Дмитрий Солопов: Усманов действительно считал, что мы критикуем власть за его деньги

17/07/2012 - 15:57 (по МСК) Юлия Таратута

Бывший главный редактор «Коммерсант-ФМ» Дмитрий Солопов рассказал о косвенных причинах своего ухода с радиостанции.

 Таратута: Сегодня у нас в гостях президент группы «Идальго» Дмитрий Солопов. Я трудно выговариваю эти слова, потому что позвала, конечно, Дмитрия Солопова сюда вовсе не поэтому, хотя желаю ему доброго будущего и успехов в труде, а потому что совсем недавно он покинул более знакомый для произношения пост, а именно пост главного редактора «Коммерсантъ-ФМ», вы занимались телевидением коммерсантовским. Хочу сразу сказать зрителям, что у меня тут небольшой конфликт интересов, потому что я в «Коммерсанте» выросла, там прошло детство, отрочество, юность. Я думала о том, есть ли у меня конфликт интересов с Димой, но, кажется, нет, потому что мы вместе не работали. Он уже ушел, а я ушла давно, в общем, как-то разберемся. Официальную версию я слышала, что вы ушли. А почему вы ушли?

Солопов: Я же сказал в официальной версии.

Таратута: Повторите.

Солопов: Я ушел, потому что мне захотелось заняться своим собственным бизнесом, что я в нынешнее время считаю наиболее продуктивным.

Таратута: Если я верно понимаю, собственный бизнес – это рекламный бизнес?

Солопов: Это компания «Идальго», которая прошлой осенью отметила 15-летие, которое мы с моим партнером Егором Альтманом, также тебе хорошо известным, делаем эти 15 лет. Действительно я уходил делать радиостанцию Business FM, радиостанцию «Коммерсантъ-ФМ», до этого еще работал коммерческим директором на радиостанции Сити-ФМ, еще по пути мы некоторые радиостанции сделали. Я почувствовал, что 7 лет, если считать от момента запуска Сити-ФМ, многовато, потому что работенка по созданию в России информационных станций тяжелая. С учетом того, что у меня четверо детей и мой бизнес, мне кажется, мне нужно сделать небольшую паузу, заняться любимыми проектами в чуть более размеренном ритме.

Таратута: Вы откуда-то только что приехали?

Солопов: Я приехал с регаты, я управлял яхтой рядом с Сардинией, потом заехал к друзьям в Германию, чувствую себя очень хорошо. Мне даже несколько стыдно. Я сейчас зашел на «Дождь», стыдно, что ты чуть-чуть волнуешься, Миша Зыгарь бегает по коридорам на летучки. Но я это все уже прошел.

Таратута: Эта реплика выдает ваше волнение, Дмитрий. Мне рассказывали, что на Петербургском экономическом форуме ваш бывший владелец Алишер Бурханович Усманов...

Солопов: Давай русский язык поточнее. Я ж не раб, поэтому Алишер Бурханович – не мой бывший владелец. Он, может, так искренне считает. Он – владелец существующей радиостанции, на которой я работал. Не больше и не меньше.

Таратута: Хорошо, рабство в сторону. Я буду пересказывать эту историю, я не видела, но свидетели рассказывают, что там был стенд того ресурса, о котором мы говорим, вы показывали, что там у вас и как, и вот Алишер Бурханович счел нужным (все люди, которые его видели однажды или много раз, знают, что он – человек эмоциональный) в свойственной ему манере вас отчитывать. Мне пересказывали, что он говорил: что ж ты... на мои деньги Путина ругаешь.

Солопов: Не в свойственной манере, а на свойственном Алишеру Бурхановичу языке, ты хочешь сказать?

Таратута: Мне сложно сказать, это манера, язык или это эмоция дня. Всякое бывает. Я хотела спросить, как все это было.

Солопов: Именно на питерском форуме, или как Алишер Бурханович отчитывает?

Таратута: Я подозреваю, что такое могло происходить и до, но просто это было прилюдно. Все увидели, а потом через какое-то время вы пост и покинули. Вот такая была схема. Я не связываю эти два события, они просто...

Солопов: Ну как это было. Известно, что Алишер Бурханович в целом критически относится к информационной политике издательского дома «Коммерсантъ», в частности, к информационной политике радиостанции. Он действительно много чего там не любит, ему много чего там непонятно. И на эту тему мы с ним много раз говорили. Не так много, может быть, но не один раз.

Таратута: А какие претензии? Он же человек, в общем, рациональный.

Солопов: А вы их в общем озвучили.

Таратута: «Что же ты на мои деньги Путина ругаешь?».

Солопов: Это не так, но по существу вроде как и так. Это же неправильно говорить, как это у нас происходило в совсем интимном порядке, это называется разговор off records. Но Алишер Бурханович говорил: «Мне кажется, что здесь информационная политика может быть другой, здесь может быть другой, а здесь может быть третьей». В чем-то я, как представитель редакции, я же не индивидуальный футболист в этой ситуации, я, скорее, тренер команды, который даю указания, а он – владелец футбольного клуба. Вот такая аналогия более уместна, кстати говоря. Он мне, как главному тренеру приглашенному, говорит: «А чего ты справа не заходишь, справа? Почему ты этого выпускаешь на поле? Почему на поле Кучера выпускаешь?». Я ему объяснял, почему я выпускаю на поле Кучера, почему кого-то не выпускаю.

Таратута: То есть речь шла о том, что кто-то из ведущих слишком пассионарное лицо, или кто-то из гостей с другого поля не приглашен? Мне технически это интересно.

Солопов: Я же привел образ, который, мне кажется, столь профессиональная и изысканная аудитория, как телеканала «Дождь», прекрасно для себя расшифрует. Не скрою, что расхождение взглядов...

Таратута: Вы не преувеличивайте на самом деле знания кухни нашей аудитории. Я вот, например, уже не понимаю, что происходит в «Коммерсанте» или в других СМИ. А вот наша аудитория, ей просто интересно.

Солопов: Может быть, ты не понимаешь, а как раз аудитория понимает, Юль.

Таратута: Да вряд ли.

Солопов: Так вот, я не скрою, что на протяжении определенного времени количество разногласий у нас накапливалось и возрастало. Но я никогда не назову это главной причиной моего решения покинуть мою любимую радиостанцию в этом городе - «Коммерсантъ-ФМ». Хотя это не единственный мой ребенок, ты это тоже знаешь.

Таратута: Вы подтвердили эту фразу «что же на мои деньги Путина ругаешь».

Солопов: Я не в смысле того, что он буквально это говорил. Я сейчас не помню, может быть, говорил, но сути это не меняет.

Таратута: Меня интересует сам формат. Сейчас идут большие споры о том, как должен владелец чего-нибудь – футбольного клуба или ресурса, особенно медиа, это такая чувствительная история, уже сколько копий сломано, сколько слов сказано. Я правильно понимаю, что вы были убыточны для него, он оплачивал эту историю?

Солопов: Если говорить точно, то нет, потому что прибыль издательского дома, куда входила радиостанция, покрывала убытки. Но если говорить по существу жизни радиостанции, то на момент этих разговор она была убыточной, хотя очень немного, и радиостанция, если все будет идти нормально, в конце этого года выйдет в оперативную безубыточность, а в следующем году будет прибыльной. Во всяком случае, мне это было очевидно, это исходит из того бизнес-плана, по которому мы работали, и он выполнялся.

Таратута: То есть Алишер Бурханович не мог быть недоволен тем, что скорость исполнения...

Солопов: Для Алишер Бурханович цифру стоимости радиостанции даже в микроскоп Гельмгольца не разглядеть. О чем ты говоришь. Конечно, твой вопрос до этого очень точен. Проблема в том, что владельцы больших СМИ, больших образований СМИ, оказались слегка не готовы к ситуации, которая сложилась в стране. Это, безусловно, так. Это грустная история. Она грустна для журналистики в целом. Везде владельцы, так или иначе, диктуют информационную политику СМИ  - и в Европе, и в США. Но в определенные моменты, известно, что Тед Тернер умел убедить того или иного президента, что CNN ведет себя именно таким, а не другим образом. К сожалению, ни один из существующих владельцев крупных конгломератов СМИ, которых осталось раз-два и обчелся, негосударственных, не вынес этот крестик или крест, уж не знаю, насколько он большой. Но могли вынести. Ну а власть этим воспользовалась.

Таратута: Что для них случилось?

Солопов: Для власти или для владельцев?

Таратута: Для владельцев.

Солопов: Очень просто. Вы – моя подруга. Не в смысле девушка, а подруга, мы с вами бизнес какой-то ведем, чай пьем. И у вас есть какой-то хороший знакомый, на которого вы имеете влияние, который все время говорит обо мне, как мне кажется, неприятные слова. А мы с вами в одном клубе все время ужинаем и встречаемся. И в какой-то момент я говорю: Юль, слушай, поговори с человеком, так же себя не ведут. Ты мне говоришь: хорошо, Дим, я поговорю. Через неделю встречаемся, я говорю: слушай, ну опять человек говорит обо мне неприятные вещи. За мои деньги, так сказать. Хотя за ваши. Но это же за мои, потому что у нас же бизнес, я вам что-то здесь дал, а ты мне здесь отдала, а тут это. В конце концов, я говорю: ты это либо реши, либо здесь, где у нас доля в 3 млрд., я с тобой дружить не буду.

Таратута: Этот кусочек нашей беседы нужно выдавать в информагентства, как Дмитрий Солопов, президент компании «Идальго», сообщил о совместном бизнесе с Юлией Таратутой. Я понимаю, хорошо. Я не стану вас подставлять дальше, хотя мне страшно интересно, у кого с кем бизнес в этой метафоре.

Солопов: Это же всем известно. Достаточно посмотреть происхождение всех капиталов, мы прекрасно понимаем, что ни один большой капитал у нас... в общем, это тоже, наверное, нормально с точки зрения европейских мерок.

Таратута: Не произошел без активного участия и контроля со стороны власти.

Солопов: Конечно, эти все люди общаются, это все люди одного образования. Просто это образование не может чуть-чуть подняться и понять, что в культурном обществе, которое мы стремимся сделать, а не в Зимбабве и не в Колумбии, нужно чуть переступить и принять то, что этот знакомый говорит о тебе плохо. Потому что он – журналист. Поэтому вообще культурная проблема, а не проблема власти и олигархов.

Таратута: Мой вопрос был немного в другом. Я сто лет работала в газете «Коммерсантъ», времена бывали разные. Я все время работала в общественно-политических отделах, все время были какие-то интересы. Мой вопрос заключался в том, почему владелец оказался не готов сейчас? Из ваших слов получается, что мы все это время все жили в условиях договоренностей. Мне это оскорбительно слышать, как человеку, который работал в системе.

Солопов: В последние годы баланс системы нарушился.

Таратута: Как?

Солопов: Тем, что происходило в 400 метрах отсюда, на Болотной, в частности. А в целом – перегревом температуры в системе, кстати, температура не падает. И если честно, это была еще одна моя причина принятия решения. Я понял, что вряд ли я смогу заниматься информационной журналистикой так, как я привык это делать, в температуре системы, которая ждет нас, с моей точки зрения, осенью-зимой этого года.

Таратута: Я верно вас понимаю, что вам не хотелось, с одной стороны, врать, а с другой стороны, для вас градус был немножко выше?

Солопов: Мне не хотелось идти на те компромиссы, которые я считаю ненужными в моей жизни.

Таратута: Какие?

Солопов: Разные компромиссы. Например, делать то, что не позволяет твоя совесть – профессиональная, человеческая. Зачем? Если б с автоматом стояли надо мной и говорили: «Убирай его из эфира», а в заложниках были мои дети и жена, тогда я бы, наверное, иначе себя вел. Но я довольно самодостаточный человек, мне в жизни повезло, мне есть, чем заняться.

Таратута: Верно ли я понимаю, что в последнее время эта неготовность власти и владельцев крупных СМИ проявилось в том, что, условно, стало больше звонков или больше требований?

Солопов: Можно сказать и так.

Таратута: Меня технически интересует это. И раньше, мне кажется, все так поступали.

Солопов: Если мы позовем сюда Андрея Витальевича Васильева, которого мы все уважаем и любим, шеф-редактора «Коммерсанта», одного из мастодонтов, звонки были всегда. Но когда мы с ним говорили, он очень переживал, между прочим, по поводу моего решения, уговаривал меня этого не делать, чисто по-человечески, честно говоря, может быть, из-за этого это решение оказалось позже, чем оно оказалось. Он мне сказал, что, конечно, сегодня этого больше, а главное, содержания этого больше. Сегодня попытка воздействия на то или иное СМИ идет на уровне тренда его поведения. Раньше это была какая-то конкретная история.

Таратута: Можно было попросить снять заметку?

Солопов: Ну не знаю.

Таратута: Я задаю вопрос.

Солопов: Попросить снять заметку можно было всегда, Юль. Вопрос, снимали ее или нет. Наверное, ни один главный редактор этого никогда не скажет, не признается в этом. Причем, по какому именно поводу, кто просил и почему сняли.

 Таратута: Я сейчас рассуждаю исключительно теоретически. В моей жизни заметок, которые я написала и они были убраны из газеты, не было. Совесть чиста.

Солопов: Если бы тебе позвонили и попросили снять заметку, ты бы все равно не могла это сделать, скорее всего.

Таратута: Я – нет.

Солопов: А сейчас идет диалог с редакциями на уровне трендов, и вот это очень плохой и никуда не годящийся симптом, очень плохая тенденция. Если раньше вышло интервью Шварцмана на первой полосе газеты – скандал, но именно по поводу этого интервью. Вышла конкретная история, базар-вокзал по поводу этой конкретной истории. До выхода или после – это другой момент. И я не буду скрывать, на радиостанции это у нас тоже было. Но то, что происходит в последние полгода, это вопрос воздействия на вектор поведения редакции.

Таратута: Что это значит? Это значит – вы за Путина или вы против Путина? Как широко определяется вектор?

Солопов: В какой-то степени так, как ты сказала. А здесь дальше уже зависит от того, кто определяет этот вектор, как его ретранслируют или не ретранслируют, перекрывает на себе главный редактор. Я очень счастлив, что все 2 с лишним года, когда я был в эфире со своей редакцией, 1 сентября исполнится три года, как я второй раз пришел в «Коммерсантъ», ни разу у меня не было случая, чтобы я какому-то конкретному журналисту сказал, что ты в своей заметке за деньги акционера обижаешь Владимира Владимировича Путина. Ни разу, и это подтвердит каждый. А что бы ни говорили мне, это останется на моей совести и в моих воспоминаниях, которые я обязательно лет через 5-10 издам.

Таратута: Мы спокойно говорим, что все шли на какие-то компромиссы, что ситуация была сложна.

Солопов: Может, кто-то на компромиссы не шел, я не знаю, я говорю про жизнь в «Коммерсанте».

Таратута: Почему радио, мне казалось, в какой-то момент стало позволяться чуть больше? Получается, что я вас вызываю на разговор о вашей смелости, что вы просто не позволяли. Вам как казалось, почему на радио можно чуть больше говорить, чем в газете?

Солопов: Когда ты делаешь новости 24 часа 7 суток в неделю, у тебя нет времени думать о том, позволить себе больше или меньше. Ты просто сообщаешь то, что происходит. Эти ощущения – всего лишь рефлексия, всего лишь зеркало того, что происходило в нашем обществе. Дальше можно долго спорить, и мне говорили: нет, Солопов, это твое общество, вот вы там сидите с Таратутой в клубе «Маяк» до 3 часов ночи и обсуждаете, какой у нас президент плохой. Да, это мое общество, возможно. Я, извините, из другого общества не вышел. Но мне кажется, мы отражали то, что происходит в Москве, что происходит в сознании всех москвичей. Во всяком случае, топ-класса, а мы на него и рассчитывали работать с экономической точки зрения.

Поэтому никакого рубильника, как на яхте – полный ход, средний ход, задний ход – это большая иллюзия, что это есть на радиостанции. Нет такого. Может быть, есть в газете в этом смысле, потому что в газете ты работаешь периодами. Вдохнул – выдохнул, вдохнул – выдохнул. Ты каждый день берешь штангу. А на радио нет, радио – это бег на месте.

Таратута: Я говорю даже не с собственной позиции, а с позиции владельца. Я пересказываю ощущения. Есть такое мнение, что уход гендиректора издательского дома, ваши страдания, страдания владельца...

Солопов: Я не страдаю. У меня, единственное, знаешь, какие страдания? Мне стыдно за то, что я сейчас не с ребятами, потому что им значительно тяжелее, чем мне сейчас. Когда я вычеркнул из ежедневника все то время, которое тратил на обслуживание интересов своего владельца (воспользуюсь твоей метафорой), мне стало очень хорошо.

Таратута: Свобода – лучше, чем несвобода.

Солопов: Это не свобода, просто продуктивность проведения жизни.

Таратута: Хотела вернуться к своему вопросу. Версия была такая, что освещение митингов на радио, которое шло, очевидно, в прямом эфире... мне очень сложно, я не постоянный слушатель радио «Коммерсантъ-ФМ», поскольку сама не вожу автомобиль. А вот мои друзья, которые водят автомобиль, хочу вам сделать комплимент, выбрали вас из других радио, потому что там было как-то все бодро, им это подходило.

Солопов: Вы, кстати, ответили только что на предыдущий вопрос.

Таратута: Это очень важный вопрос. Я верно понимаю, что вы вынуждены были повышать градус, поскольку ваша аудитория этого требует, это выгодно с экономической точки зрения?

Солопов: Радио должно говорить на языке своей аудитории. Это главный закон успешности радиостанции. Как только вы этот закон нарушаете, вас ждет неуспех. «Коммерсантъ-ФМ», я встретил Шмарова на выходе, он там какой-то сюжет про меня сделал, самый динамично растущий радиопроект за последние, я думаю, лет 6. Даже предыдущий мой проект Business FM не рос в такой острой динамике. Это произошло только потому, что главная задача каждого человека, работающего на радиостанции – это говорить на языке аудитории радиостанции.

Таратута: Вы говорите, что это количество денег, которое тратится на радиостанцию, ваши доходы-расходы – для Усманова это все было неважно, песчинка в море.

Солопов: Я не знаю, я предполагаю. Наверное, важно.

Таратута: То есть ему невозможно было объяснить, что это ваш бизнес-интерес? Меня просто интересуют отношения между владельцами и СМИ, это сейчас довольно важно.

Солопов: Я отвечу следующим образом. Ведь радиостанция работает?

Таратута: Да.

Солопов: На радиостанции на сегодняшний день не поменялся ни один человек. Просто ее генеральный менеджер, главный редактор покинул свой пост и передал управление кораблем своему другу и первому заместителю, который работает с первой недели существования радиостанции. Леша Воробьев пришел на радиостанцию через неделю после того, как я пришел в «Коммерсантъ», еще радиостанции не было, он досконально знает все.

Таратута: Он пришел с радиостанции «Эхо Москвы», которую сложно обвинить вообще в чем-нибудь.

Солопов: Это ответ на твой вопрос: да, мы, безусловно, убеждаем акционера самыми различными способами, находим компромиссы. И то, что это получается...

Таратута: Это, кстати, очень смешно выглядит. Я помню, у Андрея Витальевича Васильева был потрясающий жанр. Когда кто-то ему звонил и ругал корреспондента, он всякий раз, когда ему длинно было разговаривать, и человек уже надоедал, он говорил: «Я его уже уволил». Сейчас мне кажется, что и с вами как-то так получилось. Вас уже уволили, а там Воробьев.

Солопов: Я считаю, что моя персона не столь значима для радиостанции, чтобы говорить, что если я ушел или если кому-то кажется, что меня уволили – пожалуйста, мне не жалко, пусть как кому легче – говорить о том, что линия компромисса редакции радиостанции с акционером закончилась. Я надеюсь, что она будет продолжаться как можно дольше.

Таратута: Ему теперь есть, что сказать, жертва принесена.

Солопов: Возможно, если я стал жертвой на алтарь свободы, мне от этого только лучше.

Таратута: Вы рефлексирующий человек? Вы страдаете от того, как это все происходило в прошлом? Я почему спрашиваю: когда медийный рынок сузился до такого состояния, что мне уже страшно...

Солопов: Почему тебе страшно?

Таратута: Когда человек по каким-то бытовым причинам может покинуть одну работу, дальше он никогда не найдет себе другую, соответствующую его представлениям о журналистской чести. Мне становится все сложнее и сложнее с каждым годом.

Солопов: Время такое, что поделать.

Таратута: Очень странно. Политика началась, а рынок сузился. Для меня это нонсенс.

Солопов: А почему для тебя это странно? Политика началась, рынок сузился, следовательно, политика началась таким образом, что она требует силовыми методами сужения рынка.

Таратута: Она как-то очень странно требует. В некоторых местах существует продвижение вперед, условно, Первый канал позволяет себе какие-то вольности, а всех остальных причесывают. Это для меня не очень логичная конструкция.

Солопов: По-моему, здесь все совершенно очевидно. Есть политическая ситуация, которая беспокоит определенную группу людей, это факт №1. Этим людям необходимо, чтобы все СМИ были под контролем. Неважно, что сейчас говорит Юлия Таратута, важна возможность позвонить и сказать, чтобы она завтра этого не говорила.

Таратута: Мне кажется, что такое скручивание людей...

Солопов: Закручивание гаек.

Таратута: Это не просто закручивание гаек, это закручивание гаек в эфире, где это взрывоопасно. Мне кажется, что это по бизнесу нелогично.

Солопов: Это уже другой вопрос. Это не является бизнесом с точки зрения объемов денег для этой группы. А вот другие вещи, которые могут пострадать, там деньги другие.

Таратута: То есть опасность настолько велика, что можно сгладить полянку.

Солопов: Не знаю, мне сложно об этом говорить. Я считаю, что, безусловно, такой синдром скручивания мы наблюдаем, и уже не первый месяц.

Таратута: Мне очень прискорбно заканчивать эту программу. У нас время ушло, а есть еще, о чем поговорить. Очень меня беспокоит ситуация на рынке.

Солопов: Приглашайте.

Таратута: Приходите, когда мы зовем.

Солопов:  Ты меня позвала – я сразу пришел.

Таратута: Спасибо огромное, что вы так поступили. 

Также по теме
    Другие выпуски