует. Вы работаете на государственном канале…

Шевченко: У вас откуда такие выводы, что я чувствую, куда ветер дует?

Таратута: Мне кажется, что ваша позиция, в общем, совпадает с некоторой официально принятой.

Шевченко: Вам кажется - не всегда это правильно.

Таратута: Не всегда, это верно.

Шевченко: Если вы следите за моей биографией прошедших нескольких лет, вы могли бы, внимательно изучив, понять, что не всегда моя позиция и мои взгляды совпадают с тем, куда, как вы говорите, ветер дует. Это, во-первых. Я не хочу углубляться в подробности. Во-вторых, я уже много лет занимаюсь Северным Кавказом, много лет. Много лет я говорю и пишу о пытках, похищениях, бессудных расправах, убийствах и эскадронах смерти. Много лет я сталкиваюсь с одной и той же ситуацией: либеральная московская общественность слышать не хочет ничего ни о расстрелах, ни о пытках, ни о том, что недавно в Назрани убили трех московских студентов-ингушей по ошибке. Как потом выяснилось, федералы их расстреляли просто. Вы, наверное, даже не знаете об этом, Юля? Но вы знаете вот о том, что в Москве три девицы, которые осквернили православный храм, получили, на мой взгляд, несправедливый приговор, подчеркну это, но за это, понимаете, бьетесь вы, и еще толпа бьется. А я по своей работе, помимо Первого канала, занимаюсь тем, что общаюсь с родственниками убитых, с родственниками похищенных, на которых вам и, к сожалению, подавляющему большинству защитников этих девиц, просто наплевать.

Таратута: Нет, ну вы зря обобщаете.

Шевченко: Реальная кровь, реальное насилие, реальная смерть вообще не волнует никого.

Таратута: Максим, зря обобщаете. Ваши благородные дела, они где-то будут учтены.

Шевченко: Нет, это не мои благородные дела, это моя просто работа как правозащитника.

Таратута: И все же. Я хочу закончить свой вопрос.

Шевченко: Поэтому про то, куда ветер дует - это, пожалуйста, не ко мне.

Таратута: Хорошо.

Шевченко: Потому что есть у меня определенные взгляды, которые говорят о том, что я против распада России, я против распада моей страны. Я считаю, что все, что исходит от Запада, ну, большая часть того, является злом для моей страны. Потому что я не видел никаких позитивных действий, никаких позитивных сюжетов, которые начиная с 91 года и исходили от тех, кто хвалил запад, кто клялся западом, кто клялся его ценностями. Я видел как эти люди, имеющие в своих карманах паспорта иностранных государств, США, Израиля, Канады, Багамских островов, Каймановых, захватили и приватизировали ресурсы, которые принадлежали народу Советского Союза когда-то. До сих пор, я знаю, как люди живут в США, в Израиле, в других странах и владеют этими ресурсами. Я хочу лишить их этой собственности.

Таратута: Верно ли я понимаю, что вам кажется…

Шевченко: Исходя из этого я и совершаю мои действия и говорю то, что я говорю.

Таратута: Максим, вы говорите то, что вы говорите всегда.

Шевченко: Да.

Таратута: Собственно, мой вопрос заключался в том, не кажется ли…

Шевченко: И уж я не знаю, тренд ли это кремлевский или не кремлевский.

Таратута: Да, тренд. Собственно, вы ответили на этот вопрос. Вы только что говорили о Западе, о его, значит, тлетворном влиянии…

Шевченко: Я об этом не говорил.

Таратута: Только что.

Шевченко: Я не упоминал слова «тлетворное влияние». Я сказал, что все практически, что исходит оттуда с 91-го года, действует против интересов моей страны.

Таратута: Хорошо, по-русски это называется «тлетворное влияние».

Шевченко: Это на вашем русском языке.

Таратута: Хорошо. Он не плох. Цитата, цитата, собственно из прошлого. Максим, верно ли я понимаю, вы считаете, что, я думаю, просто ваша логика, что западная кампания, которая была развернута вокруг дела Pussy Riot, она повлияла, собственно, на российских чиновников, которые сочувствовали или не сочувствовали развитию процесса? Вообще, как вы можете оценить то, как себя чувствовали люди, принимавшие решение в этой ситуации? Вот Мадонна и иже с ней.

Шевченко: Я не слежу за настроением российских чиновников. Оно, более того, меня совершенно не волнует, не беспокоит. Меня возмутило интервью Мадонны, которое она дала Кашину. Мадонна заявила, что Путин должен отпустить Pussy Riot. Предположим, Мадонна заявила бы так: Обама должен отпустить задержанных участников «ОккупайУолл-Стрит».

Таратута: Возможно, она считала, что за решением по Pussy Riot стоит конкретно президент России, а в ее стране за решениями не стоит президент.

Шевченко: Очевидно, она подробно проанализировала все сюжеты. Даже мы, живущие в России, не можем это утверждать с достаточной степенью достоверности, хотя у нас есть разная фантазия на эту тему. Все тексты, которые я читал на эту тему, все являются публицистикой, по большому счету. Мадонна же об этом говорит совершенно четко. Так как она является мировой звездой, или ей эту ложь вложил кто-то в уста, либо она лжет сознательно. Она призывает президента России к тому, чтобы он вмешался в прерогативу суда. Если бы американский президент заявил, что ему не нравится хоть какой-то приговор в Америке, если бы он попытался вмешаться в прерогативу любого американского суда по любому уровню как бы вердикта, будь то правонарушение на улице, или серьезное преступление, американский президент пошел бы под импичмент. И второй момент…

Таратута: Часто ли, по-вашему, американский президент подозревается своим народом в том, что решение, судебное решение принимается по его мнению?

Шевченко: Бывает. Бывало.

Таратута: Приведите пример.

Шевченко: Я так внимательно не изучал этот вопрос.

Таратута: Понятно, как и Мадонна не изучала ситуацию в России.

Шевченко: Но бывало. Что значит «подозревается своим народом»? Народ разный. Могу привести пример. Вот у вас принято издеваться над именем Леонард Пелтиер. Моя жена…

Таратута: У кого «у нас»?

Шевченко: Вы даже не знаете. У либералов. Моя жена Надя Кеворкова была в резервации, где Леонард Пелтиер, правозащитник, индеец, политзаключенный по обвинению в убийстве федерального агента получил два пожизненных. Он их получил не на месте совершения так называемого преступления, якобы совершения, а в штате Флорида за несколько тысяч километров от этого. И это только повод для шуток. Они защищают Леонард Пелтиера. Вот я могу сказать, что ни один индеец не считает, что Леонард Пелтиер убил федерального агента, но на это всем наплевать. Поэтому о том, что считает американский народ про американского президента, там разные вещи про него считают.

Таратута: Мы говорили о совершенно конкретной…

Шевченко: Мы говорим, что Мадонна лгала. Второй момент, она сказала, что церковь коррумпирована. Что это значит «церковь коррумпирована»? Вот как вы сами понимаете эту фразу? Кем коррумпирована? Церковь берет взятки, церковь коррумпирована тем, что государство, московское правительство, подарило ей Храм Христа Спасителя? Какое право Мадонна могла иметь лгать о жизни русской церкви, про которую она вообще ничего не знает? Она, уверен, не прочитала ни одной работы, и ни одной статьи, но утверждая с апломбом, мировая звезда эту ложь транслирует и на весь остальной мир.

Таратута: Я думаю, вы, когда писали свой первый блог, вы тоже не были знакомы с движением и, собственно, с деятельностью девочек из Pussy Riot. Я думаю, вам было достаточно самого акта.

Шевченко: Я был очень хорошо знаком. Я внимательно изучил деятельность группы «Война» до этого, которому принадлежали в разное время разные участницы этой панк-группы, которую вы упоминаете, название которой вы называете.

Таратута: Вы часто вспоминаете о том, что одна из солисток группы Pussy Riot была «стукачкой». Я читала в разных ваших…

Шевченко: Просто об этом заявили участники группы «Война». Она в Киеве «сдала», как они заявили, одного из участников.

Таратута: Вы часто повторяете эту историю.

Шевченко: Не часто. Я два раза написал об этом.

Таратута: Достаточно часто. Итак, вы в своем тексте последнем говорите, вы, надо сказать, себе не изменяете, что вы опять против либералов. На этот раз там такая довольно сложная схема, в которой я пытаюсь разобраться с вашей помощью.

Шевченко: Давайте.

Таратута: Вы говорите о том, что силовики, плюс либералы - это некие две…

Шевченко: Это в первом тексте было. Да-да, было.

Таратута: Это какие-то два лица одной монеты, которые, в общем, беда России. Я вот, знаете, что хочу вас спросить. Это кто, по-вашему, виноват? И вообще, что произошло на самом деле? Как эта история развивалась и как до этого дошло?

Шевченко: Виноват в чем?

Таратута: Вот в том, что вы протестуете против приговора, вы обвиняете некие силы…

Шевченко: Я считаю, что приговор нанес серьезный вред интересам Российской Федерации и интересам моей страны. Он создал целый фронт против России, он позволил консолидироваться врагам России и интересам ее развития. Он нанес серьезный ущербный образу и имиджу Российской Федерации. И сиюминутные какие-то моральные удовлетворения кого-то от этого приговора, я читал всякие заявления деятелей культуры о том, что они это приветствуют, на мой взгляд, не идут даже ни в какое сравнение с тем вредом, который этот приговор нанес России.

Таратута: Вы относитесь к категории людей, которые считают, что у этой акции был заказчик?

Шевченко: Конечно, был.

Таратута: Итак, какой?

Шевченко: Это даже смешно - там просто присутствовали журналисты. Там присутствовали журналисты «Новой газеты» Елена Костюченко, там присутствовали журналисты «Франс пресс», там присутствовал целый полк журналистов. Я не верю, что они пришли…

Таратута: Это говорит о чем?

Шевченко: Это говорит о том, что акция была подготовлена.

Таратута: Кем?

Шевченко: На мой взгляд, ни следствие, ни суд не ответили на этот вопрос.

Таратута: Ну, по-вашему?

Шевченко: Вместо того, чтобы судить исполнителей, надо было судить главных заказчиков.

Таратута: По-вашему, что это за категория людей, что это за жанры?

Шевченко: Я считаю, что заказчик был на достаточно высоком уровне политиком внутри российской элиты, и задача этого заказчика была как бы вдохнуть второе дыхание в угасающей к этому времени Болотной, либеральное движение. Потому что совершенно было очевидно, что после мартовских выборов, после ряда законов, которые были приняты, законы о выборах региональных и так далее, в либеральном движении произошел определенный раскол. И те манипуляторы, которые, собственно, держат в своих руках его основные ниточки, они, собственно говоря, на мой взгляд, и затеяли эту долгоиграющую провокацию.

Таратута: Я на самом деле, все время пытаюсь, знаете, у всех спрашиваю…

Шевченко: Я не буду называть имена, потому что имена были бы домыслами.

Таратута: Хорошо. А что это за высокопоставленные люди, которые себя?..

Шевченко: Российская элита расколота. Часть российской элиты является, условно говоря, силовой бюрократией, которая сидит и живет на контроле ресурсов и на транзите этих ресурсов, обеспечивая свою власть за счет контроля над ситуацией. Ее можно назвать национальной бюрократией, суверенной бюрократией. Сейчас российская элита связана с так называемой международной транснациональной бюрократией, за которой стоят финансовые институты - международные, транснациональные корпорации, транснациональные компании. У этих двух кланов бюрократии разные интересы. Первая - национальная бюрократия - заинтересована в сохранении контроля над ресурсом и укреплении того, что они называют суверенитетом, то есть собственной власти над ресурсом. А транснациональная бюрократия заинтересована в распаде страны и в переходе этого ресурса помимо так называемого суверенитета, под контроль определенных международных финансовых или каких-то иных там добывающих группировок, крупных групп.

Таратута: По вашей логике, в Болотной площади заинтересована вторая группа?

Шевченко: Там есть интересы и у той и у той, но в целом, конечно, вторая, безусловно.

Таратута: То есть власть сама заказывает протест?

Шевченко: Часть власти. Часть власти заказывает протест. Потому что лидеры Болотной - это лица ельцинской эпохи, которая является для меня абсолютным злом для России.

Таратута: Имена.

Шевченко: Пархоменко, Шендерович. Это именно информационные лидеры 90-х годов.

Таратута: Это не власть, если верно понимаю.

Шевченко: Я говорил о том, что за их спинами стоят серьезные люди.

Таратута: Понятно, которых называть вы не хотите.

Шевченко: Я допустим, не знаю, я не хочу называть. Зачем мне нарываться на иск о клевете? Сейчас закон «О клевете действует». Зачем без доказательств упоминать какие-то имена?

Таратута: Скажите, вчера вами был опубликован блог Владимира Якунина, в котором он буквально совершил такой выход из тени, обнародовал свою позицию. Мы знаем, что этот человек религиозный, он часто об этом говорит. Он, собственно, демонстративно продвигает вот свою религиозность, собственно, он ее и не скрывал. Он произносит какой-то такой тоже сложный набор вещей, говорит буквально об «империалистическом заговоре», об «управлении массовым сознанием». Я вот цитирую опять же. Эта идея, как вам кажется, она вообще свойственна Кремлю, что это империалистический заговор? Якунин – человек, близкий…

Шевченко: Что именно, империалистический заговор?

Таратута: Вот вообще история с Pussy Riot. То есть он обнародовал что-то свое, или что-то такое общее, коллективное?

Шевченко: Я понятия не имею. Я не являюсь ни в какой мере причастным к пиар-службам РЖД или лично Владимира Якунина, поэтому я понятия не имею, что он имел в виду, и анализировать чужую терминологию, которая мне чужда, я не могу. Я не говорю о заговоре империалистическом, я достаточно четко обрисовал свою конструкцию. В России есть две группировки…

Таратута: Нет, я вас спросила исключительно о мифологии кремлевской, о вашем ощущении восприятии этой ситуации властью.

Шевченко: Я не знаю ничего о кремлевской мифологии: я не являюсь кремлевским пиарщиком или политтехнологом. Я вам говорю о моем видении ситуации. Есть две группы элит, которые я обрисовал - национальная бюрократия и транснациональная, - которые борются за контроль. Я полагаю, что, к сожалению, при всех своих минусах и издержках, а это чудовищное равнодушие к правам человека, к свободам общественным, социальным и использование криминальных или силовых институтов для решения своих вопросов, вот эта вот национальная бюрократия, по крайней мере, сохраняет территорию и ресурс страны в целостности, не позволяя повториться 91-м году. Я рассчитываю, что рано или поздно в России вызреет сила, которая сумеет взять в свои руки то, что сегодня сохраняет эта национальная бюрократия. Потому что противники-антагонисты национальной бюрократии - это просто разрушители всего. Если они победят, то уже ничего будет ни собрать, ни восстановить никаким образом, все будет просто расколото.

Таратута: Максим, вашу позицию поддерживают, по приговору, ваши коллеги по каналу, ваше руководство?

Шевченко: Я с ними это не обсуждал, это моя личная позиция. Поэтому я понятия не имею.

Таратута: Не обсуждали этого, например, с Константином Эрнстом?

Шевченко: Я смогу по Twitter. Он не коллега, просто мой товарищ Сергей Минаев, по-моему, поддержал мою позицию. Я просто ни с кем не обсуждал из коллег по Первому каналу.

Таратута: Никаких сигналов не получали от руководства, каким образом нужно освещать?

Шевченко: Никогда не получал от руководства и все размышления вообще на тему того, что я получаю какие-то сигналы от кого-то - это абсолютно глупые домыслы людей, которые, очевидно, сами получали сигналы от каких-то своих начальников или кукловодов.

Таратута: Да, сам дурак. Это известная стратегия.

Шевченко: Я не говорил, сам дурак. Я просто сказал, что я сигналов не получаю. А те, кто так думает, те, наверное, получают.

Таратута: Верно ли я понимаю, что вы на этом этапе пути признаете акцию Pussy Riot антипутинской?

Шевченко: Я признаю акцию Pussy Riot кощунственной и оскорбительной для меня, как для православного. И я считаю, что идеология Pussy Riot антипутинская. За пределами действий в храме Христа Спасителя, в целом, они возбудили волну критики по отношению к власти. Они являются оппозиционной группой. Это их полное право быть оппозиционной группой, но они не имели права вторгаться на территорию православного храма.

Таратута: Она оппозиционная или она антирелигиозная?

Шевченко: Она и оппозиционная, и антирелигиозная. Об этом они сами заявили в интервью Илье Доброхотову еще до ареста на портале Slon.ru. Это интервью доступно в общем пользовании.

Таратута: И вашу позицию не изменили их интервью, собственно их тексты, которые были написаны в СИЗО?

Шевченко: Они заявили, что они не православные. Они заявили, что, по их мнению, православная церковь оскорбляет женщин. Когда патриарх говорит, что женщины, прежде всего задача женщины быть матерью и быть в семье, что это оскорбляет образ женщины. Это конечно, позиция не религиозная совсем и не православная.

Но при всем при этом, я хочу еще раз подчеркнуть, что я считаю, что приговор - это серьезная глупость, ошибка и беспредельная жестокость. Они не заслуживали за этот свой поступок двух лет тюрьмы. Даже полгода СИЗО они не заслуживают.

Таратута: Ваша позиция понятна. Как вам кажется, патриарх должен был поддерживать президента в момент избирательной кампании или это его ошибка?

Шевченко: Патриарх имел право поддерживать того, кого хотел или поддерживать, или не поддерживать. Каноны православной церкви, просто я напоминаю об этом всем, говорят о том, что лучше патриарху не ссориться с князем, там, средневековые, с владетелем земли некой, с первым лицом земли, с президентом, если он не совершает антицерковных действий.

Таратута: Не ссориться, значит, агитировать?

Шевченко: Президент Путин или президент Медведев никогда не совершали действий, которые шли бы в ущерб православной церкви или свободам верующих. Поэтому…

Таратута: Максим, не ссориться, значит, агитировать за него?

Шевченко: Я не считаю, что он агитировал. Я считаю, что он выразил свою личную позицию.

Таратута: Он призвал к публичной поддержке президента на выборах.

Шевченко: А почему вы лишаете гражданина Гундяева права высказывать свое мнение?

Таратута: Потому что священник не может заниматься предвыборной агитацией, быть членом политической организации согласно основам социальной концепции Русской православной церкви.

Шевченко: То есть, вы лишаете священника…

Таратута: Не я, а социальные основы.

Шевченко: Вы лишаете священника права на свободу слова. Во-первых, это патриарху решать, что может священник, а что не может.

Таратута: Следовать ли основам социальной концепции.

Шевченко: Он является первым епископом Русской православной церкви, поэтому нет в Русской православной церкви лица, который мог бы попенять патриарху на то, что он делает что-то не так.

Таратута: Мой вопрос заключается в том, по итогам того, что получилось, по итогам нынешних отношений между церковью и обществом, по итогам нынешнего обострения, считаете ли вы, что патриарх совершил тогда ошибку?

Шевченко: Когда он высказался в поддержку?

Таратута: Да, вот сейчас, сегодня.

Шевченко: Я не считаю. Это его мнение. Он высказался в поддержку Путина и высказался в поддержку его на выборах. Я, например, не высказывался никогда, не агитировал, даже когда я выступал на Поклонной, я не агитировал за Путина. Моя речь, там не было ни одного звука, сказанного за Путина.

Таратута: Ошибка или нет?

Шевченко: Я считаю, что это было его личным правом таким же, каким является личным правом, наверное, вашим, агитировать против Путина. Я считаю, что гражданин Гундяев, патриарх Русской православной церкви, не может быть лишен гражданских прав никем. И даже если в его религиозной организации есть документ, который ограничивает действия членов его организации, которую он возглавляет, то он сам вправе решать о том, как ему поступать с этим документом и с этими нормами. Он не нарушил никакого гражданского, светского или иного закона Российской Федерации, высказав свою позицию по выборам. Это не было ошибкой.

Таратута: Итак, мы сегодня обсуждали с моим гостем телеведущим Максимом Шевченко право патриарха и церкви, права девушек, которые сегодня получили двухгодичный приговор и станут сидеть в тюрьме в течение 2-х лет, если ничего не изменится. Мы обсуждали много всего.

Шевченко: Я надеюсь, их отпустят в ближайшее время.

Таратута: Да, вот такой прогноз Максима Шевченко. Скоро встретимся.