«Принято решение нас уничтожать»: Мария Певчих об атаке на ФБК

Мария, здравствуйте!

Добрый вечер, Михаил!

Ваша главная мысль в этом расследовании, ― оно не такое масштабное, как предыдущее, короче, компактнее, можно сказать, ― что деньги, бюджетные деньги идут на содержание купелей и криокамеры или что Путин ― сибарит?

И то, и то. Мы начали с того… На самом деле иногда, знаете, подводки к расследованиям пишутся, я не знаю, для красивого слова или для какого-то интересного сюжета. Как у нас начинается ролик ― это мы с Жорой обсуждаем, что нам постоянно говорят нехорошие люди, пропагандисты и всякие наши противники: «Что вы цепляетесь к Путину, к этим дачам? Это все не путинское». И это абсолютно была наша искренняя отправная точка, потому что просто жутко надоело. Естественно, очевидно, что путинское, и так же очевидно, что никогда дворца в Геленджике, я не знаю, или какой-нибудь яхты не будет в документах как его объекта собственности, да, там никогда не будет путинского имени.

О чем вы тогда предупреждали, это мы все знаем, да.

Да, нам это все очевидно. Но действительно формально документа нет. И мы разозлились и решили: давай найдем что-нибудь, где вот точно Путина, где у пропагандистов просто не будет этого аргумента, мы просто обезоружим любым доступным способом. И мы буквально в гугл: «Официальная резиденция Путина», и там достаточно быстро можно понять вот такую аномалию, что по телевизору показывают все резиденции, кроме одной. Мы подумали, что наверняка там должно быть что-то очень интересное, и таким образом оказались на Валдае.

А по поводу того, что Путин обожает роскошь и живет на самом деле очень люксовой жизнью, жизнью очень богатого человека, мы твердим много-много-много лет, поэтому… То есть это просто та мысль, которую мы развили еще дальше в этом расследовании и еще раз повторили.

Вопрос, который, конечно, напрашивается: как вы достали эти поэтажные планы этого спа-комплекса? Дворец в Геленджике ― про него все-таки речь идет уже десять лет, так или иначе про него разговаривают, он на слуху, понятно, кажется, что понятно, куда копать, как искать. Я не расследователь, но так воспроизвожу логику. А здесь как?

Слушайте, вообще валдайской даче больше, чем Геленджику, то есть валдайскую дачу Путин присмотрел себе после своего первого срока, и там прямо мы это обсуждали где-то, в какой-то из передач, на самом деле прямо прослеживается то, что в конце своего первого срока он реально рассматривал возможность того, что второго срока не будет.

Да-да, то, о чем мы только что говорили.

И в конце своего второго срока он рассматривал то же самое, то есть когда они только поменялись с Медведевым и еще не поменялись обратно. И, в принципе, вот эти две резиденции так достаточно ровненько в этот таймлайн и вписываются, то есть история с Валдаем началась в 2003 году, соответственно, несколько месяцев до окончания первого срока, а дача в Геленджике, в Прасковеевке началась, наверно, году в седьмом. Там первые документы шестого, но это все очень-очень… Грубо говоря, экскаватор туда приехал, не знаю, году в седьмом, это как раз за год до окончания его второго срока.

И тогда да, абсолютно очевидно, что он жил в логике такой, что я заслужил себе хорошую пенсию, я поработал, будет какой-то новый президент, еще кто-то, я вот вбухал, как раб на галерах и все остальное, столько работал, мне положен какой-то уголок тихий, который, очевидно, он не может сам себе позволить, да, с зарплаты президента невозможно себе ни одно, ни другое позволить. Какой-то такой пакет, знаете, социальный пакет пенсионера.

И это все одинаково, по одинаковой логике построено, в 2003 году Ковальчуки стали собственниками вот этих… Тех строений, которые были на тот момент, и земли, и я думаю, что там просто собирались делать новый кооператив «Озеро», старый-то уже, они как бы выросли из старого кооператива «Озеро», а там собирались делать новый: и посолиднее, и озеро покраше, и места посимпатичнее и поудачнее. Я думаю, что они просто собирались это там делать, а потом…

Я думаю, что Путину там искренне нравится, иначе… Мы видим, что дом огромный, тоже учтите, 3500 квадратных метров ― я не уверена, что много народа вообще было в домах, частных домах такого размера, это все равно гигантский дом. И вот этот семитысячеметровый спа-центр ― это уже, знаете, вот как бывает: нарастает, нарастает, нарастает слоями. Годы идут.

Он появился позже, этот спа-центр.

Да-да, мы по спутнику только можем смотреть, мне кажется, году в 2016 построили, что-то такое.

В 2016-м. Поэтажные планы ― это как раз вот этого спа-комплекса.

Да, поэтажные планы спа-комплекса.

С плиткой вот этой симпатичной.

С зигулями.

Стиль вообще несколько отличается, насколько можно судить, от геленджикского, такой чуть более современный, что ли.

Слушайте, во-первых, даже если вы посмотрите винодельни путинские в Геленджике же, они уже сильно лучше, чем сам дворец, там уже гораздо… Собственно говоря, там, где ершики и так далее, все эти ершики по 700 евро, их все представляют, как правило, знаете, сделанными из золота и так далее, а на самом деле, если погуглить, что они туда закупали, там все уже гораздо приличнее. Там уже меньше этого дворцового стиля, видимо, они научились делать чуточку получше.

Но спа-комплекс выдержан… У нас его планы не настолько подробные, как планы Геленджика, потому что их присылают нам абсолютно случайные люди, очевидно, подрядчики, а там совершенно не всем подрядчикам дают одинаковые планы, да, не знаю, электрикам дают одни, а плиткоукладочникам дают другие. Нам как повезет, так повезет. Эти планы спа-комплекса у нас не настолько подробные, мы там не видим мебель, допустим, да.

Но можно утверждать, что там примерно вот так вот устроено это здание, да?

Нет-нет, архитектурно оно абсолютно точно устроено так. Естественно, каждое помещение там подписано, мы абсолютно во всем уверены, внешне мы сверили, это точно планы именно этого дома. Единственное, чего там не хватает, ― это, к сожалению, мебели, потому что мебель всегда прикольно, там только в нескольких комнатах нам известно, какая мебель, это в том числе этот массажный зал, там, где как раз панно с орхидеями и зигули, кровать эта с балдахином и так далее. То есть какую-то информацию мы просто выдернули из очевидных описаний, да, если есть помещение подсобное под аквариум, то это, скорее всего, значит, что есть аквариум.

Да, но вы не можете это утверждать, вы этого не знаете наверняка, вы не можете это увидеть.

Да, мы не можем так же отрисовать это в 3D-визуализации, как это было с дворцом, потому что не так все детально. Но мы всячески… Если кто-то смотрит, у кого есть планы к другим резиденциям, и люди, которые вовлечены в строительство, мы вас всячески призываем присылать нам самые подробные планы, которые у вас только есть.

Технически это расследование вы делали уже без Навального, то есть он в этом уже никак не участвовал.

Да.

Но он знает, что… То есть у вас какой-то был с ним контакт по этому поводу?

Нет.

Никакого. То есть это просто уже ваше такое самостоятельное в этом смысле плавание.

Да, абсолютно. Потом уже, когда оно вышло, мы передали ему с адвокатами сценарий.

А, то есть он все-таки знает, что оно вышло, он видит его.

Я не уверена, как у нас работает дипломатическая наша почта. Он узнает об этом абсолютно точно, но в том числе когда мы разговаривали о его возможной посадке, о том, как будет работать ФБК и так далее, нам не нужно какое-то конкретное одобрение Алексея на каждое расследование.

Вы предварительно договорились, да, что вы дальше идете сами и если не можете связаться, значит, не можете, собственно, решаете, сами принимаете решение.

Тему выбираем сами, снимаем сами, сценарий пишем сами, записываем сами. То есть у нас было много времени потренироваться, мы с Жорой Албуровым сколько, он уже почти десять лет, я уже больше десяти лет, мы делаем одну и ту же работу, у нас достаточно навыков и знаний, чтобы мочь ее повторять, повторять, повторять. Поэтому с этой точки зрения мы как работали, так работаем, ничего не поменялось, кроме очень обидного и неприятного отсутствия Алексея в кадре.

Про это я понял. Но так в целом вокруг поменялось уже довольно много все, и я тоже про это вас хотел, конечно, спросить. Штабы Навального по стране разрушаются один за другим, сам он находится уже практически, как можно судить по его инстаграму, в предсмертном состоянии со своей голодовкой и так далее. Вот новость, которая буквально только что пришла, что московская прокуратура требует признать ФБК, который и так уже, если я правильно понимаю, иностранным агентом объявлен, еще и экстремистской организацией. Как вы смотрите вообще на происходящее и на эту конкретную новость?

Слушайте, новость про экстремистскую организацию я прочитала буквально пять минут назад, мы с вами уже созвонились, когда я начала это читать. То есть это предсказуемо с точки зрения того, что там были какие-то намеки на то, что это будет, какие-то с проверками приходили и еще с чем-то, пару недель назад об этом Иван Жданов рассказывал.

Решили признать и решили признать. Во-первых, я хочу вас поправить: ни один из наших штабов не разрушился, это просто неправильно, у нас все как работало, так и работает с точки зрения штабов.

Там силовики приходили, и не только даже силовики.

Приходили.

Да. Обыски и так далее, аресты.

Приходили хулиганы, разрисовывали стены свастиками и неприличными словами, да-да-да, все было, но это продолжающаяся борьба, и тут признание экстремистской организацией ― это следующий уровень. То есть я не могу сказать, буду нечестной, если скажу: «У нас это фигня, случается с нами каждый день». Нет, не фигня, но так как, мне кажется, мы уже многократно обсуждали в эфире, что мы поняли и осознали, что принято решение нас уничтожать, всех по-разному, разными способами, кого-то финансово, да, кого-то посадить, сегодня посадили на два года в колонию за твит, за два твита нашего оператора.

Да, Павла Зеленского.

Мы все понимаем, что его посадили не за твиты, а за работу на ФБК, это ключевой человек, оператор ― это очень важный сотрудник с точки зрения видеопродакшена, это ощутимая для нас потеря. Мы понимаем, что нам объявили войну, мы приняли этот сигнал. Мы смотрим, что они делают. Окей, они решили нас признать экстремистской организацией, никто не сможет на нас теперь работать и так далее. Слушайте, мы тоже не пальцем деланные, мы придумаем, как это обойти и как работать. То есть пока мы живые, я не понимаю, как можно остановить работу Фонда борьбы с коррупцией. Живые в смысле вообще все, а не какие-то конкретные люди.

Это неприятное развитие событий, мы сейчас посмотрим, чем это все для нас закончится. Там прокуратура, по-моему, только требует, посмотрим, когда это все случится, каким будет процесс, будем его освещать. И, конечно, я предвкушаю, когда это дойдет до каких-то мировых заголовков и заголовков в независимой прессе, когда единственную и самую крупную организацию, которая борется с коррупцией, с этим даже нашим врагам сложно спорить, мы действительно боремся с коррупцией, мы действительно рассказываем о коррупции в эшелонах высшей власти. Даже наши самые лютые враги всегда записывают это нам как будто в заслугу, говорят: «Да, Навальный у них такой нехороший, но вот фонд хороший».

И вот эту организацию, которая делает всего столько хорошего для России, столько людей ее поддерживают, тысячи людей ее поддерживают, в том числе финансово, и ее сейчас признать экстремистской ― это, конечно, очень слабый шаг с точки зрения Путина, потому что так поступают трусы, да, ты берешь своего врага, который занимается, очевидно, хорошими и правильными вещами, и выворачиваешь все ровно наоборот, говоришь: «Это экстремизм ― бороться с коррупцией». Понимаете, это экстремизм ― показывать криокапсулу Путина, это экстремизм ― показывать его аквадискотеку или, я не знаю…

В целом у меня это все сходится, я имею в виду, с пониманием того, что сейчас происходит в стране в целом. У меня есть еще один вопрос, последний. Я сейчас довольно долго говорил про тот страх, который в связи с Навальным удалось внушить довольно многим людям в стране, и это работает, сейчас вот соратники Навального, вы призываете людей выйти на митинг, когда наберется 500 тысяч человек, но их пока нет. И утекли в сеть какие-то данные, это тоже, наверно, часть, по крайней мере, это тоже сегодняшние новости, тех, кто зарегистрировался, это, наверно, тоже может многих смутить. Вы верите в этот митинг? Он будет?

Конечно, будет, да. Это наш план, мы анонсировали и придумали, как это сделать, и дороги обратно нет. Мы, конечно, наберем эти 500 тысяч, мы очень близко к набору этих 500 тысяч, несмотря на все, что власть для того, чтобы этого не случилось. Слушайте, мы тоже вменяемые люди, и мы не говорим, что не страшно. Мы говорим, что страх надо побороть, это две очень разные просьбы, два очень разных обращения и сообщения. Это разные вещи. Было бы глупо говорить, что это не страшно, мы бы тогда были бы просто какими-то дураками, правильно, если бы на что-то объективно страшное и опасное говорили: «А, это фигня какая-то!».

Нет, это не фигня, просто мы просим людей, мы видим, что люди готовы перебороть даже такой высокий порог страха и сказать: «Знаете, иногда есть вещи, ради которых можно побояться и сделать». И это распространяется не только на митинг, безусловно, это та логика, которую используют люди, которые идут на митинг, они рискуют ради какой-то большой цели. Это та логика, по которой работаем мы, мы рискуем, против всех возбуждаются уголовные дела, вот видите, экстремисты теперь все подряд, Алексея травили и так далее, у всех абсолютно одинаковый подход. Мы просто выбираем игнорировать этот страх, потому что есть что-то большее.

По решению Минюста России ФБК включен в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента.