Основатель «Вымпелкома» Дмитрий Зимин: два самых тяжелых события в моей жизни – советские танки в Праге и арест Ходорковского

Таратута: Ответьте мне на тот же вопрос, который я задавала Василию. Что вы вчера почувствовали?

Зимин: Вы знаете, меня захлестнули эмоции.  Я не столько думал, сколько переживал по всяческому. У меня путаются мысли. Кстати, еще Васю Шахновского увидел, а я помню вот это бюро РСПП, где Миша был, рядом сидел Василий Шахновский. Михаил Борисович был в каком-то джинсовом костюмчике, мы еще ему говорили: «Слушай, может, тебе собраться и скинуться на костюмчик?». И потом это ошеломляющее известие о том, что его арестовали. У меня было несколько, а, может, и не несколько, может, всего два события в жизни, которое было одно из глубочайших душевных травм, которое меня перевернуло. Одно вы, конечно, не знаете, это был август 1968 года, это наши танки в Праге. Боже мой! У меня еще были какие-то комсомольские иллюзии, у меня, у моих коллег, а после этого стало, Господи, в какой же стране я живу. Боже мой, какая стыдоба. Потом как-то, жить-то надо. И потом этот разгром ЮКОСа, арест Михаила. Чувство такое, что мир рухнул. Дальше мы собирались, всякие письма были.

Таратута: Да, я помню, что вы даже инициировали какое-то письмо от Российского союза промышленников и предпринимателей.

Зимин: Было очень резкое письмо, на который был потом ответ со стороны Путина. После этого был вскоре съезд РСПП.

Таратута: Который многие посчитали позором для РСПП.

Зимин: Ну да.Я забыл, кто автор был, была статья, Путина встретили аплодисментами, а статья называлась так «Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают, чтобы не сесть». У меня есть эта статья, что-то не помню, кто ее писал. Я даже помню другое, как наш многоуважаемый главный банкир страны, который во время всех этих пертурбаций  был в совете директоров ЮКОСа. Было. Его позвали, чтобы наладить взаимоотношения с властью. Он тогда на «Эхе Москвы» громогласно высказывал: «Так что же вы хотите? Они же ЮКОС стибрили».

Таратута: Вы сейчас Геращенко имеете в виду?

Зимин: Да. Что стибрили, но он сказал грубее, между прочим, на весь мир и ему ничего не было. Помните «БайкалФинансГрупп»?

Таратута: Смутно, но помню.

Зимин: Я-то помню. Там тоже была поразительная вещь, когда люди наши миллиарды для того, чтобы увезти компанию Ходорковского. Тогда Путин выступил и сказал: «Я лично их знаю», но оказалось, что это единственный человек, который их лично знает. До сих пор неизвестно, кто это такие.

Таратута: Так что было вчера, что было за чувство?

Зимин: Для меня это одно из самых радостных извести. Боже мой, неужели этот мрак, эти 10 лет для Ходорковского, которого я считал и считаю одним из светлых личностей, может завершиться? У меня есть еще чувство, что это милость с барского плеча, что если бы это было одновременно -  разбирательство «БайкалФинансГрупп», а кто это сделал… Милость.

Таратута: То есть вам хочется не милости, а восстановления доброй памяти?

Зимин: Да.

Таратута: Вы верите в то, что дальше будет реабилитация команды ЮКОСа? Или это совершенно невозможная история, речь идет о царской воле, о персте милостивым, который казнит или милует?

Зимин: Я не знаю. Я вместе с тем хотел бы надеяться, что у Путина где-то в душе сидят добрые чувства, что он это может делать. Многие надо мной смеются в этом плане. Я думаю, что это не безнадежно, что это может быть.

Таратута: Вот у нас только что один из гостей Алексей Кондауров сказал, что милосердие – это гораздо более приятное чувство, чем казнь. Любой человек испытывает…

Зимин: Конечно, любой человек должен испытывать, и, может быть, продолжилось бы его дело. Не знаю, хотелось бы верить.

Таратута: Как вам выступление Игоря Ивановича Сечина?

Зимин: Слушайте, не хочу, кончайте.

Таратута: Имеете полное право. Как вам кажется, почему все-таки Путин отпустил Ходорковского? Что это значит политически, что это значит в вашем понимании его личности??

Зимин: Черт его знает. Я не знаю. Это очень радостное событие. Я молю Всевышнего, чтобы со стороны Путина это было проявление добрых чувств. В каждом человеке они есть, даже у Путина они должны быть. Это проявление чисто добрых чувств, дай Бог. Вместе с тем у меня имеет неудовлетворенность тем, что это должно быть не помилование, а реабилитация. Я забыл, кто это сказал, надпись на кремлевской стене у могилы Сталина, «посмертно осужденному от посмертно реабилитированных». Кто это сказал? Слушайте, литературу надо знать, дорогая моя. Между прочим, очень крупный писатель земли русской. Это должно быть не помилование, это должна быть реабилитация. Недавно я был на одной очень авторитетной тусовке, там бизнесмены, один очень крупный чиновник правительства, хороший очень, между прочим, человек, грамотный. Уже в конце я протянул руку и спросил у него. Я ему сказал: «У меня есть мечта, что я утром просыпаюсь и слышу, что власть извинилась перед Сергеем Гуриевым, осудила тех силовиков, которые унизили его обысками, дала ему всякие гарантии, и он возвращается в страну. Скажите, пожалуйста, эта мечта реализуема?». Много народу было, человек сто. Он довольно нудно отвечал, но смысл был такой: «И я об этом мечтаю». Кто был, тот может вспомнить. Я хочу, чтобы это было не помилование, а это была реабилитация. Реабилитация всегда связана с осуждением инициаторов. Слава Богу, я мечтаю увидеть Мишу, надеюсь, это удастся сделать. Я хочу, чтобы в страну вернулся Гуриев. Кстати говоря, а с Лебедевым что? Ведь Мишу загнали в такой… А Лебедев где?

Таратута: С ним общались его адвокаты, они должны выступить с некой речью, какие переговоры велись на счет этого фигуранта.

Зимин: К Ходорковскому прилетели сотрудники спецслужб, я слышал такую версию, что у него больна мама, что ему грозит третье дело, пиши немедленно, мы тебя отвезем, и тебя помилуют.

Таратута: И как вы на эту версию реагируете?

Зимин: Как наиболее реальную.

Таратута: То есть вам кажется, что был шантаж?

Зимин: Я не стал бы говорить «шантаж», я не вижу здесь шантажа. Это была некая уникальность. Я вам могу привести другие примеры. В общем, слава Богу, этот день для меня наиболее из самых радостных. Миша, слава Богу, Михаил Борисович, дай тебе Бог. Я устал от отсутствия социального оптимизма. Я устал.

Таратута: Да, это неоспоримо, все сегодня почувствовали информационную радость, если так можно сказать.

Зимин: Да, информационную радость, что в нашей стране не все потеряно.

Таратута: А как вы отреагировали на информацию о странном перемещении Ходорковского, то ли в Германии, то ли вКораллово.

Зимин: Понятия не имею.

Таратута: Это какое-то метание власти, она не понятно, как хочет сообщать об этом?

Зимин: Понимаете, в чем дело, бумага Путину доставлена судьбами неведования. Об этом не знали адвокаты, никто на свете. Говорили, что приехали спецслужбы, тут же самолетом, туда – уникальная ситуация. Как арестовывали уникально, так и освободили, 10 лет, правда.

Таратута: А как вам кажется, как дальше будут развиваться события? Вот выходит Михаил Ходорковский на свободу, что он будет делать, какое будет занимать место, чем займется?

Зимин: Спрашивайте у Михаила Борисовича. Я думаю, что это один из умнейших людей, человек, который пережил что-то фантастическое. Он должен прийти в себя, он должен сам высказаться. За него никто не может и не имеет права высказываться. Я пытался связаться с пресс-центром, мне это не удалось. А я завтра улетаю с внуками, правнуками. Как же так, его надо будет встречать, как же меня при этом не будет? А потом я подумал, что, наверное, это и хорошо, ему, наверное, надо пару недель, чтобы к нему никто не преставал. А потом Миша пригласит как-нибудь выпить и поговорить. Надо поговорить и выпить.