«Там дочка архитектора, здесь дочка депутата, а в итоге получится отстой»

Но странное дело: обустройство общественных пространств начиналось 4-5 лет назад как что-то очевидно прогрессивное, современное и модное. А теперь вызывает отторжение и гнев. Любая новация от московских властей, даже с лучшими намерениями, — как лыко в строку, только раззадоривает. Вот даже гигантскую топиарную женскую скульптуру, установленную для нашумевшего уже фестиваля «Московская весна», унесли с Тверской куда-то в Тушино, а то очень уж все сердились.

Об всем этом Владимир Роменский поговорил с архитектурным и градостостроительным критиком Григорием Ревзиным.

Роменский: Расскажите, по вашему мнению, в чем заключается смысл благоустройства по-собянински? Чего мэр Москвы пытается добиться?

Ревзин: Изначально это была идея friendly city, то есть идея перетащить сюда те практики нового урбанизма, которые были достаточно уже разработаны, мы их хорошо видели в Нью-Йорке, Барселоне, Лондон сейчас так делает, Париж — Елисейские поля. То есть это была именно программа такой вестернизации, что ли, Москвы. То есть давайте выгонять все аттракционы, давайте выгонять дешевое пиво, давайте это сделаем. Главная редкость в Москве и главное качество — это отдых на природе, и не надо туда дешевых развлечений. Гораздо более дефицитным является качественное, такое дружественное пространство. А постепенно программа менялась, по сути, хотя с точки зрения лозунгов, она, в общем, совершенно не поменялась.

Роменский: А чем поменялось благоустройство капковское от того благоустройства, которое пройдет сейчас?

Ревзин: Это произошло очень буквально, мы это видели. Началось это на Рождество в прошлом году, когда, вы помните, бульвары первый раз были сделаны силами… поменяли художников. Это как чиновники в бане парятся, прикольно для них, весело, вход в форме кокошника, цветы в форме веника.

Роменский: Каравай?

Ревзин: Да, караваи, теперь эти яйца. Немножко Пасха, немножко 1 мая. Есть другая сторона дела, немножко более широкая. Она заключается в том, что само это делегирование Капкову и этим художником благоустройство было связано с уважением к этой самой хипстерской Москве, они фактически были их представителями. И то, что они делали, ту же Крымскую набережную, раз уж мы тут рядом ходим, это, с одной стороны, для всех людей, с другой стороны, с точки зрения высокого профессионального вкуса, это безукоризненно сделано. А теперь возникла новая тема, в том смысле, что мы их не уважаем. Мы же это довольно ясно видим, реакция на Рождество была очень раздраженной, когда, предположим, она тогда не выплеснулась на страницы газет, но в частных разговорах мы же довольно подробно говорили, что: «Слушайте, это ужасно. Вы те же самые бульвары с этим прекрасным светом, который был сделан в 2012 году, превратили в какие-то такие дешевые торговые киоски у метро с лампочками, это так не делается, не надо так, вы просто снижаете резко качество Москвы».

Роменский: Сейчас то же самое происходит?

Ревзин: Конечно. То есть эта Пасха пополам с 1 мая, понимаете, это можно сделать профессионально. Но когда вы это делаете непрофессионально, вы же не просто взяли и отдали подряд дочери депутата, это же не вопрос денег. Это вопрос того, что вы не уважаете тех людей с тем уровнем вкуса, который, собственно, и составляет этих новых москвичей — тех, которые были в Европе, тех, которые знают, как это делается.

Роменский: Прогрессивная общественность?

Ревзин: Да, можно их как угодно называть: хипстеры, думающие, чувствующие люди, как я их называю иронически, белоленточники, кстати, они совершенно не все белоленточники. Просто представление о том, каким должен быть город на высоких стандартах, мы их не уважаем, мы ориентируемся на массовый ярмарочный вкус. Это возвращение к лужковской позиции. Понимаете, вся идея этих самых зеленых скульптур во всем мире — это пропаганда зелени, это пропаганда как раз экологической проблематики. И она начинается в 80-е годы, привлечь внимание по всему миру. Но нельзя делать там искусственные цветы. Это как раз такая ошибка, как, понимаете, в силовой области. Нельзя пускать на пулемет полки пехоты, он их расстреляет. Это просто ошибка, не художественный прием, это просто свидетельство о неграмотности. Они лезут с этой неграмотностью, пытаются сделать имитацию как при Капкове, только мы сделали, и лажаются, и их сразу на этом ловят, начинают говорить: «Это все отвратительно».

Понятно, что речь идет максимально о 100 тысячах человек этой самой элиты, которую не любят, а остальные 10 миллионов весело роятся в этих капковских парках, уже забыв, кто такой Капков, и там счастливо живут. Проблема в том, что в культуре тоже действуют элитарные отношения. То, что думают эти самые 100 тысяч, через полгода начинают думать все, потому что они формируют смыслы.

Роменский: А то, что зеленая голова была с Пушкинской все-таки перенесена на Сходненскую, то есть из самого центра, где она задумывалась, ее убирают в самый дальний угол — это некая победа? Хотя власти говорят, что, в общем, не из-за критики они ее убрали.

Ревзин: Конечно, не из-за критики. Вероятно, я просто думаю, что кому-то из федеральных людей она тоже не понравилась. Кто-то проехал мимо, сказал: «Что за кошмар?», в тот же момент ее и перенесли.

Роменский: Как так получилось, что долгое время был Капков, а потом решили отказаться от услуг этих креативных менеджеров?

Ревзин: Огромную роль вообще-то сыграли выборы Собянина мэром. Они очень хотели понравиться этой самой московской элите, не элите, не знаю. Как мне в какой-то момент сказал московский чиновник, не буду его называть, но он достаточно крупный: «Весь наш электорат на Поклонной, а мы все делаем для Болотной». Правда, они не делают для Болотной то, что Болотная просит, но делают, чтобы людям на Болотной было поприятнее.

Роменский: Чтобы был парк, где можно отдохнуть?

Ревзин: Да-да-да. На их вкусы ориентируются. Дальше оказалось, что вся эта креативная общественность за Собянина не проголосовала. Мы не верим в то, что выборы что-то решают, может быть, они политически не очень что решают в смысле кто куда пролезет, но они очень решают в смысле отношений. После этого московская мэрия сказала так: «Это неблагодарные люди, мы для них все делаем, они нас не любят, за нас не голосуют и нас не поддерживают. А зачем мы для них что-то делаем?». Они просто обиделись за то, что за них не проголосовали, проголосовали все за Навального. Я не голосовал за Навального.

Роменский: Сейчас этот социальный протест, связанный с небольшими историями, он, по вашему мнению, будет только нарастать?

Ревзин: Да, и эти небольшие истории будут страшно раздуваться в общественном значении, так, как происходило с этой самой зеленой женщиной. То есть вещь, поставленная временно на неделю, превратилась просто в такой символ просто свободы на баррикадах: либо мы сейчас ее уничтожим, либо нет, и это такой принципиальный вопрос. Прелесть в том, что мы ее перенесли на Сходненскую, а АТС — не то чтобы она мне так нравилась, но мне страшнее не нравится здание, которое вместо нее возведут, безобразное, из лужковского совсем времени, его сделала Саша Кузьмина, это дочка бывшего главного архитектора Москвы, сделала по блату, просто безобразное здание.

Роменский: На фасаде совы.

Ревзин: Понятно, но просто, понимаете, это плохо сделано, это непрофессиональная вещь, и она прошла по тем самым коррупционным, не коррупционным, не то что она кому-то взятки платила, а эта коррупция дружбы или коррупция административного ресурса. То есть она дочка бывшего главного архитектора, кому уж, как не ей.

Роменский: Кумовство это называется.

Ревзин: Да. И мы к этому и возвращаемся. Там дочка главного архитектора, здесь дочка депутата, так постепенно мы Москву и улучшим. Нет, не получится, получится очень отстойная вещь.