В чем ошибаются Медведев, Греф и Костин, кто и сколько заработает на нефтяном коллапсе в Саудовской Аравии, и зачем российской экономике Белоруссия

Добрый вечер, уважаемые телезрители телеканала Дождь, вы как всегда смотрите программу «Деньги. Прямая линия». Сегодня вместо Льва Пархоменко проведу ее я, Григорий Алексанян. В гостях у меня сегодня Валерий Черноокий, профессор Российской экономической школы, и говорить мы сегодня, как всегда, будем обо всем, что произошло за эту неделю, самое интересное, самое волнительное. А было достаточно много интересных событий. Во-первых, добрый вечер, Валерий.

Добрый вечер.

Вы у нас первый раз, мы вас приветствуем, надеюсь, не последний. Давайте начнем с самой важной, наверное, для российской экономики новости, казалось бы. Но действия повстанцев, йеменских повстанцев, которые в минувшую субботу устроили неожиданный налет, это оказался именно налет, дронов на один из нефтеперерабатывающих заводов Саудовской Аравии, в общем привел к тому, что нефть подорожала аж почти на 20%, в понедельник дикий рост котировок и прочее. Российские все сырьевые магнаты, «Лукойл» и прочие, тоже в большом плюсе, и оказывается, что вот такая небольшая история, а как многое может повернуть. Во-первых, как вы думаете, надолго ли сохранится вот этот рост? Саудовская Аравия вроде бы государство, которое считается самым надежным поставщиком нефти, и тут оказывается, что не так уж это все надежно. Надолго ли сохранится такой тренд на рынке, который мы видим?

Давайте немножко по поводу самого события. Пять миллионов баррелей в день это очень большая сумма, с учетом того, что сегодня мир потребляет сто миллионов баррелей в день. В принципе по размерам, в процентном отношении это сопоставимо с тем, что происходило в 1990-1991 годах, когда Ирак напал на Кувейт. Тогда, если вы помните, цены на нефть тоже подскочили почти в два раза, но эффект был довольно-таки непродолжительный, война быстро закончилась, и в течение буквально девяти месяцев цены вернулись обратно. Тем не менее, для экономики мировой это был довольно серьезный эффект, серьезный толчок, плохой толчок. Экономика мировая, страны развитые впали в рецессию, и в принципе само событие звучит довольно-таки страшно. Тем не менее, есть различия. Во-первых, различие то, что сейчас мир зависит не так сильно от нефти, как в девяностых годах. И более важно различие то, что все-таки эффект этот краткосрочный, я думаю, в течение нескольких недель, дней, Саудовская Аравия быстро…

Саудовская Аравия говорит, что полгода им потребуется.

Ну, полностью вполне возможно, полгода, но основная масса нефти все-таки поступит довольно-таки быстро, и запасы довольно-таки большие сейчас.

Запасы есть, но вот это, то что называется геополитические риски. До этого был главный геополитический риск это был Ормузский пролив так называемый, который Иран угрожает в случае чего блокировать, а блокировать его можно, затопив там несколько больших и тяжелых судов. И уже этот достаточно небольшой пролив, а этот пролив, скажу телезрителям, связывает Персидский залив и собственно говоря, весь остальной мир от поставок нефти, именно через него проходят все танкеры с Персидского залива. И вот Иран, угрожая постоянно, так сказать, спекулируя возможностью затопить и блокировать этот пролив, был одним из таких основных геополитических факторов. Теперь вот добавились йеменские повстанцы. Насколько этот новый геополитический фактор может тоже участвовать в определении цены на нефть? И не будет ли она уже априори чуть-чуть выше торговаться? Да, она уйдет с тех вот рекордных уровней, но все равно будет оставаться достаточно, на несколько долларов явно выше в среднем, это же сохранится.

Полностью соглашусь. В принципе, фактор страха, он всегда срабатывает, рост неопределенности, неопределенности в целом экономики, неопределенности на нефтяных рынках, он всегда негативно влияет на экономику и позитивно на цены, на цену на нефть. Соответственно, цена в среднем вырастет, вопрос насколько, пока неизвестно, и насколько долго это продлится, тоже.

Получится ли у России немножечко, скажем так, пополнить кубышку за счет этого временного… Пусть сейчас у нас очевидно все ощущают, что вот этот фонд национального благосостояния немножечко так мелеет. И есть ли шанс как-то нам пополнить и как-то улучшить эту, скажем так, конъюнктуру?

Сам фонд пока не мелеет, он пополняется. Вопрос, что есть разговоры потратить побольше. Безусловно, рост цены на нефть свыше сорока, 41,6 долларов за баррель сейчас, приведет к тому, что больше денег поступит в фонд национального благосостояния в следующем году.

Другой российский экспорт, предмет экспорта, который можно тут успешно продать, это различные охранные системы, военные системы. Есть ли шанс, что Саудовская Аравия может обратить внимание вот в таком ключе на Россию?

«Панцирь-С1», «Панцирь-С2», это известный зенитный комплекс, который борется с близкими целями. Но такие комплексы есть не только у России, вопрос, что Россия зарекомендовала себя в Сирии, довольно хорошо показала, как могут защищаться базы.

Американцы помогают отчасти каким-то йеменским структурам, там конечно же очень-очень интересный такой клубок. А вот выигрыш российских сырьевых компаний на рынке, что-то даст это именно их позициям? Вот я говорю и о «Новатэке», и о «СИБУРе», и «Лукойле», вот «Лукойл» за день на 527 миллионов подскочил, увеличилась капитализация до 21 миллиарда долларов компании.

Да, безусловно, даст. Если вспомнить опять же про Саудовскую Аравию, основная нефть из Саудовской Аравии поступает куда, в азиатские страны. Это Китай, Индия, Япония, и вот китайский рынок в принципе сейчас для России более чем…

Разговоры о той самой сланцевой нефти, о других методах добычи нефти, которые позволяют, во всяком случае, отвязывают остальной мир от Ближнего Востока. Насколько вот в данном ключе может сыграть роль вот этот фактор опасности, что все увидели, что даже в такой, скажем, условно стабильной и благополучной стране, как Саудовская Аравия, есть такие серьезные риски, насколько это, может быть, опять подстегнет вариант для таких сланцевых проектов?

На самом деле они растут и сейчас, даже при текущих ценах на нефть, падают издержки при производстве сланцевой нефти, то есть больших проблем у них сейчас нет. Но тем не менее, дополнительная прибыль безусловно скажется на дополнительных инвестициях, на дополнительном росте добычи в США.

Тогда мы двинемся дальше. Собственно говоря, к трате тех самых денег, которые Россия может получить за счет этого. Герман Греф на Московском финансовом форуме раскритиковал святая святых, священную корову, которую так холит и лелеет Владимир Путин, а именно национальные проекты. По словам Грефа, не стоит увеличивать на них расходы, не надо даже менять денежно-кредитную политику, ни к чему это не приведет. Национальные проекты не дадут искомого результата, сказал Греф, и причина это некачественное структурирование, отсутствие тех самых ресурсов, и вообще, по словам Грефа, эти деньги надо направить на переизобретение и создание новой модели в образовании, здравоохранении, управлении, правовой системе и судебной, вот за эти деньги эти реформы мы точно сможем сделать. Почему мы все чаще слышим критику нацпроектов? Причем не снизу, а, скажем так, не сверху, но откуда-то вокруг, собственно говоря, от доверенных лиц.

Честно говоря, не могу ответить на вопрос, почему конкретные лица критикуют.

Но такое отношение вдруг началось прямо активное.

С точки зрения нацпроектов критику Грефа Силуанов довольно-таки негативно воспринял. Все-таки нацпроекты нужны, в России серьезные проблемы с инфраструктурой, с дорогами, с железными дорогами. У нас есть проблемы с транспортировкой товаров в дальние регионы, в Дальний Восток и прочие, с этой точки зрения нацпроекты дадут большой толчок, и в краткосрочном плане экономика немножко вырастет, и в долгосрочном плане лучше дороги, лучше инфраструктура приводит к повышению потенциала выпуска, как говорят экономисты, соответственно, к более высокому росту.

Но ведь сами нацпроекты по сути это другая обертка для обычных бюджетных трат, только немножечко больше денег туда дается. То есть практически, мы говорили на прошлой неделе с другими специалистами, мнение такое, что в принципе это другая обертка, просто немножечко где-то больше денег, где-то, скажем так, громче выделяются эти деньги. Есть надежда, что если громче выделить, то воровать будут эти деньги меньше? В чем их прелесть, в чем их смысл, если в них не верит никто? Вот в июне на Петербургском форуме Греф проводил на завтраке «Сбербанка» голосование, смогут ли нацпроекты помочь российской экономике вывести темпы роста выше мировых, и почти 80% участников сказало «нет». Что же это такое, зачем это нужно? Что же это за мантра, которую повторяет президент? Ему боятся подсказать, что это не так? Как к этому относиться?

С одной стороны, вы правы, это действительно такой маркетинговый ход, показать, что мы проводим политику развития. На самом деле государство всегда тратит на инфраструктурные проекты, вопрос соотношения, какова доля этих инфраструктурных проектов в бюджете будет в целом, и насколько они эффективны будут, то есть более детальный анализ этих проектов, контроль за этими проектами. На самом деле, поживем, увидим, тут однозначно сказать, что деньги будут разворованы, нельзя.

Нет, ну конечно, так мы не можем говорить, это не совсем юридически правильно. Но тем не менее, мы видим, что все больше и больше, скажем так, гневных выступлений по поводу майских указов, нацпроектов и прочего, и прочего, ничто никак не выполняется, а деньги, тем не менее, выделяются.

Ну, да, есть задержки с выполнением, это серьезная проблема.

Кроме того, получается так, что не верят те, кто, собственно говоря, отвечает за эти нацпроекты. Как вам кажется, в чем вот это такая, ну фрондой я это не назову, но какое-то, скажем так, сомнение озвучивается, в чем причина такого?

Сомнение всегда есть, есть риск, любой проект, в том числе крупный инвестиционный проект, несет риски, он может дать эффект, а может и оказаться неэффективным. Вопрос, насколько эти риски реализуются, с одной стороны. С другой, опять же государство тратит деньги, насколько контроль хороший за этой тратой денег.

Получается так, в нас в принципе я не помню по неудачным проектам, чтобы были какие-то серьезные кадровые, собственно говоря, выводы. Правительство у нас как работало, так и работает, при большом количестве к нему вопросов. И как бы кто там не призывал, не требовал, ничего не меняется, кредит доверия есть. Но уже заранее вот эти исполнители начинают зачем-то оправдываться, когда в принципе им ничего по сути же не грозит. Вот у нас министр сменился один, и то, собственно говоря, немножко по другой причине, как известно.

Проблема опять же с исполнением, есть задержка с исполнением. Это первый год исполнения проекта, то есть по итогам 2019 года еще непонятно, что конкретно случится с объемом выполнения этих проектов. Вполне возможно, будет ускорено в следующем году. Но опять же, заранее говорить…

Еще один, скажем так, я бы это назвал горбачевский какой-то призыв Грефа на Московском финансовом форуме, он заявил, что надо сокращать количество чиновников, поскольку их количество явно избыточно, и нужны чиновники другого качества. Вот привел цифры, в 2000 году был миллион 156 тысяч чиновников, сейчас два миллиона 200 тысяч чиновников, то есть практически известный призыв Горбачева «сократим аппарат». Как его не сокращают, я вот сколько помню про сокращение аппарата, он все равно тем не менее вырастает и прирастает. О какой вообще реформе идет речь? И вообще, есть ли необходимость менять, сокращать этот аппарат, хотя мне кажется, что в данном случае это увеличит количество, скажем так, нуждающихся сотрудников.

Вполне возможно, аппарат у нас не немножко, а довольно-таки сильно раздут. Но вопрос оценки, насколько сильно, насколько будет высокая нагрузка на тех, кто останется в этом аппарате, те же нацпроекты требуют исполнителей, соответственно исполнителей в органах государственного управления. Сложно ответить на вопрос.

Я так понимаю, что тут Греф как сторонник цифровой экономики, наверное, надеется на…

Ну, на самом деле цифры очевидно не заменят, все-таки какие-то… У нас искусственный интеллект пока не управляет государством.

Искусственный интеллект в «Сбербанке» выдает кредиты тем не менее, одобряет.

Там основываясь на каких-то данных, здесь все-таки более сложная система, это не один банк, это целая страна, которая связана с внешним миром.

То есть вы считаете, что качество обслуживания населения может ухудшиться, если сократить количество…

Опять же, всюду есть компромисс, с одной стороны, с другой стороны. Наверное, знаете шутку про Трумэна?

Какую именно?

К Трумэну пришли экономисты, какой-то экспертный совет, и по итогам этого заседания он сказал: «Дайте мне однорукого экономиста. Они мне все время говорят, on the one hand, on the other hand, с одной стороны, с другой стороны». На самом деле всегда есть этот вопрос, есть издержки там, выгода там, издержки здесь…

Да, у нас в России получается, что если чиновников много, то ты замучаешься всех обойти и везде поставить справки. Как только их станет меньше, появится любимая советская фраза «Вас много, а я одна», начнутся очереди и тому подобное.

Все верно.

В общем, действительно такая сбалансированная позиция. Идем дальше. Председатель правления ВТБ Андрей Костин предложил смягчать налоговую политику, освободить бедных россиян от налогов, какую-то установить, может быть, совсем минимальную ставку, а может быть, вообще ее освободить. Но Силуанов, министр финансов, предупредил, что снижение налогов и освобождение бизнеса от взносов несет большие риски, и устойчивость экономики как раз была достигнута благодаря тому, что у нас все устоялось, и новые льготы выдавать сейчас не нужно. Вот тот самый нацпроект по снижению бедности, и вот эта инициатива Костина, может ли она помочь хотя бы здесь немножечко, скажем так, по цифрам улучшить ситуацию?

Опять же можно бороться с бедностью либо снижая налоги, оставляя больше доходов населению, либо давая им дополнительные деньги за счет вот этих проектов либо за счет соцподдержки. Здесь опять же есть, on the one hand, on the other hand, с одной стороны все-таки система действительно устоялась, новые изменения налоговые, они никогда к хорошему, они создают дополнительную неопределенность, это не очень хорошо для экономики. С другой стороны, мы все-таки придем к прогрессивной системе налоговой, все-таки во всех развитых странах мира прогрессивная система налогообложения, бедные облагаются в меньшей степени, чем богатые. У нас сейчас, как вы знаете, регрессивная система, за счет социальных налогов. То есть в конце концов государство придет к этому, вопрос когда.

А вот когда, по-вашему? Когда может это быть, может появиться? Потому что мы все чаще и чаще говорим о том, что все больше россиян за чертой бедности, разрыв между богатыми и бедными, вот эта пропасть становится все больше и больше. И тот народившийся вот в эти, как принято говорить, тучные нулевые так или иначе средний класс, который на обломках девяностых у нас появился, сформировался, начал стремительно таять. Все больше и больше людей уходит, к сожалению, не в верхнюю, а в нижнюю, скажем так, область.

Может быть, сейчас действительно, чтобы социальное напряжение снять, пора бы ее ввести? Не будет ли это каким-то выходом и спасением и, по крайней мере, успокоит в том числе и социальное недовольство населения?

Я не знаю, что думают в правительстве, я не работаю в правительстве. Вполне возможно, это можно сделать, да, ввести прогрессивную систему сейчас. Но опять же перекраивать налоговую систему, опять смотреть на доходы, расходы и доходы бюджета, как это повлияет в целом на бюджетную систему. Тут опять же дело оценок.

То есть вы считаете, что сейчас не готова страна.

Правительство, скорее всего, не готово сейчас это делать. Сейчас они больше озабочены нацпроектами. Сейчас доходная, в принципе, уже более-менее известна и свернута.

А как вы считаете, что же двигало Андреем Костиным, когда он такие предлагает, скажем так, не совсем?.. То есть он надеется где-то проскочить в игольное ушко или как? Откуда вдруг? Человек фактически призвал к тому, чтобы больше платить налогов, неожиданно. Это для нашей страны что-то редкость такая.

Мне сложно сказать, чем руководствуется Костин. Безусловно, это очень популярное высказывание, да, соответственно, будет пользоваться поддержкой населения. Все, что могу ответить.

Да, будем двигаться дальше. У нас еще есть любопытная тема про то, как глава комитета по бюджету и налогам Андрей Макаров предложил вознаградить регионы, которые выполняют майские указы Владимира Путина. Тем, кто выполнил эффективно, списать, собственно говоря, часть задолженности регионам. И Минфин даже уже согласился рассмотреть такую идею. Я как-то пытаюсь ее осмыслить.

Это странно, на самом деле, списание ― это, по существу, стимулирование тратить больше регионам на те же проекты. Насколько эффективны эти проекты будут?

Вот сейчас у нас региональный долг снизился до двух триллионов рублей, и почти половину эти регионы должны центру. За десять лет, с 2008 по 2018 год, из центра больше триллиона кредитов на рефинансирование только вот этих долгов, собственно говоря, и выделялось. Это огромное количество денег, которые платятся за деньги, то есть это внутриправительственное накручивание денег. Тут даже трудно понять, кто бенефициар вот этих всех, собственно говоря, махинаций. Не махинаций, операций денежных.

Понятно, что у регионов денег нет, да. Соответственно, нужно где-то эти деньги брать. Либо это прямой трансферт из бюджета, федерального бюджета, либо это кредиты через Внешэкономбанк, либо прямые кредиты из бюджета.

Более правильный вопрос: насколько разные способы финансирования дефицита регионального бюджета стимулируют опять же расходы этого бюджета? Сейчас как раз, по-моему, Максим Орешкин недавно высказывался, что лучше как раз стимулировать инфраструктурные проекты за счет регионального бюджета с помощью кредитов из федерального бюджета, не прямого трансферта, а именно кредитов.

То есть фактически с республиками, как с физическими лицами: выдавать им деньги.

Да. То есть если вы берете какой-то инфраструктурный проект, будьте добры выбирать те проекты, которые возместят.

Фактически, с одной стороны, выделяются деньги на реализацию проектов, а потом на это еще и требуются дополнительные деньги.

Нет-нет. Часть, конечно, будет регионального бюджета, но и дополнительно федеральный бюджет дает за счет кредитов.

Нет ли тут опасности, что на этом внутреннем рынке у нас вот так перемкнутся вот эти рефинансирования, что вырастет какой-то пузырь, окажется, что денег-то потом, собственно, и не хватает на все: и на рефинансирование, и на закрытие?

Все-таки это бюджеты. Бюджеты и региональные, и федеральный все-таки утверждаются каждый год.

Сейчас у нас, грубо говоря, профицит бюджета, да, и предложение вот такое списания долгов выгодно, в принципе, не страшно сейчас, в случае, если у нас профицит. Но если вдруг новые санкции, какой-нибудь энергокризис или что-то еще, нет ли тут такой опасности, что, списывая долги, мы сами у себя, грубо говоря, убираем какое-то количество денег, которое потом можно будет куда-то использовать?

Опять же формирование Фонда национального благосостояния здесь большую роль может сыграть, да, хотя суммы, конечно, не настолько большие, но тем не менее какая-то помощь.

А регионы? Будет ли им легче, собственно говоря, наращивать собственные доходы какие-то или это все уйдет опять же в эту яму нацпроектов?

Опять же доходы зависят от того, как будут расти эти регионы, на самом деле напрямую. Понятно, что налоги на прибыль поступают, какая-то часть, НДФЛ для регионов тоже важен. То есть чем больше доходов в регионе, чем больше производство, выпуск, тем больше будет и поступление доходов. То есть насколько будут эффективны эти нацпроекты, тоже большой вопрос.

А как вообще вы относитесь к Фонду национального благосостояния, к тратам? Вот этот предел в 7%, да, который существует. Как вы к этому относитесь? Вообще стоит ли действительно не трогать его и складывать туда все больше, больше и больше или уже действительно давным-давно пора уже как-то все-таки потратить, особенно сейчас, когда ощутимые, в общем-то, есть проблемы в экономике, ее надо как-то подстегнуть, стимулировать?

Опять же, давайте возьмем две руки, с одной стороны, с другой стороны.

Давайте, слева направо, как вам удобнее.

С одной стороны, понятно, что Фонд национального благосостояния и бюджетное правило довольно-таки неплохо справились с задачей макроэкономической стабилизации. Плюс инфляционное таргетирование со стороны Центробанка. Какая-то кубышка, которая сейчас образовалась и будет расти, никогда не помешает.

С другой стороны, вполне возможно, в какой-то степени бюджетная политика или даже монетарная политика были довольно-таки жесткими, слишком жесткими. Мы видим, как повышение налогов сказалось на росте в этом году. Рост упал, может быть, даже меньше 1% будет по итогам года. Соответственно, переусердствовали.

Мы еще, по-моему, даже эффект особенно так и…

От НДС? Нет, от НДС эффект уже почти вышел, скорее всего. Мы ждем повышения роста ВВП за счет нацпроектов. Насколько реализуется ― это отдельный вопрос.

С другой стороны, действительно, политика макроэкономическая была довольно-таки жесткая. Вполне возможно, все-таки можно было ее немножко ослабить.

Сейчас Центробанк даже немножечко снизил ставку.

Да, и в этом смысле как раз изменение правила, да, большие траты бюджета могут простимулировать немножко рост. Опять же, возвращаясь к первой руке, изменение правил плохо. Правила все-таки дисциплинируют, да, и правительство, и людей. Если вы следуете правилам, желательно, чтобы они не менялись длительный период времени.

Но при этом что-то же надо как-то… И стимуляция нужна какая-то, очевидно же, да? Что если с внешней стимуляцией нет инвестиций, инвестиции растут только, по-моему, на словах Дмитрия Медведева, а реально у нас отток капитала чудовищный наблюдается, более того, он растет. Премьер при этом говорит, что все хорошо. Это тоже вызывает подозрения, когда лодка не то чтобы тонет, но ее очень сильно штормит, качает, течь уже вроде есть, а капитан, скажем, не капитан, а боцман говорит, что все в порядке.

Как вообще вы относитесь к той оценке, которую дает премьер состоянию экономики? Он на прошлой неделе это сказал.

Я не помню этого высказывания.

Он сказал, что у нас прекрасные инвестиции, они растут, все хорошо. Да, на фоне того, что…

Инвестиции, безусловно, растут. Вопрос, насколько они сильно растут.

И по сравнению с чем.

Да-да.

При этом Россия пытается еще затащить, условно, к себе в свою экономическую лодку и Белоруссию. «С января 2021 года, то есть фактически чуть больше чем через год, Россия и Белоруссия собираются перейти на единый налоговый и гражданский кодекс в рамках интеграции своих экономических систем», ― пишет «Коммерсантъ». Москва и Минск намерены унифицировать учет собственности, полностью объединить банковский надзор при сохранении двух Центробанков, ввести единый регулятор рынков нефти, газа и электроэнергии и установить гармонизированное государственное регулирование отраслей.

Насколько это вообще возможно, как вам кажется? Планы потрясающие.

На самом деле планы здесь, в общем, громкие слова, но изменений будет не очень много, на самом деле. Понятно, что унификация всего и вся между Белоруссией и Россией идет уже довольно длительное время, да, с 1996 года, по-моему, союз создали. В принципе, сейчас работает Таможенный союз, кроме Белоруссии, там есть и другие страны, Евразийский экономический союз. Есть единый рынок труда, капитала, да, считается.

Как можно объединять тот же банковский надзор при, скажем так, разных валютах?

Валюты здесь в меньшей степени.

Да, не только, разные системы.

Смотрите, сейчас налоговая система, налоговый кодекс, который сейчас принимают. В принципе, если посмотреть ставки разных налогов, НДФЛ, налог на прибыль, НДС, они очень близкие в Белоруссии и России, по отдельным налогам даже совпадения есть. НДФЛ здесь и в Белоруссии 13%.

Есть исключения, например, в Белоруссии стимулируется парк… Как называется? Который производит программное обеспечение? Парк высоких технологий, по-моему, название. Там резиденты, физические лица, которые там работают, имеют налог 9%, в отличие от России. НДС теперь и в Белоруссии, и в России 20% после введения в России.

Да уж.

Налог на прибыль ― есть отличия, но тоже довольно-таки несерьезные. То есть с точки зрения налогового кодекса будут изменения, безусловно, очень мелкие, их будут очень долго обсуждать, но это несерьезные изменения.

Есть красная полоса пока. Где она проходит? Лукашенко не очень хочет терять контроль над макроэкономической политикой.

Конечно! Безусловно.

Бюджетная политика с точки зрения расходов на социальные нужды, опять же покупать голоса через поддержку населения. И плюс валютная политика, которая тоже, в принципе, предоставляет свободу действий в экономическом плане. Вот здесь, скорее всего, в ближайшее время мы каких-то изменений не увидим. Это серьезные изменения.

А сама идея вообще? Зачем, условно говоря, российской экономике, которая в разы мощнее, больше, конечно, немножко другая у нее структура, но тем не менее, зачем, в чем выгода России, условно говоря, такого дружелюбного, не дружелюбного поглощения, планов по поглощению? В чем тут может выиграть Россия? Белоруссия по тому, как она сопротивляется, понятное дело, понимает все плюсы и минусы по-своему. В России-то в чем плюсы? Я хочу понять.

Понятно, что основные плюсы видятся российским правительством как политические, да. Соответственно, вовлечение на свою орбиту бывшей страны Советского Союза, расширение Россией сферы влияния. Безусловно, есть экономические выгоды, для России они в меньшей степени будут от объединения с Белоруссией, но тем не менее в какой-то степени для ближних с Белоруссией регионов они тоже какую-то роль сыграют.

Для Белоруссии ― понятно, что выгоды с точки зрения экономического союза будут больше. Но тут опять же вопрос…

Легче, наверно, работать будет гражданам Белоруссии.

Работать, в принципе, сейчас…

Учитывая налоговые.

Нет-нет, сейчас на самом деле у нас единый рынок труда, в принципе, белорусским гражданам довольно-таки легко устроиться на работу в России, не надо получать патенты, да, для работы. Проблем особых не будет.

Будут выгоды с точки зрения… На самом деле у нас уже свободное движение товаров и услуг, тут выгоды в дальнейшей интеграции.

А не будет ли это дополнительная нагрузка для российских, собственно говоря, финансовых институтов? За счет увеличения вот такой общей базы объема данных, расширения системы и структуры. Российские банки и вообще финансовые структуры выдержат это?

Опять же кем будет осуществляться этот надзор? Если это два Центральный банка, Национальный банк Белоруссии и Центральный банк Российской Федерации, каждый будет осуществлять контроль за своей сферой деятельности. Вопрос, насколько координированно это будет происходить в рамках одного банковского надзора.

Если говорить с точки зрения взгляда из-за рубежа как инвестора, вот это объединение, с точки зрения инвесторов, ― это рискованный шаг? Это повысит риски для инвестиций, либо, наоборот, нейтрально воспримется, либо, наоборот, будет считаться, что это плюс? Такая большая система, стоящая на двух ногах, пусть, не знаю, глиняных, не глиняных, но тем не менее может казаться более устойчивой. Это повысит, на ваш взгляд, привлекательность для инвесторов или нет?

Я думаю, сильно не повысит. Все-таки размер белорусской экономики действительно очень небольшой, по сравнению с российской, и по населению, и по размеру ВВП. Население в Белоруссии 10 миллионов, здесь ― 146, соответственно, можно сопоставить.

Да, сопоставить легко. Но представить… Говорят, что российская экономика, по некоторым оценкам, в 29 раз крупнее белорусской. Почти как население, но не совсем.

А есть ли вообще еще какие-то, скажем так… Белоруссия, во всяком случае, давно уже, очевидно, стремится в том числе и в Европу экономически тоже. Не помешает ли ей вот это объединение для дальнейшего пути интеграции в европейскую как раз систему?

На самом деле особенной интеграции с точки зрения таможенной политики в Европу у нас не наблюдается, да. Безусловно, есть интересы в плане торговли, да, товарами и услугами. Скорее всего, сильно это не поменяется.

То есть фактически вот эти планы, как и история с нацпроектами, ― это очень громкие заявления, сделанные на какую-то, не знаю, определенную, может быть, аудиторию, а может быть, на общую аудиторию. Но тем не менее они… Я правильно понимаю, что, по-вашему, они, во всяком случае, больше декларативные, чем реализуемые в реальности?

В какой-то мере да. На самом деле то, что было в газете «Коммерсантъ», да, эта статья, то, что касается энергетического пакета, там конкретики абсолютно никакой нет. Тоже большие проблемы для России и Белоруссии, единая цена на газ, да. Там идет, безусловно, торговля каких-то мелких элементов.

То есть фактически за транзит нефти можно будет и не платить, по идее, условно как-то, наверно?

Честно говоря, не знаю.

Понятно. Я просто пытаюсь понять логику тех же самых…

Там, вполне возможно, идет торговля за энергетические, за предоставление природного газа Белоруссии по ценам Смоленской, Брянской областей. Там, вполне возможно, идет разговор о том, что Белоруссия прекращает поставку товаров, которые санкционные.

Вот! Это вопрос! Тогда же получается, что осложнится вот эта лазейка, тропинка по обходу санкций.

Опять же кто будет контролировать это? Если будет действительно единый таможенный орган, как предполагается, который с российской стороны будет с более тесным контролем, более внимательный, вполне возможно, эта лазейка будет прикрыта. А насколько это действительно будет реализовано?

Что ж, нам осталось подождать относительно недолго, посмотрим, как это получится.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.