Как США оставят Россию без $100 млрд, чем ответит Москва и что случится с рублем

Полная расшифровка программы:

Добрый день, дорогие друзья. Это программа «Деньги. Прямая линия». Сегодня ее проведу я, Надежда Иваницкая. Сегодня мы выходим в неурочный час, обычно это в восемь, сегодня это три, я сейчас скажу, почему. Дело в том, что сегодня стартует фестиваль лекций на Дожде, каждый вечер до 11 августа вас ждут разговоры на самые интересные темы.

А теперь перейдем к нашей программе «Деньги. Прямая линия», напомню, это программа, где вы задаете свои вопросы, и сегодня на них будет отвечать Яков Моисеевич Миркин, экономист, член президиума Столыпинского клуба, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН. Здравствуйте, Яков Моисеевич, спасибо, что пришли.

Мы собирали вопросы в социальных сетях, сегодня просто какой-то бум вопросов, чему мы очень рады, но тема, прямо скажем, совершенно не радостная. Это санкции. По ощущениям, некая дипломатическая война разгорается, к сожалению, между двумя нашими государствами. Дипломатический аспект мы оставим нашим коллегам из «Политики. Прямой линии», а вот про экономический аспект хотела бы поговорить немножко подробнее.

Вы написали в своем блоге, можно так сказать, о таком факте из этих санкций, который мало кто прочитал, а вы, видимо, прочитали внимательно. Расскажу нашим зрителям. Дело в том, что в законопроекте о санкциях, который сейчас все бурно обсуждают, есть четкое указание на то, какими могут быть дальнейшие действия США.

Документ предписывает Минфину США в течение 180 дней представить некий отчет о том, насколько успешными оказались санкции, и у них есть возможность расширить эти санкции. Каким же образом? Их могут расширить на суверенный долг и весь рынок российских деривативов. Так ли это, и что это значит, переводя на русский язык потребителя? К чему может привести?

Санкции — это такое медленное, а иногда и быстрое, отъедание, то от одного кусочка, то от другого, от тела российской экономики. Наш внутренний рынок, российский финансовый рынок, довольно сильно зависит от нерезидентов, например, вложения в облигации федерального займа, доля иностранцев это 28%, по последним данным.

И центры портфельных инвестиций в России — это, прежде всего, США и Великобритания. На рынке акций — это больше 40%, на рынке облигаций в целом, то есть еще и корпоративных, — чуть больше 20%, очень много деривативов. Это, в основном, спекулятивные вложения, но так или иначе, это ликвидность, которая подается в российскую экономику и с ней надо быть очень осторожным, потому что часть этой ликвидности, так называемая кэрри трейд, то есть игра на разнице процентных ставок при более-менее устойчивом курсе рубля.

Кэрри трейд, сейчас все скажут, да и бог с ним, от него вообще одни беды. А не идет ли речь о государственном долге? Мы знаем, что часть вложений наших суверенных просто находится в долларах. Это не их собираются, могут потенциально арестовать?

В любом случае, прежде чем мы закончим с кэрри трейд, нужно все-таки сказать, что когда иностранцы, нерезиденты, чувствуют в России очень высокие риски, и если вдруг начинается так называемая «остановка капитала», то есть, грубо говоря, все начинают выходить из рублей, уходить в доллары, в валюту, в евро и так далее, конечно же это может очень сильно повлиять на рубль, понизить рубль, и могут быть вспышки.

Вот такие вещи, они уже происходили в 1998 году, в 2008 году, в 2014 году, вот кэрри трейд и присутствие нерезидентов, запрещение или разрешение им быть на российском рынке, традиционно это достаточно чувствительная точка для того, чтобы наш рынок был стабилен. Что касается наших вложений в трежерис, так называемый, в казначейские ценные бумаги США…

А сколько у нас сейчас там денег?

По данным, которые публикует казначейство США, общая сумма вложений, то есть это не только международные резервы России, но как бы все те, кто вкладывает в государственные ценные бумаги США из России, это 109 миллиардов долларов. Это на тридцать с лишним миллиардов долларов больше, чем… Это данные, кстати говоря, на начало мая, они публикуются с опозданием. Это больше, чем, предположим, в конце февраля. Это активы, это очень крупные активы, большая часть этих 109 миллиардов долларов, можно предположить, это международные резервы Российской Федерации.

И вообще, сам разговор о том, что мы рассматриваем санкции в области государственного долга, конечно, заставляет вспомнить о том, что активы государственные, не только физических лиц, не только корпоративные активы, вообще это есть привычка замораживания. Так было в случае с Ираном в 1978 году, так же было недавно с Иранским Центральным банком, так же было в случае с Сирией, с Ливией, когда заморозили средства фонда инвестиций, Национального фонда инвестиций в Ливии. Поэтому это нужно понимать, и нужно оценивать риски, что будет дальше, для того, чтобы просто не потерять активы.

То есть вы думаете, это не просто страшилка сейчас, прописанная в этом законопроекте, а в общем, особо ни у кого уже не осталось сомнений, что он будет принят в таком виде? То есть это, скорее всего, может произойти через 180 дней?

Нет-нет, это не страшилка. Это ведь не замораживание активов, это обязательство приготовить специальный отчет о последствиях санкций, если бы они были введены в области суверенного долга.

А какие могут быть последствия для нас?

А последствия могут быть, этого отчета… Во-первых, это намек. Во-вторых, это значит, что законодательные и исполнительные власти США думают, то есть сфера суверенного долга, вообще активов Российской Федерации находится в голове, для размышления. Ну а дальше, все зависит от рисков, от развития отношений, от того, что будет происходить на международной арене.

В принципе, когда-то в будущем, ситуация, когда активы Российской Федерации могут быть заморожены, да, действительно эта ситуация может быть, как она происходила в отношении других стран. И мы конечно же надеемся, что система управления рисками Центрального банка, который управляет международными резервами Российской Федерации, это учитывает.

Вы думаете, учитывает? Вот сто миллиардов лежит, нельзя же их взять и переложить в юани, так, внезапно? Ну хорошо, деваться-то нам некуда особо.

Мы надеемся, что учитывает, потому что за весну, конец зимы, произошло реальное увеличение сумм, вложенных в международные резервы, при том, что, как всем кажется, зимой, весной, в начале лета риски не снижались, наоборот, повышались.

Спрашивают на сайте у нас, в фейсбуке: скажите, пожалуйста, новый пакет санкций — это больше удар по энергетическому сектору или атака по Путину и его окружению, в первую очередь? Ну и, конечно, в продолжение к вашему только что объяснению, а что же будет все-таки, если они заморозят эти сто миллиардов? Мы это на себе как-то ощутим?

Ну, сто миллиардов не такая уж большая сумма, то есть это кусочек огромного тела российской экономики. Международные резервы — это больше четырехсот миллиардов, хотя на самом деле, я считал…

Четвертая часть, огромная сумма.

На самом деле, что такое сто миллиардов? Можно построить больше ста тысяч километров так называемых однополосных дорог, если брать оценку Росавтодора, сколько стоит один километр такой дороги. Но нельзя ответить, что больше, что меньше, потому что тот законодательный акт, который сейчас будет, видимо, принят в США, — это такое комплексное, системное воздействие на нас по очень многим векторам.

Во-первых, санкции переведены в более высокий ранг, президент уже не может просто отменить своим личным распорядительным приказом действие санкций. Во-вторых, конечно, серьезно расширена область применения, те вопросы, которые санкциями затрагиваются.

Поэтому, это просто гадание на кофейной гуще, это в адрес первого лица или это удар по отдельным отраслям, или это вообще, может быть, торговая война, потому что США собирается стать чистым экспортером топлива и резко увеличить присутствие в Европе на основе поставок нефти и сжиженного газа, и конкурировать одновременно с Россией в части поставок каменного угля, что мы давно делаем. И конечно же, когда в санкциях прямо упоминаются крупные проекты, в том числе связанные с нефтепроводами, с добычей в глубоких водах, со сланцем, с арктическим шельфом…

Россия вообще внезапно как-то разругала Европу с США на основе этих санкций.

Я не думаю, что здесь нужно преувеличивать вот эти конфликты, потому что нельзя забывать, что США и Европа, и Китай — это глубочайшие торговые партнеры, если говорить только об экономике, не только о сфере внешних отношений или человеческих, или военных, это очень жестко связанная конструкция.

Не нужно забывать, что, например, США — это четверть мирового валового национального продукта, глобального ВВП, США — это треть, ядро глобальных финансов. Что тот же Китай, по поводу которого в США возникают конфликты, вдруг США обвиняет Китай в валютном манипулировании, — это один из трех крупнейших партнеров, торговых партнеров США.

То есть это мир, очень тесно переплетенный, из которого мы начали выбиваться, отсекая то одну ниточку, то другую. Конечно же, если говорить о главной угрозе, которая связана с санкциями, это вот такое страшное слово «изоляция», или важнее обратить внимание на название этого закона, это билль по противостоянию агрессии со стороны Северной Кореи, Российской Федерации и Ирана.

Что-то такое из времен холодной войны…

Да, мы вошли в тройку, наверное, стран-агрессоров. И вот это выдергивание, перерезание то одной ниточки, то второй, то третьей, то четвертой, конечно, в тренде это огромные технологические риски для нашей экономики, потому что главный вызов перед нами — это, собственно, не финансирование, потому что по-прежнему существуют большие валютные потоки против потока сырья, экспорта сырья, который не уменьшился после 2013 года. И главный риск — риск технологический, удержание, мы очень зависим от импорта технологий и оборудования.

Мы сейчас еще вернемся к этой теме. У нас есть звонок, как раз про санкции. Добрый день, мы вас слушаем.

— Здравствуйте, у меня вот такой вопрос. Не так давно я читал в РБК, что когда возник весь этот скандал с турбинами Siemens, там говорили, в частности, что их будет очень проблематично запустить, потому что Siemens не передает, собственно, программные коды для работы турбин. И была новость на РБК, что Минэнерго у нас планирует ввести новое правило, что западные компании, которые хотят работать с госзаказами и вообще продавать турбины, они должны будут передавать не только сами турбины, но и коды, и прочие технологии, которые необходимы для их функционирования.

У меня вопрос, он всегда был, не с точки зрения того, как санкции на Россию влияют, а с точки зрения мировой экономики. Очень многие страны требуют от крупных технологических компаний, чтобы они локализовывали производство, передавали технологии, раскрывали свои технологические секреты, чтобы получать сертификацию.

И мне всегда было интересно, а почему развитые страны не подумывают о том, чтобы создать некий технологический ОПЕК, чтобы договориться о том, что мы не соглашаемся на передачу технологий, на локализацию производства. Да, мы конкурируем технологически, мы конкурируем по ценам, но если какое-то правительство требует от нас локализовать производство или передать технологии, мы все единым фронтом говорим «нет». Ведь таких стран не так много.

Ваш вопрос понятен. Спасибо большое.

Технологический «ОПЕК» — это очень интересная идея, только думаю, кто войдет в этот блок стран?

Видимо, те, кто прописаны в законе, в этом, который примут.

«ОПЕК» — это объединение стран производителей технологий, «ОПЕК» в кавычках, конечно, так же как реальный ОПЕК — это «консорциум», «картель», точнее, стран, которые являются экспортерами нефти. Россия, к сожалению, в такой «ОПЕК», в кавычках, точно не войдет, потому что мы очень зависимы от импорта технологий и оборудования, хотя сохранили критические точки, например, в космических запусках, мы по-прежнему являемся страной №2 в экспорте вооружений, но очень хорошо видно, как нас теснят. Теснит Китай в области коммерческого космоса, теснит частный сектор.

И когда в начале 2015 года Минпромэнерго издавало приказы об импортозамещении в будущем, то в этих приказах, в аналитической части, была указана статистика зависимости России по многим-многим, сотням, кажется, позиций в технологиях оборудования, и самый стандартной цифрой было 80%, 85%, 90% и так далее, во всем, в инструменте, в оборудовании, в технологиях, в оптике, в электронике. Мы тогда, несколько лет тому назад, три года тому назад, производили 180-200 металлорежущих станков в месяц, это несколько процентов от их выбытия.

Вы думаете, в технологический «ОПЕК» нас не возьмут? Примерно такой ответ на вопрос нашего зрителя?

Ответ такой. Потому что сегодня мы производим в два раза больше металлорежущих станков, их где-то 320-350. Но вдумайтесь, 320-350 металлорежущих станков в месяц! Поэтому создание такого объединения скорее было бы давлением для России и роста цен в технологиях.

Мы как раз очень заинтересованы в свободном предложении технологий и оборудования, мы частично компенсировали эффект санкций, которые были приняты в 2014 году тем, что повернулись на восток. И часто предприниматели говорят, что как бы нет никаких проблем в приобретении оборудования, мы отчасти компенсировали то падение импорта оборудования из центра российской модернизации Европейского союза.

Это падение достигало чуть больше 40%, в разгар кризиса, еще примерно так же из Германии, которая была центром российской модернизации. Сейчас эти цифры, они не столь ужасающие, как бы стал восстанавливаться импорт оборудования. Но важно то, что модернизируя последние 15 лет российскую промышленность, мы это делали по принципу «купим все». Мы производим сырье, а взамен купим все. И тем самым мы теряли, теряли свой технологический уровень, способность производить средства производства.

Что касается санкций или технологического «ОПЕК», главный вызов для России — это удержать уровень технологий, первое, и модернизироваться, потому что износ основных фондов в России продолжает нарастать год от года.

Яков Моисеевич, а вот из таких глобальных миров, может быть, далеких от наших зрителей, космических миров и карманов. Я слышала, что многие экономисты сейчас говорят о том, что, может быть, не так страшны сами санкции, как могут быть страшны антисанкции. Как с сыром, условно говоря, мы можем почувствовать как раз их.

Как вам кажется, есть ли у наших властей какой-то экономический потенциал для того, чтобы ввести какие-то новые антисанкции? Или речь все-таки сейчас пойдет про дипломатию?

Мы хорошо знаем, что пока на любой вызов возникает ответ, и этот ответ, он часто нам не выгоден. И он как бы зачеркивает еще одну форточку возможностей, или окошечко, которое мы имеем сегодня. Мы понимаем, что у властей, возможно, есть чувство того, что антисанкции были очень успешными.

Ну, это у кого как. Некоторые представители правительства говорят, что это было чрезмерно, и надо бы их отменить. Просто этого не происходит.

На самом деле у нас успех в сельском хозяйстве, у нас быстрый рост, экономическое чудо. У нас рост в фармацевтике, у нас попытка восстановить производство оборудования вот там, где оно потеряно. Это во многом связано, конечно, с очень быстрым ростом в военно-промышленном комплексе.

У нас, я только что смотрел статистические данные, было очень стыдно, мы в год производили чуть больше четырех долларов на душу населения в электронике. Вот только что я увидел там кратный рост, в два с лишним раза. И был поворот к Азии, и многие предприниматели говорят, нет проблем, мы можем все купить там и прочее. Поэтому конечно же искус повторить, где-то перекрыть…

Что, есть еще что перекрыть?

Всегда найдется, что перекрыть. Например, что касается финансового рынка, банковской системы, мы совершенно открытая экономика. Что касается экспорта-импорта, мы во многом продолжаем быть открытой экономикой. То есть это очень странно, потому что это кому-то когда-то какому-то историку может показаться даже противоестественным, потому что происходит резкое ужесточение административного бремени, то одно регулирование, то второе, то третье, то десятое, мы все это чувствуем.

Но с точки зрения экономики, за исключением санкций, антисанкций, точнее, мы по-прежнему продолжаем быть очень открытыми. Да, действительно, вот здесь есть что перекусить.

А чем это объяснить, непонятно. Может быть, у президента на пятом курсе был какой-нибудь хороший экономический советник? Или сейчас, может быть, есть?

Я думаю, что, скорее всего, это… Самое плохое, наверное, — рассуждать о том, что в голове у тех, кто принимает решения. Но по ощущению, есть какая-то граница, рыночности-нерыночности, к которой мы, может быть, приближаемся, по асимптоте, но которую мы не переходим.

Вот еще один кусочек, вот второй кусочек, вот третий, вот вроде бы сверхконцентрация и собственности, и власти, и государства, и так далее, но все-таки вот этот корпоративный капитализм, он продолжает существовать, как капитализм, как открытый капитализм.

Яков Моисеевич, если вам еще не надоела тема санкций, давайте вопрос послушаем, видеовопрос.

— Экономический вопрос, это скорее всего, в связи с тем, что у нас был введены санкции, у нас не было индексации к зарплате, потому что инфляция сейчас немножечко другая, и это никак не отражается на нашей заработной плате. Поэтому это, конечно, не очень удобно и не очень комфортно, то есть цены выросли, а денег мы получаем столько же, либо меньше.

На самом деле это не в связи с санкциями.

Совершенно. Зарплаты от санкций напрямую…

Мы все делали те или иные оценки того, как повлияли санкции в 2014 году. И общее мнение было, что это был болезненный укус, но не такой болезненный, а самым важным было, конечно, падение цен на нефть, девальвация рубля, не только на нефть, но и на газ, и на другое сырье, как бы была подрезана та уздечка, на которой сидит российская экономика, и начался кризис и прочее. Соответственно, в кризис заработные платы не повышают, и здесь вопрос не столько в санкциях, сколько в той экономической и финансовой политике, которая проводится в России.

Это политика как бы стабилизации, торможения, замораживания и деления съеживающегося пирога или это политика «полный вперед», высвобождения, экономической либерализации, роста, стимулирования модернизации, а самое главное, качества жизни, и создание более-менее нормальных условий, чтобы на бизнес не было слишком тяжелого административного бремени, чтобы кредиты можно было брать под 4%, чтобы валютный курс рубля стимулировал бизнес, ну и так далее.

Вот у нас, к сожалению, мы на кризис ответили как раз первым вариантом, мы изобразили из себя Грецию, мы стали все резать, тормозить, придерживать, грубо говоря, устаканивать, по-российски. И мы поэтому из кризиса выползаем с гораздо большей тяжестью, и когда нам статистика показывает эти высокие темпы роста, я все равно себя спрашиваю, вот там какая часть, например, за счет военно-промышленного комплекса, который они кормят, и который не совсем повышает заработную плату.

Мы не знаем, молодой человек работает в частной компании или в государственной сфере, это немножко две разные истории. А у нас еще один звонок, давайте последний, наверное, про санкции на сегодня, еще очень много интересных вопросов. Мы вас слушаем, добрый день.

— Здравствуйте. Я немолодая женщина, я работала инженером в молодости и в космической промышленности, а потом под старость уже была вынуждена в строительстве. Так вот у меня вопрос, когда в космической промышленности, мы видели, как мы наращивали, все было красиво, мы наращивали технологии, чего-то мы покупали, что-то делали сами, мы все были радостные, а потом пошло на спад, воровство.

И хотела бы я спросить умного человека, наукообразного, простой вопрос, а как вот эти санкции, как вот это все отразится на нас? Технологий нет, работать негде, как мы будем жить, простые люди, особенно молодые? Спасибо.

Спасибо.

Вы знаете, ответ такой. Санкции действительно предназначены для того, чтобы сузить наши возможности модернизироваться и увеличиваться. Да, это действительно так, и прежде всего вот в секторах энергетическом, финансовом, в транспорте. Но вы знаете, то, что с нами будет, зависит от нас самих. Нельзя нас рассматривать как некое такое пассивное существо, которому что-то отрезали, и это существо начнет медленно издыхать или тяжело болеть.

Все зависит от нашего ответа. Ответ может быть: мы закрываемся, мы строим пять авианосцев, о которых сегодня говорили, мы возводим высокие каменные стены, мы все перекрываем и прочее. Ответ может быть другой: мы отвечаем на санкции ростом, стимулированием роста. Да, нам нужна сильная армия, нам нужно тратить средства на перевооружение, модернизацию.

Да, мы знаем, что оборона — это то, что стимулирует рост производства накоротке. Да, все это нужно, но самое главное — это отечественный предприниматель, это инженер, который может существовать только тогда, когда он строит и придумывает. Главное — дать возможность среднему классу приобретать жилье за низкий процент, создавать малый и средний бизнес.

То есть ответом на санкции, если это политика, которая говорит нам «дыши, беги, развивайся» и так далее, то тогда мы, может быть, когда-нибудь будем вспоминать о том, что хорошо, что нам дали такой сигнал, мы позитивно ответили, а дальше будет следующее — вот эта экономика, которая растет со скоростью 5-7% в год, перед ней невозможно устоять.

Ни один предприниматель, но один иностранец, ни одна другая экономика не может устоять перед рынком, который быстро растет. И если вспомнить, например, Китай, у которого крупнейшие территориальные конфликты и нарушения прав человека, и тому подобное, и тем не менее это страна, которая живет в обстановке самых отчаянных инвестиций, и того, что называется «полный вперед».

То есть если мы ответим не тем, чтобы закрываться и скукоживаться, если мы ответим ростом, но не ростом кнута, а ростом прежде всего пряника, это совершенно другая финансовая и экономическая политика, тогда мы через несколько лет будем вспоминать о санкциях, попивая шампанское и думая, что это был полезный сигнал.

В 2024, вероятно, не раньше.

Это уже другие области, это уже к деньгам не относится.

Да-да, мы заканчиваем часть программы под названием «Санкции: за и против. Есть ли жизнь после санкций и так далее». Давайте посмотрим видеовопрос.

— Курс валюты, почему у нас такой нестабильный рубль? И что вообще происходит?

Вопрос на целую лекцию. Рубль не может быть стабильным, прежде всего потому, что это сырьевая валюта, потому что мировые цены на сырье крайне не стабильны, и еще это валюта, которая очень зависит от курса доллара и евро, которые тоже очень не стабильны.

Вопрос, наверное, про то, что с ним в данный момент происходит, а не столько про глобальную какую-то историю.

Бессмысленно говорить о том, что сегодня доллар стоит в районе 60. Мы, экономисты, точнее часть экономистов, мы считаем, что рубль переоценен, что у него есть куда двигаться, и к 62, и к 64, к 65. Нам кажется, что 65-66 — это где-то более справедливая балансирующая точка для рубля, 70, может быть, 72 — это та точка, где рубль будет стимулировать рост, как это произошло сразу после девальвации. Мы видим опасность курса где-то 57-59, потому что по прогнозам второй квартал подряд мы вдруг получили отрицательный торговый баланс, что немыслимо для российской экономики.

Поэтому, если говорить о прогнозе, он очень прост, рубль будет очень не стабилен, его будет бросать влево-вправо, взад-вперед, потому что он основан на двух нестабильных величинах — мировых ценах на нефть, газ и курсе доллара к евро — это первое. И второе — сама российская экономика не слишком сильна, она тоже очень не стабильна, поэтому мы ждем, что рубль будет бросать, и рубль может слабеть, осторожно говоря.

Бросать от 58 до 72, вы так как-то обозначили себе?

Ну, мы надеемся, что так. На самом деле, если доллар мог, у него был уровень 1,04 к евро, а сегодня мы видим 1,17-1,18 к евро, это больше, чем 10%, поэтому что говорить, если доллар к евро, вроде якорь глобальный финансовый, если их так мотает, то конечно же рубль будет мотать.

А санкции будут как-то мотать в ближайшее время на рубль дополнительно?

Вот, возвращаемся к санкциям.

На один шажок.

Ну, ответ такой же, будет зависеть от того, как мы будем отвечать.

В ближайшее время, после принятия законопроекта, вы ждете, что что-то произойдет, вверх-вниз?

У нас накоплено, по осторожной оценке, больше 20 миллиардов долларов того, что называется кэрри трейд, это очень осторожная оценка. В принципе, это не очень много, и мы должны быть благодарными этому закону о санкциях, что он свалился на нас тогда, когда размеры кэрри трейд внутри финансового рынка российского не достигли размеров, которые привели бы к следующему финансовому кризису, потому что где-то со второй половины прошлого года у нас был аккуратно в четвертый раз запущен механизм подготовки нового финансового кризиса, когда заходят спекулятивные деньги, кэрри трейд, когда курс рубля более-менее устойчив, и в России можно получать очень высокие доходы по сравнению со среднемировыми.

Вот это так накапливалось, эта рана все время краснела и прочее. Сейчас я не знаю, что еще, мы это увидим по статистике, как будут вести себя иностранцы, но по идее, эти деньги должны вести себя в России гораздо осторожнее, это значит, что дело может не дойти до следующего пузыря, когда нас опять так, раз, и сбросит.

Сейчас риски не настолько велики, чтобы весь этот капитал спекулятивный разом убежал?

Если он повернется, во-первых, это будет не весь капитал, и во-вторых, можно надеяться, что это не будет такой взрывной эффект. Мы это видим уже сейчас на рынке, потому что все понимают, что законопроект скорее всего превратится в закон, что он будет принят, рынок обычно закладывает риски заранее, ну и как бы…

То есть в курсе уже учтены, условно говоря…

Ну видно, что деньги уходят из России, но это не бурный поток, железный поток, а это такой хороший, полноводный ручей, который, наверное, демонстрирует вот это медленное ослабление рубля, которое мы сегодня видим.

Елена в фейсбуке спрашивает, сейчас хорошее время, чтобы тратить или чтобы копить деньги?

Вы знаете, вообще копить деньги в России не нужно, нужно ими управлять, нужно со льдины на льдину перепрыгивать, нужно пытаться их вкладывать, чтобы они приносили доход, нужно их обязательно вкладывать в самих себя, потому что самый большой актив в России — это вы сами, ваша способность генерировать доход.

Второй актив — это ваше имущество, которое приносит доход, может быть, не деньги, а вот деньги — это чистейшая, романтическая, абстрактная субстанция, в России она ненадолго. У нас пока, к сожалению, такой уровень рисков, что то, что мы, финансисты, называем инвестиционными горизонтами, они очень не велики. И история каждого из нас последние четверть века прекрасно это доказывает.

Ну не каждый умеет, знаете, так прыгать с льдины на льдину, это все-таки какими-то финансовыми познаниями нужно обладать большими. Мы с вами, я надеюсь, еще успеем обсудить историю про банки. Давайте еще один видеовопрос посмотрим пока.

— Когда настанет пик кризиса? Сколько будет стоить доллар и сколько, соответственно, будет рубль, насколько сильно еще упадет? Когда вообще сдвинется рынок недвижимости, потому что сейчас какой-то застой? В целом, когда все устаканится? Потому что сейчас, я так понимаю, преддверие более масштабного и крупного кризиса.

По сообщениям официальных властей, пик кризиса мы миновали.

Многократно.

Многократно. Но тем не менее, российская статистика нам демонстрирует из месяца в месяц увеличение, некий прирост, пусть минимальный, но в промышленном производстве, я думаю, что еще и под влиянием нефти и газа, сырья, там плюсы. У нас очень неплохо сохранился сырьевой сектор, у нас экономическое чудо, как я сказал, в сельском хозяйстве, в фармацевтике, у нас неплохо себя чувствует большая химия и военно-промышленный комплекс, там плюс 10%, как это стало ясно в декабре прошлого года, когда об этом объявил президент.

Вот что у нас точки, большие минусы, хотя вроде бы, по статистике, сокращающиеся, это по-прежнему инвестиционный кризис, потому что мы видим, как производство конструкционных материалов по-прежнему в минусе, вот тот самый кирпич, бетон. И еще был постоянный кризис, минус, в реальных доходах населения, только за последний месяц показали ноль.

Короче говоря, вроде бы экономика по принципу «больной, исцеляйся сам», потому что ее не очень хорошо лечили, ковыляет по коридору, у него костылики. Ну да, можно себе представить ситуацию какого-то резкого удара, вот я очень боялся, что кэрри трейд настолько нарастет, что будет еще один финансовый кризис.

Вроде бы пока что обошлось. Я напоминаю просто, там была еще часть вопроса, молодой человек спросил про все, там про недвижимость еще был хороший вопрос.

Да, недвижимость. Ну, я уже сказал о том, что продолжается, соответственно, инвестиционный кризис. Если эти картинки будут продолжаться дальше, то есть мы увидим вот это медленное восстановление экономики, это значит и восстановление спроса реальных доходов населения. Сейчас очевидна ситуация перепроизводства недвижимости и низкого спроса.

Значит, на этой части кривой, когда экономика выкарабкивается, мы какие-то слабые признаки, сначала слабые, признаки восстановления спроса и восстановления цен на недвижимость мы увидим, это объективно, если это не прервется каким-то резким ударом, которых в жизни российской экономики было довольно много.

Теперь, когда это все устаканится? Я могу постучать стаканом, бросаться стаканом не буду, мы прогнозировали циклы. Во-первых, я должен сказать, что никогда не устаканится. Вот нужно привыкнуть к тому, что мы живем в циклах, в кризисах, в ростах и так далее, и в таких экономиках, как российская, они бывают один-два раза в 10-15 лет, по всей статистике.

Во-вторых, есть длинные циклы в мировых ценах на сырье, мы их прогнозировали, они связаны с циклами доллара, получалось, что где-то 2018-2019 году может быть опять возобновление вот этого роста цен на сырье.

Ага, 2018-2019, надо запомнить. До ста?

Да, если… Экономисты говорят, с одной стороны и с другой стороны, если не начнут вдруг наращиваться те факторы, которые связаны с технологией, с понижением мирового спроса на сырье, то, что относится к альтернативной энергетике, чистой.

И вот с точки зрения внешних факторов — цен и так далее — конец десятых годов, 2019-2020 год, вроде бы может стать полегче, и нам еще неплохо от того, несмотря на все санкции, что вся глобальная экономика, а мы часть глобальной экономики, она находится на повышающейся.

Может быть, и нам чего-то перепадет.

Да, а вот конец двадцатых годов, после 2025-2026 года, вот там мы можем опять видеть крупный кризис, но мы еще будем добираться до этой сладкой точки…

Еще нескоро, да. Не могу не спросить, есть вопрос про противостояние Генпрокуратуры и Центрального банка.

Ух ты!

Ну вот да, зрители интересуются. Кажется, в первый раз Эльвира Набиуллина оказалась в таком осадном положении, с одной стороны, видимо, сильный собственник в «Югре», с другой стороны, Генпрокуратура оспаривает фактически принятие решения Центральным банком, чего на моей памяти вообще не было никогда. Вопрос, как вам кажется, чем закончится эта история для главы Центробанка?

Это значит опять гадать на кофейной гуще, потому что сравнивать то, что называется административные ресурсы, со стороны Центрального банка и со стороны собственников «Югры», а также ту степень объективности, которая присуща или не присуща российским институтам, но здесь есть одна позитивная вещь — это появление еще одного игрока, субъекта, который может оценивать то, что происходит в банковской сфере.

Это позитивно, что Генпрокуратура еще и в этой сфере у нас теперь оценивает…

Да, это абсолютно позитивно. Если генпрокурор может оценивать, вмешиваться в деятельность президента США, то почему то же самое не может происходить в отношении руководителя Центрального банка, и вообще Центрального банка? Мы должны понимать, что очищение банковского сектора — это, конечно, здорово, но все-таки эта кампания, и российская история, и любая другая история показывает, что любая кампанейщина, это все связано с тем, что лес рубят — щепки летят, а может быть, просто лес рубят, потому что у нас в регионах уполовинилась банковская сеть, например, или исчезли тысячи финансовых институтов, как банков, так и не банков.

Ну вы сторонник того, что все-таки какой-то должен быть предел у всей этой истории? А можно я, боюсь не успеть с этим вопросом, к вам, как к представителю президиума Столыпинского клуба, вот мы с нашими зрителями помним, как было объявлено о том, что для президента пишется две программы, одну писал Алексей Кудрин, вторую писали как раз представители Столыпинского клуба, куда входит Яков Моисеевич, все это дело презентовали, что-то громко, что-то не очень, и тут вдруг все затихло. Вот ваша программа дошла до президента? И есть ли у вас какой-то ответ с той стороны, что будет дальше?

Программа дошла до президента. По оценке, основные события, когда будут сравниваться программы, они развернуться осенью. Вы знаете, для меня важнее всего то, что мы затеяли дискуссию о росте, которую уже невозможно избежать. Мы затеяли дискуссию о качестве жизни, потому что мы обычно говорим о тоннах, баррелях, мегаваттах и так далее, но мы затеяли дискуссию о политике, которая подчинена росту продолжительности жизни, росту качества жизни, экономической либерализации.

Вот для нас было очень важно, что эти идеи распространились. Мы придумали новую совершенно идею, что не нужно ждать, когда будет сверхподавленная инфляция, или в России установится независимый суд, или будут защищены права собственности, потому что это можно ждать, мы четверть века этого ждали, и мы можем ждать еще следующие четверть века.

Эта идея заключается в том, что давайте двигаться сегодня, давайте дадим инженеру, промышленнику, тому, кто должен строить, дайте возможность строить в нормальных рыночных условиях.

Ну да, я помню, ваша программа была как раз презентована, ее содержание больше известно, чем программа Алексея Леонидовича. Успеем ли мы принять еще звонок последний? К сожалению, не дождался нас зритель. Ну что ж, на этом, к сожалению, пора заканчивать. Сорок пять минут пролетели очень быстро. В гостях у нас был Яков Миркин, экономист. Спасибо большое за сегодняшнюю программу.