«Путин ищет сочувствия». Александр Баунов о том, что общего у Индии с Россией, и почему президент хочет построить новый интернационал

В ходе визита российского президента в Индию, который состоялся в конце прошлой недели, было подписано 16 документов. В числе достигнутых договоренностей – рамочное соглашение о строительстве третьего и четвертого блоков АЭС «Куданкулам». О новой российско‑индийской дружбе и о том, пришел ли он на смену отношениям России с Западом, поговорили с заместителем главного редактора портала Slon.ru Александром Бауновым.

Дзядко: Что же это – новый друг лучше старых 42?

Баунов: Друг-то не очень новый. Помните? А никто уже не помнит из нас тут времена Индиры Ганди.

Дзядко: Скажу: помним.

Баунов: Хорошо, да. Времена Индиры Ганди, когда индийский слон был лучшим другом советского слона. Там нужно различать две вещи. Есть содержательная часть этого визита, которая вообще неплохая, такая вполне себе удачная народно-хозяйственная поездка. Договорились продать немножко нефти, договорились продать немножко истребителей с индийской локализацией. Индийцам это интересно, потому что, с точки зрения индийцев, это не мы строим у них истребитель пятого поколения, а это они нам строят истребитель пятого поколения, если посмотреть подачу в местной прессе. Вот эти самые атомные станции, которые мы собираемся по демпинговым ценам весь мир застроить, это в принципе неплохо, это нестыдный экспорт. Это же не лес-кругляк и даже не нефть с газом, которой еще добычи нужны и перегнать, а это практически высокие технологии. И мы их строим в Бразилии, Аргентине, Венгрии, Турции, Индии. В общем, в паре десятков стран. Это одна сторона.

А другая – то, как это подается в мире и внутри страны. Внутри страны я просто наткнулся на какие-то гальванизированные тела ходячих советских журналистов-международников, то есть я не верю, что живые люди выражаются таким языком, каким в официальной нашей прессе, на телевидении и в агентствах описывался визит. Это просто язык даже не международной панорамы, чтобы не обидеть прекрасных этих советских международников, которые были все-таки окном в мир, всякие там Бовины, Каверзневы. Это совсем передовица «Правды»: «западным эмиссарам не удалось», «индийцы – древний мудрый народ не пошли на»… Вот что-нибудь такое.

Идея такая, собственно, эту задачу Путин решает с лета, можно сказать, с Брисбена как минимум, скорее всего, и раньше. Он должен показать Западу, что Россия не одна, что она не изолирована, что у нас есть друзья сильные, должен показать всему остальному миру, что с Западом не так все плохо. И вот он пытается нащупать, как показать Западу, что мы не одни. И едет в Индию, едет с помпой.

Почему он там пытается найти сочувствие? Индийцев же не испугать конфликтом с соседней страной. Вся история современной Индии, сколько эта Индия есть – с 48-го года по сегодняшний день – она состоит в том, что у нее конфликт, территориальный спор с бывшей частью имперской, потом британской Индией. Была одна страна, она распалась, и вот они делят какие-то приграничные территории. То, что поехал Аксенов, премьер-министр Крыма, в Индию и засветился там на всех фотографиях в составе российской делегации, хотя это человек, который попал в самые первые санкционные списки, когда, в общем, и санкции были символическими. Вот он просто человек под санкциями №1, и он там на всех фотографиях с премьером Индии. Опять же, индийцев этим не испугать, у них своих Аксеновых таких где-нибудь в Кашмире или где-нибудь в Сиккиме некоторое количество имеется.

Опять же, где он еще ищет сочувствие? Он, конечно, видит в Индии страну традиционных ценностей. Я имею в виду Владимира Владимировича. Есть некоторый Запад, который все размывает. И в его попытке построить международный «international of values», такой ценностный интернационал, он ищет какие-то более архаичные общества. Индия – конечно, крайне архаичное общество. В Нарендре Моди он видит, конечно, союзника, потому что Моди – не просто индийский политик, он из партии религиозных националистов. Религиозность плюс национализм – это некоторый теперь у нас тренд официальный. Вот такая религиозно-патриотическая партия. Его партия, когда изначально пробивалась к власти, была основана на ценностях индуизма в противовес этим глобальным ценностям Индийского национального конгресса и прочих Ганди. Вот патриотизм и религия, типа союзник. Но…

Дзядко: Где здесь «но»? Потому что пока все выглядит очень красиво.

Баунов: Да, я даже тут одну деталь вспомнил, что Моди, когда заступал на свой премьерский пост, в разрыве с традицией индийской произносил речь инаугурационную не по-английски, а на хинди, потому что у него прекрасный английский, об этом все знают. И когда к нему приехали главы других бывших британских колоний, а ныне независимых государств Цейлона, то есть Шри-Ланки и Мальдив, он вдруг неожиданно начал с ними в разрыв с традициями говорить на хинди, хотя они по старой привычке заговорили по-английски. 

Дзядко: Где из этого благолепия «но»?

Баунов: «Но» состоит в следующем. Индийцы готовы с нами дружить, хотя они не готовы давать денег взаймы, потому что им самим надо. Есть центр промышленности, есть центр капитала, все-таки капитал на Западе, индустрия, может, и есть на Востоке, но денег там пока давать не очень любят взаймы. «Но» состоит в том, что Индия, до некоторой степени сочувствуя борьбе против западного гегемонизма, совершенно не собирается рвать с Западом и заключать с нами какие-то политические союзы против Запада. И точно так же через два месяца туда приедет Обама, и этого Обаму будут встречать еще роскошнее, и будет еще больше фотографий и так далее. То есть союз есть, но это союз не против. Понимаете, вот, что ему не удается сделать. Он союзников находит, изоляция прерывается, но против Запада вместе с нами дружить никто не хочет. 

Фото: © Михаил Климентьев / РИА Новости