В больнице, куда отправят Косенко, работают хорошие специалисты, но они тоже люди подневольные. Психиатр Юрий Савенко о возможности Косенко выйти через полгода

Савенко: Нет. В нашей стране постепенно уничтожена уже полностью всякая независимая экспертиза, которую мы понимаем как состязательную, потому что во всем мире имеет место состязательность экспертов перед судом. А у нас государственный эксперт – это дядя-великан, а мы – лилипуты, которые не вправе оценивать и критиковать государственных экспертов.

Лобков: Вы же были на суде, потому что Ксения Косенко говорила мне, что вас привлекали.

Савенко: В качестве врача-специалиста, которого приглашает адвокат и просит прокомментировать экспертное заключение.

Лобков: То есть статуса эксперта вам не дали?

Савенко: Нет, его вправе давать только государственное судебно-психиатрическое учреждение.

Лобков: Как вы оценили результаты работы Института Сербского, который проводил экспертизу, по результатам которой диагноз вялотекущей шизофрении был сменен на шизофрению параноидальную? Это гораздо более тяжелый диагноз?

Савенко:  Конечно. Данный процесс продемонстрировал воскрешение старой советской практики, потому что эксперт из центра Сербского, вызванный в суд, совершенно откровенно говорил о том, что вялотекущая шизофрения – это все равно шизофрения, и все равно рано или поздно будет шизофрения, потому что это ее стадия. А между тем, в конце 90-ых годов наша страна присоединилась к международной классификации болезней, которая прежнюю практику в три раза более частого выставления диагноза шизофрения укоротила в три раза, выделив в качестве самостоятельных заболеваний шизотипическое расстройство, хроническое бредовое расстройство, как совершенно самостоятельное от шизофрении диагнозы.

Лобков: Ну, мы о бреде же вообще не говорим в этом случае, он не фиксировался нигде.

Савенко: Да-да.

Лобков: А в чем заключалась экспертиза Институт Сербского, он доложил суду?

Савенко: Дело в том, что их экспертиза – это беседа в амбулаторном порядке менее часа, как выяснилось. В то время как он наблюдался в течение 12 лет психоневрологическим диспансером и была полная развертка его заболевания. Он честно, аккуратно принимал лекарства, ходил в диспансер, отмечался. И вдруг эксперты, нарушая международную классификацию, не выставляют тип течения, а под занавес пишут, что оно непрерывное с обострениями, в то время как он всегда шел с диагнозом вялотекущей шизофренией.

Лобков: Скажите, на протяжении 2 лет принимать лекарство, которое называется «Сонапакс» или «Тиопроперазин», если это параноидальная шизофрения с обострениями, помогло бы это держать пациента в стабильном состоянии?

Савенко: Конечно, нет. То-то и оно, что мы узнаем, что думают коллеги о диагнозе не по тому диагнозу, который выставляется, а по лечению, прежде всего. Лечение осуществлялось самым мягким детским нейролептиком и сильным антидепрессантом. И сейчас в Бутырке, в СИЗО №2 он тоже принимает препараты совершенно другого рода – нормотимики, а не антипсихотики. То есть косвенным образом врачи признают, что никакого бреда нет.

Лобков: Были ли вы по роду службы, роду деятельности в тех специальных психиатрических больницах, куда могут отправить Михаила Косенко?

Савенко: Да, мы посетили все больницы по несколько раз.

Лобков: Что это такое?

Савенко: Прежде всего, надо иметь в виду, что ему определена мера стационарного принудительного лечения общего типа. Это значит, что он попадет не в эти знаменитые больницы со строгим режимом, а в пятую Московскую городскую больницу, в просторечии Столбовая, Троицкая, которая осуществляет принудительное лечение со всей Москвы. Но дело в том, что суд поступил в высшей степени антигуманно, потому что имел возможность назначить амбулаторное принудительное лечение, а не стационарное.

Лобков: Тем более, что не было показаний к тому, что он нарушал график приема препаратов, это отражено в истории его болезни.

Савенко: Конечно.

Лобков: То есть суд поступил более репрессивно, чем это требовало законодательство, если взять во внимание, его проступок доказан, что если он действительно кидал камнями, если  при этом он невменяем, то при этом была возможность амбулаторного определения, так?

Савенко: Суд пошел на поводу экспертов, так написали эксперты, причем грубо, вопреки тому, с чем имели дело.

Лобков: Зачем это экспертам, как вы думаете? Это же независимые люди, это психиатры с опытом, это Институт Сербского, это головной институт психиатрический в стране.

Савенко: Некорректно говорить высший-низший в отношении экспертов. Это жульничество, когда этим бряцают. На самом деле, действительности в силу загруженности в центре Сербского общий уровень экспертных заключений выше, но в знаковых делах, громких делах, политических делах, в делах с VIP-персонами все наоборот. Грубое нарушение элементарных правил, причем невозможно заподозрить непрофессионализм, насколько это грубо. Студента гонят с двойкой за такое. Это явно заказные дела.

Лобков: Дело полковника Буданова можно вспомнить, когда в одном и том же институте ему переквалифицировали в зависимости, как я понимаю, от политических обстоятельств, то был вменяемый, то был невменяемый.

Савенко: Да. Мы участвовали в этом процессе.

Лобков: Вы обнаружили там следы политического заказа?

Савенко: Не только мы, и даже профессор РААС, член редколлегии психиатрического журнала российского, вынужден был публиковать открытое письмо, в котором прямо сказано, что мне достаточно знать, что было больше двух экспертиз, их было шесть, чтобы сказать, что ваша судебная психиатрия – это флюгер власти. Я под этим могу вполне подписаться.

Лобков: Дело Косенко получило большой резонанс, потому что это столичное дело, много прессы было на суде. А в провинции существуют психиатрические репрессии?

Савенко: Они всегда существуют, другое дело, что их оформляют по-разному. Мы ездили несколько лет назад в Йошкар-Олу, тоже было политическое дело. Молодого человека, заявившего митинг, взяли на эти дни под ручки люди в штатском и подержали два дня. Когда мы приехали, его уже выпустили. Мы с ним побеседовали, убедились, что он не нуждался в такого рода действиях.

Лобков: Его просто два дня подержали, или его обрабатывали сильнодействующими препаратами, после которых и психиатр может не понять, был ли диагноз или нет?

Савенко: Просто подержали.

Лобков: А в случае применения, как это было написано в мемуарах 70-ых годов, препаратов в качестве наказания, я имею в виду старые антипсихотики, они существуют, или все-таки эта история уже в прошлом?

Савенко: Сера в четыре точки запрещена, «Мажептил» не используется, «Галоперидол» используется. Но я должен вам сказать, что это по-прежнему превосходный препарат, если его давать адекватно по назначению и с корректорами. А если без корректоров, то это действительно как пытка.

Лобков: И это используется как пытка?

Савенко: Нет, не надо представлять психиатров злодеями, в большей мере они крайние в этих ситуациях. Это наша родная власть, суды, предвидение той развертки, которую хочет начальство.

Лобков: Но сами психиатры в ситуации с Косенко, как вы считаете, не будут бежать впереди паровоза и пытаться услужить власти, как зачастую это бывало в 70-ые годы?

Савенко: Зная пятую больницу, я не думаю, что они на это пойдут. Там такое правило общее – пересматривать дела каждые полгода, так что полгода ему гарантировано там быть. Внутренняя комиссия рассматривает, ходатайствует перед судом, и суд опять решает.

Лобков: А достаточно объективная комиссия?

Савенко: Она тоже подневольна. Но я думаю, что это дело для встряски жестокой, чтобы погрозить всем пальцем.

Лобков: Мы сегодня задаем вопрос дня: что означает отправка Михаила Косенко на принудительное лечение? Первый вариант: в страну возвращают карательную психиатрию для инакомыслящих. Второй вариант: Косенко – это частный случай, он действительно болен, и его надо лечить. Третий вариант: еще неизвестно, что лучше – лагерь или больница, так что ему еще повезло. И четвертый: обкатывается система, при которой каждому человеку можно поставить диагноз и пришить статью. Подавляющее большинство – 58% – выбрало последний вариант ответа, второй по популярности ответ про инакомыслящих – 36%. А вы как считаете?

Савенко: Дело в том, что в рутинных, квартирных, имущественных делах – это массовая практика использования психиатрии в не медицинских целях, коррупционная среда здесь правит бал. А политические дела, в этом еще качественное отличие от советской поры, это не носит массового характера, а носит точечный характер.

Лобков: Все-таки как бы вы ответили на этот вопрос? Это обкатка системы?

Савенко: Она обкатана давно на таких квартирных делах. И это весит над нами как дамоклов меч.