«Это последний шаг, иначе всё заканчивается»: как один закон может выгнать весь иностранный бизнес и посадить кого угодно

Ключевая фраза — если она будет принята в той форме, в которой есть сейчас, то есть я слабо представляю, как можно было бы работать или смириться тем риском, если она будет в той форме. Другое дело — какая вероятность этого.

А вот все-таки, если буквально проследить, какой логикой будет руководствоваться бизнес. Представим на минуту, что возвращается все та же формулировка. Что это означает?

Нет, фактически есть как бы два закона здесь. Один — это довольно жесткие контрсанкции, новые запреты, которые сделают более трудным быт иностранной компании. Там есть уже какие-то запреты на работу иностранцев с госкомпаниями и все остальное.

Да-да, это понятно.

Но это не важно, а то, что криминальная ответственность за соблюдение санкций, то на самом деле да, потому что это фактически просишь компанию тогда выбрать, либо ты будешь работать в России, либо где-то еще за рубежом. А я не знаю иностранную компанию, которая пока готова сказать, что мы будем работать только в России и нигде больше не будем работать никогда.

То есть, условно, я не знаю, представим себе, я просто беру из головы, Coca Cola или французские йогурты, или стиральные порошки. Вот все эти большие компании, которые работают на потребительском рынке, на российском, вот они тоже попадают в эту ситуацию?

Насколько я понимаю закон, то, мне кажется, все попадают, и на каком-то индивидуальном уровне, и на уровне компаний. Но опять же, там язык может быть не очень четкий, и тоже, возможно, что он будет принят в какой-то форме, где никто не понимает, как ее трактовать. Это возможно. Но как я ее понимаю, то да, это касается и потребительских компаний, и финансовых, и всех.

И вот ваш личный опыт коммуникации, он тоже подтверждает то, что говорилось, что бизнес собирается уходить?

Дело в том, что я не думаю, что бизнес верит, что он будет принят, поэтому я пока не слышал от западных компаний, что они думают о том, чтобы уйти. Мне кажется, все это воспринимают как очень такой чисто теоретический, гипотетический экстремальный закон, который вряд ли будет принят.

Тогда какая ваша реакция на то, что сегодня сказал Владимир Путин? Потому что он… Да, второе чтение перенесено, то есть, очевидно, будут какие-то изменения. С другой стороны, Путин говорит: «Идем вперед!». Я не очень понял, правда, на какой закон, я просто не успел разобраться, на какой закон он ссылается европейский, но тем не менее он говорит, закон нормальный, он нам нужен.

Мне тоже неизвестен этот закон, но что я могу сказать, что когда Америка придумала всякие разные санкции, было много случаев, когда европейские компании, они не были обязаны соблюдать, но они все-таки приняли решение не противоречить американским санкциям. Но это не закон, который обязывает их делать, это просто была их complaints, которые решила сделать это из соображений безопасности, допустим. Но закон мне неизвестен.

Да-да, про закон мы не понимаем, но зато мы понимаем что Владимир Путин говорит, что у нас он будет. То есть замотать не получится. Я не очень понимаю, честно говоря, как теперь депутаты выйдут из этой ситуации, потому что как можно изменить закон таким образом, чтобы бизнес выдохнул.

Я боюсь, это будет мое последнее интервью на Дожде, если он будет принят именно в такой форме. Я не знаю, я видел очень много резких заявлений в Думе, у многих, и что-то мне подсказывает, что все-таки найдется какой-то здесь выход, или по крайней мере он будет немножко мягче, или каким-то образом он изменится. Я пока не… Я думаю, что Россия понимает, что если принять такой закон, то действительно, это невозможно уже работать в этих условиях как иностранная компания фактически. И я не думаю, что Россия готова прощаться со всеми иностранными компаниями, которые работают в России. Я в это просто не верю.

Да, я тоже в это не верю. Наверняка желания такого нет, но у нас с водой часто выплескивают и ребенка. Тем более, что у нас законы принимаются в такой спешке, что, в общем, бывает. Поэтому вопрос, на самом деле…

Мы еще не видели такие радикальные контрответы от России. Мы видели много ответов, но такого рода ответы мы еще ничего близко к этому не видели. Я не знаю, что изменилось, чтобы инициировать такой радикальный ответ. Я не чувствую какое-то такое глобальное изменение в отношениях, которые и так очень плохие уже на протяжении многих лет. А что изменилось сейчас, я не знаю.

То есть это просто случайность, с вашей точки зрения? Но представляете ли вы себе, как этот закон может быть изменен, чтобы сохранить более-менее статус-кво? И не дать Государственной Думе, и вместе с ней всей российской власти, потерять лицо.

Да, это хороший вопрос. Я думаю, что все аналитики пытаются задать себе именно этот вопрос, чтобы понимать, какой здесь будет выход, потому что какой-то выход однозначно должен быть, а какой, я пока не знаю. Мне кажется, есть возможность очень долго рассматривать. Я думаю, что есть возможность читать и обсуждать на протяжении какого-то периода, и в результате, может быть, договориться и найти какой-то другой, то есть это может быть часть какого-то другого компромисса. Вот это мы, сложно спекулировать, но мне кажется, масса возможностей, если будет принципиальное желание от этого отойти, я думаю, они найдут возможность это сделать.

Вы считаете, что на самом деле так и произойдет? Потому что иначе просто мы попадаем в какую-то совершенно абсурдную ситуацию.

Это уже последний шаг в этом конфликте, потому что тогда бизнес все, заканчивается.

Бизнес все, заканчивается тогда. Надеемся, что этого не произойдет.

Фото: Александр Коряков / Коммерсантъ