«Нет ничего страшного, что мы испортили праздник»: школьник о том, почему нужно ходить на протесты

«Это пока "протест отчаяния", который потом станет "протестом надежды"», — объяснил Дмитрий Гудков, а Никита Мартынов согласился, что, действительно, подростки вышли на улицы из отчаяния, поскольку не видят для себя никакого будущего, а потому терять им нечего. 

Молодой человек также подчеркнул, что в адрес молодежи много упреков в том, что они испортили праздник. «А разве праздник не портит то, что коррупция  разъела власть, после чего власть начала деградировать, и с ней начало деградировать само общество?», — ответил он.

Мартынов также рассказал о том, что несмотря на то, что он занимает активную политическую позицию, с одногруппниками тему коррупции не затрагивает. Хотя многие из них недовольны тем, что происходит в стране, на улицы они не выходят, поскольку считают, что это ни к чему не приведет.

«Есть усталость от митингов и борьбы, но у нас нет выбора», — заметил Гудков, который уже давно ходит на акции протеста и чьи дети тоже уже несколько раз принимали в них участие. Мартынов добавил, что если больше людей начнут верить в то, что подобные акции не напрасны и «власть перестанет притворяться глухонемой», то это можно будет считать большим успехом. 

Никита, сколько тебе лет?

Мартынов: Мне сейчас 16 лет. В этом году исполнится 17.

И ты учишься в школе или?

Мартынов: Я закончил десятый класс лицея Высшей школы экономики, продолжаю там учиться. Возможно, что потом пойду в саму Высшую школу экономики, но это уже как получится.

Но еще не точно.

Мартынов: Да.

Это через год.

Мартынов: Да, все верно.

Хорошо, Никита, у меня вот какой вопрос. Ты ходил на митинг, который был тогда в марте, 26 марта?

Мартынов: Да, я счел обязательным сходить на этот митинг.

А что, почему ты на него пошел, на тот митинг? И был ли это твой первый митинг тогда?

Мартынов: На самом деле это был действительно первый митинг. До этого я участвовал лишь в Марше памяти Немцова, который прошел в конце февраля.

2015 года.

Мартынов: Да. Но на самом деле я впервые его посетил лишь в этом году.

Понятно.

Мартынов: И именно с этого, наверное, началась моя активность в этом поле.

То есть в этом году ты начал протестовать на улице, если угодно.

Мартынов: Да, потому что мне в прошлом году исполнилось 16, я посчитал, что все, пора, уже можно выходить на митинги. И я уже как-то не боюсь ни того, что меня задержит ОМОН, ни автозаков, ничего прочего.

А до этого были какие-то опасения?

Мартынов: Ну до этого все-таки были некоторые опасения, ввиду того, что все-таки до 16 лет как-то по закону не очень желательно участвовать, да еще и можно родителей, скажем так, постановить ответственными за участие. Но все-таки я не побоялся, я вышел на акцию 26 марта. И возможно, что, можно так сказать, я принял боевое крещение там. Потому что сама акция была, как считали власти, она была незаконной, хотя Алексей Навальный доказал, что она на самом деле была именно согласованной, полностью законной.

А каким образом? Это я забыл.

Мартынов: Ну дело все в том, что, насколько я помню, Алексей Навальный предложил в качестве места шествия изначально Тверскую. И он подал это в уведомлении.

Мы про 26 марта сейчас говорим?

Мартынов: Да, именно так. И дело все в том, что мэрия отказала ему в шествии на Тверской, но при этом не предложила альтернативных вариантов. По закону, если мэрия не предлагает альтернативных вариантов, то митинг считается согласованным.

У меня вот какой вопрос. Вот я помню из «Трех мушкетеров», это одна из моих любимых книжек, там Портос говорил, «я дерусь, потому что дерусь», как известно, такая одна из известных цитат. Ты в этом смысле ходишь на митинги, потому что это вот появилась такая новая штука митинги, и тебе можно с 16 лет на них ходить, или ты на самом деле шире думаешь, что вот есть политика, в которой ты как-то хочешь участвовать, которую ты хочешь обсуждать? Просто расскажи.

Мартынов: Я так думаю, что мое политическое участие предполагает в том числе и участие в митингах.

Но этим не ограничивается?

Мартынов: Да, именно так. Поэтому я считаю, что участие в митингах — это один из моих обязательных пунктов.

Что еще входит в эту программу участия в политике?

Мартынов: Ну, само участие в политике подразумевает то, что я обязан следить за последними новостями, за трендами в политике. Обязательно должен принимать обсуждения этого дела, причем я обсуждаю как со своими коллегами по «Протестной Москве», в которой я тоже состою, всем передаю привет…

Есть организация, видимо, «Протестная Москва».

Мартынов: Скажем так, она формально не является организацией.

Есть уже неформальная сила, которая называется «Протестная Москва».

Мартынов: Да, но, правда, есть еще и немного более другая формальная сила — это участие в молодежном движении одной из политических партий. Я состою лично в молодежном «Демократическом выборе» и тоже передаю всем привет, кто меня там смотрит. Но и на самом деле, как по мне, участие в политике должно начаться чем раньше, тем лучше. Если уж я выбрал путь участия в политике, то все-таки это надо делать как можно раньше. Ну не сказать, что прямо с самых юных лет, не с 12, не с 14, а вот с 16 лет уже, думаю, вполне можно.

Еще вернемся к участию в политике. А теперь Дмитрия я спрошу. На самом деле после этой истории на Тверской, которую еще хочется осмыслить и понять, что мы наблюдаем, что это такое, многие стали говорить, что это была провокация. Обвинили Навального в этом. Кто-то просто сказал, как Собянин например, что, слава богу, без крови обошлось, просто провоцирует, выводит, бросает детей под ОМОН. Я утрирую, но примерно так. Но даже Михаил Ходорковский прокомментировал это тоже, не так же, но он тоже сказал, что провокация — легитимное политическое действие, но здесь это была она. Вот что это было?

Гудков: Удивительно, я сейчас вас слышу, но не вижу. При этом могу сказать, что ощущение такое, что у вас в студии не школьник, а у вас в студии, как минимум, какой-нибудь муниципальный депутат. Просто одно удовольствие слушать, это первое.

Вполне возможно, что будущий.

Гудков: Так что я вообще не стал бы говорить, что в студии сидит ребенок. Нет, в студии сидит совершенно взрослый человек, который…

Я не сказал, что в студии сидит ребенок. Я сказал, что в студии сидит школьник. Это разные вещи.

Гудков: Школьник, прошу прощения. Вы сказали, что детей провоцирует кто-то из организаторов. Поэтому в студии сидит взрослый умный человек, гордость нашей страны и надежда. Это первое, что хочется сказать. Второе — конечно же провокация начинается с самого начала, когда мэрия Москвы или любые администрации разных российских городов отказывают нам в реализации нашего конституционного права, 31 статьи Конституции, — без оружия собираться там, где мы захотим. И те люди, которые были на Тверской, а я был и на Сахарова, потом пошел на Тверскую, и могу сказать, ничего такого плохого не делали, за что их можно было бы задерживать, тем более так жестко. Люди с флагами России в День России пришли гулять на одну из центральных улиц города Москвы. Я не понимаю, в чем провокация? Это первое. Ну а что касается переноса, я, конечно, не был организатором этой акции, я не знаю, что там было на самом деле, ну мы же все слышали о том, что мэрия оказывала давление на бизнес, бизнес отказывался устанавливать звук, аппаратуру и так далее.

Да, и в штабе Навального, на мой взгляд, предложили довольно убедительное объяснение этому, когда Волков по-моему это был, объяснил, что на самом деле чего они хотят избежать, то вот этой картинки — Навальный на броневике, то есть не на броневике, а на трибуне, который обращается к своим сторонникам. Это слишком сильный образ, которого они пытались избежать, и в результате его не состоялось. Из-за этого не получилось с аппаратурой.

Гудков: Я просто участник всех митингов, наверное, начиная с Болотной площади, и я помню, что установление звука для проспекта Сахарова или для подобных площадей, звук, сцена — это примерно 3 миллиона рублей, по тем временам, сейчас, может быть, дороже. Пусть это дорого, сложно, нет, конечно же нет нерешаемых задач и вопросов, но я прекрасно понимаю, как сложно было в последний момент найти аппаратуру.

У меня вот какой еще вопрос. Вот раз вспомнили про 2011 год. Какая разница между тем, что было тогда, декабрь, Болотная, и то, что мы видим сейчас? Кроме того, что Никита тогда еще не ходил на митинги, потому что ему еще не было 16, а теперь он на них ходит. Мне кажется, что есть и как бы изначально некая разница другая. Я чувствую, что это про что-то другое теперь. И вот как вот?

Гудков: Ну, скажем так, в 2011-2012 году это был такой протест надежды, протест эмоциональный, мы верили, что завтра все изменится. А на самом деле, если вы помните, тогда еще Медведев был президентом, он изменил законы, вернул прямые выборы губернаторов. И вот казалось, все, мы победили. Наконец-таки в России скоро наступит демократия.

Мы придем еще, я помню, мы там скандировали.

Гудков: Да, сейчас я бы не назвал это протестом надежды, потому что мы прекрасно понимаем, что вот такими протестами, немногочисленными, к сожалению, пока, власть не поменяется с помощью таких протестов. То есть это скорее всего протест отчаяния пока, он, конечно, станет потом протестом надежды, и рано или поздно приведет к переменам, но люди, которые выходят, они выходят, понимая, что завтра ничего не изменится и быстро ничего не изменится. И люди готовы рисковать, люди готовы в любом случае выходить, потому что жить в стране в XXI веке с авторитарным режимом, с лидерами, которые вообще и морально, и физически, и как угодно устарели, и вообще не понимают, что хочет молодежь, в какой стране молодежь хочет жить, пытаются нам навязывать какое-то свое представление о жизни, это мракобесие. То есть люди хотят перемен, люди понимают, что эта власть никакого будущего не дает и не предлагает, а значит, вся надежда только на нас самих.

Спросим у Никиты, что Никита про это думает. Вот тот был протест надежды, а этот протест отчаяния, и уже нет…

Гудков: Пока протест отчаяния.

Пока протест отчаяния, нет понимания, нет уверенности в том, что вот завтра эту ситуацию удастся переломить.

Мартынов: К сожалению, я могу сказать так, что пока что протесты действительно малоэффективны, но, конечно, власти на них реагируют. И реагируют довольно жестко. Мы видели с вами то, как разгоняли обе акции, как 26 марта пытались разогнать, свыше тысячи задержанных по всей России и в Москве огромное количество. 12 июня, несмотря на то, что это был праздник Независимости России, как я называю, праздник Независимости России от жуликов и воров, я выходил показывать то, что Россия должна быть независимой от жуликов и воров, и она будет независимой от жуликов и воров. Я считаю, что 12 июня было даже немножко жестче, чем 26 марта, хотя бы из-за антуража испорченного праздника. Правда, говорили нам, что это мы испортили праздник на Тверской, но лично я считаю, что нет ничего, наверное, сильно страшного в том, что, да, немного испортили праздник, да, немного испортили его ощущение. Но разве не портит то, что коррупция, которая разъела власть? И после чего власть сама начала деградировать, и от чего начало деградировать само общество. Разве это не портит жизнь всем нам полностью?

Про коррупцию я понимаю, жулики и воры — это, кстати, такой мем, если угодно, который опять-таки Навальный предложил еще тогда, еще в те протесты 2010-2011 годов, это было «Единая Россия — партия жуликов и воров». «Единую Россию» сейчас уже никто не вспоминает, что такая сила есть, она как-то растворилась немножко в воздухе, в этом парламенте, за жизнью которого уже мало кто следит, с тех пор, как Дмитрий Гудков уже там больше не сидит в этой Думе. Но вот мы остановились на этой политике, что это такое, что это разговор и обсуждения, ты сказал. Вот вы, например, в классе про это разговариваете? Или не только в классе? Я понимаю, что есть специальные чаты и какие-то группы, где специально это обсуждается, но является ли это частью какой-то обычной жизни? Вот не просто, что есть выделенное какое-то место, такой специальный чат, где я этим занимаюсь, а, я не знаю, просто после уроков или еще как-то?

Мартынов: Ну, на самом деле лично я со своими одногруппниками, к сожалению, эту тему не особо обсуждал, наверное, потому что у нас эта тема, по крайней мере в моей группе, не столь популярна. Но должен сказать то, что мои одногруппники, судя по моим наблюдениям, они действительно относятся довольно отрицательно к происходящему в стране. На счет их протестных настроений, на самом деле про моих одногруппников лично я могу сказать то, что, к сожалению, они не сильно готовы выходить, как лично я понимаю. И вообще на самом деле для меня лично кажется, что это довольно обидно, потому что многие представители молодого поколения не сильно готовы выходить на митинги, многие из них считают, что это бесполезно.

Вот, собственно, как только что и прозвучало.

Мартынов: И к сожалению, в этом плане, да и не только в этом плане, и вообще в целом, наш протест, в котором в том числе и я участвую, он выглядит как протест отчаяния. Протест отчаяния, потому что те молодые люди, которые выходят на этот протест, они устали от происходящего в стране и…

Ты устал?

Мартынов: Ну лично я действительно сильно негодую по происходящему в стране, потому что упадок уровня жизни населения, который произошел в том числе и потому, что у нас очень сильно расцвела коррупция…

То есть главное — это все-таки коррупция?

Мартынов: Да. По крайней мере один из главных факторов.

А какие еще?

Мартынов: Я думаю, что это зависимость экономики от энергоресурсов, которые мы продаем за границу. То есть сырьевая экономика в условиях падающих цен на энергоносители и прочие товары…

Высшая школа экономики.

Мартынов: Она, к сожалению, быстро приходит в упадок, если падают и сами цены на энергоносители. Но и коррупция, не надо про это действительно забывать, что коррупция просто разъела нашу власть.

Коррупция.

Мартынов: Да.

У меня вопрос к вам обоим. Что считать, вот протест отчаяния, который пока протест отчаяния, а что считать успехом? Когда можно говорить, что вот на этот раз к чему-то пришли? Есть ли эта точка? Как ее понять, что она наступила?

Гудков: Ну, успех уже есть, потому что люди вышли. И люди не боятся, и вообще то, что есть такие замечательные у нас школьники, как Никита, это вот дает все-таки надежду на перемены. Они, конечно, не произойдут быстро, но просто у нас по большому счету нет выбора. Вы думаете, я не устал ходить на все эти митинги? Я уже там и до 2011 года регулярно в них участвовал, в митингах участвовали трое моих детей, у меня, кстати, дочке 17 лет, ее первый митинг был, если помните такой, Белое кольцо, вместе с моим старшим сыном, ей было тогда 12 лет, сыну было 5 с половиной. А мой младший участвовал в своем первом митинге, ему был месяц, это был Марш колясок в защиту нашего парка Березовая роща. И есть такая уже усталость, есть усталость от митингов, от этой борьбы, но у нас просто нет другого выбора, мы это в любом случае будем продолжать, и уже ничего не боимся. И вот новое поколение тех людей, которые не боятся, которые в любом случае будут выходить. И рано или поздно все равно страна изменится, или мы добьемся перемен, потому что сейчас власть идет против прогресса, а мы хотим нормального будущего для своей страны. И мы будем за это бороться, никуда мы не уедем, ни в какие америки, ни в какие европы. Мы будем здесь, мы будем в России, мы будем бороться за свое будущее.

Никита, что считать успехом? Ну вот коррупция, понятно, что да, но ее так просто ведь не… Это же системная штука огромная, серьезная проблема. Что считать успехом в этой, если угодно, борьбе?

Мартынов: Я считаю, что действительно митинги уже достигли какого-то определенного успеха, потому что власть на них действительно обратила внимание. Конечно, скажем так, например, президент России может сколько угодно говорить о том, что эти акции используются в качестве самопиара определенных политиков, как например Алексей Навальный, которого я очень уважаю и в штабе которого состою. Я думаю, что настоящий успех уже на наших глазах начинается, потому что люди самоорганизовались, люди самоорганизуются. Людей, которые присоединяются к протестам, я думаю, что они будут, по мере нарастания протеста их конечно же будет становиться все больше и больше. И я думаю, что самый главный успех, один из самых главных успехов протестов будет в том случае, если люди, которые сейчас не верят в эффективность протестов, хотя бы, может быть, треть из них или больше, поверят в то, что они действительно реальны. И вот прямо самым настоящим успехом, я думаю, будет, если власть начнет идти на уступки, то есть она не будет притворяться глухонемой, что, мол, мы ничего не знаем, мы ничего не слышали, а там какие-то люди выступают, а нам плевать.