Глава финансово-экономического управления ФСИН о Толоконниковой, квартирах в Майами и нехватке маркетологов в тюрьме

02/10/2013 - 17:06 (по МСК) Мария Макеева
Глава финансово-экономического управления ФСИН России Олег Коршунов рассказал Марии Макеевой, что производят заключенные в российских тюрьмах и сколько на этом зарабатывает государство. 
Макеева: Насколько это крупные предприятия в принципе – российские тюрьмы? На сколько денег заключенные производят товара, дает ли это возможность окупать их пребывание в колонии?

Коршунов: Нет, это, конечно, не окупает их нахождение. Осужденные, которые находятся в наших заведениях, которые сегодня работают там, выпускают более ста тысяч наименований товара. Просто вдумайтесь, это огромное количество.

Макеева: «Русский репортер» пишет, что ежегодно это на 30 млрд. рублей.

Коршунов: Где-то 30-34 млрд. рублей. Это по тем ценам, по которым выходят на рынок, это примерно 34 млрд. рублей, да. Так оно и есть.

Макеева: А какие это товары?

Коршунов: Я специально принес наш каталог. Это, начиная от сувенирной продукции, всегда лучшие ножи выпускались. Это огромное количество наименований товара, это все, что связано с сувенирной продукцией, у нас выпускается, кстати, огромное количество машин, мы выпускаем спецмашины пожарные, мы выпускаем спецмашины автозаки, которые перевозят.

Макеева: Заключенные делают автозаки, серьезно?

Коршунов: Да, заключенные делают автозаки. Мы шьем огромное количество одежды, огромное количество для МВД, мы шьем огромное количество одежды, в том числе для пожарных. В Мордовии шьют именно одежду, 98% того, что там делают, это именно шитье одежды, в том числе для наших полицейских. Мы выпускаем огромное количество мебели, у нас очень большое деревянное производство. Мы выпускаем дома, выпускаем всевозможные трубы, проводки. У нас огромное литье чугунное. Более ста тысяч наименований товара. Мы часть работаем под заказ, часть мы работаем, мы сами производим. И это все выставляем на рынок для продажи.

Макеева: Давайте поговорим сейчас в общем, а к истории мордовской колонии, где отбывает наказание Надежда Толоконникова, мы еще вернемся. Вся продукция, которая производится в тюрьмах, колониях, каким образом реализуется? Как этот рынок вообще организован?

Коршунов: Этот рынок организован слабо на сегодняшний день, поэтому вы, наверное, слышали, что есть решение о создании торгового дома ФСИН России. Для чего оно нужно? Дело в том, что это огромное количество товаров, которое производится, его нужно, во-первых, на рынок выставлять. Не наша функция заниматься ни рекламой, ни продажей. У нас немного другая функция. Поэтому нужен тот орган, который это возьмет на себя, именно этот торговый дом это возьмет на себя. Плюс оборудование со временем приходит в негодность, нужно менять производство, менять станки. Мы не можем это делать из федеральных денег, можем, но их и так не хватает для наших нужд основных. Поэтому мы не можем деньги тратить.

Торговый дом, а он будет создан в паре с одним из крупнейших наших банков нашей страны, государственным банком, одна из его функций будет именно модернизация производства только не за счет федеральных денег, а за счет денег банка. Через торговый дом эти деньги будут попадать в колонии, где будет идти плавная замена и модернизация всего производства. Это не наша функция – выходить на площадки, делать огромные выставки, участвовать в них, потом выходить на биржу и это все продавать. Это должны делать специалисты.

Макеева: А предприятие, получается, такое большое, что впору задуматься, чтобы на биржу выйти? Вы серьезно?

Коршунов: Я вас умоляю. Если мы производим и продаем товара более чем на 1 млрд. долларов в год, это же надо где-то продавать. Сегодня это продается, но каждый за себя работает. Каждая колония что-то сделала…

Макеева: То есть они вынуждены решать этот вопрос тоже, искать рынки сбыта?

Коршунов: Да, и искать рынки сбыта. Опять-таки они не профессионалы, они не могут правильно поставить маркетинг, они не могут поставить правильно, как это продать, кому продать.

Макеева: А как они выбирают, что производить вообще? Это на усмотрении руководства колонии или им говорят: будете шить рукавицы, и все?

Коршунов: Нет, во-первых, есть заказчики. Мы иногда работаем по заказчикам. Если мы шьем форму, естественно, в больших цехах стоят машины, огромное количество осужденных…

Макеева: Понятно, что люди уже шьют, значит, вопрос выбора – это уже другая история.

Коршунов: Да, они только выбирают заказы, которые к ним приходят.

Макеева: А в принципе занятость – не шить, а строить что-то?

Коршунов: Понимаете, в чем дело. У нас в Челябинске есть колонии, где находятся доменные печи внутри, там есть чугун. Что там можно делать? Там можно делать литье серьезное, не литье там делать неправильно.

Макеева: А там доменные печи с незапамятных времен?

Коршунов: Да, они давно. Вы идете, там доменные печи, осужденные, идет лава, наливают огромные чаны с чугуном горячим, они бегут по двое, подходят к форме, наливают. Как в фильмах, все происходит так же. При этом у них очень тяжелая работа, очень жарко. Они получают больше, чем обычные осужденные, но у них и работа тяжелая.

Макеева: А как-то при распределении, где человек будет отбывать наказание, учитывается, каким производством занимается та или иная колония?

Коршунов: Нет, такого не происходит. Это происходит по решению суда. Бывают такие ситуации, допустим, открываем мы какое-то производство, требующее серьезных компьютерщиков гипотетически…

Макеева: А есть такие производства?

Коршунов: С компьютерами пока нет. Лампочки, допустим. Нам нужны люди серьезных профессий. У нас практически в каждой колонии есть свое ПТУ так называемое, у нас более 300-330 ПТУ, которые готовят людей. Но есть какие-то узкие специальности, которые нам нужны, и тогда мы даем команду, нам ищут по колониям этих людей. В принципе, мы связаны с заказчиком, приходит к нам заказчик и говорит: «Я хочу производить у вас мебель очень дорогую, и мне нужны краснодеревщики». Мы кидаем клич, мы смотрим, находим краснодеревщиков, предлагаем, что у нас есть такой, такой и такой, если заказчик соглашается, мы спрашиваем у осужденного, хочет ли он там работать, и тогда мы это можем сделать.

Макеева: То есть, получается, что колонии в современных условиях нужны специалисты по маркетингу, чтобы сбавить продукцию, нужны просто люди, которые что-то понимают в торговле, потому что сотрудник ФСИН, вы совершенно не обязаны в этом разбираться.

Коршунов: Абсолютно правильно.

Макеева: Нужны люди, которые занимаются поиском специалистов. Это какая-то отдельная история получается.

Коршунов: Понимаете, она нужна, к сожалению, сегодня время другое. У нас очень выгодно иметь свое производство, люди думают: «Да ну, в тюрьму работать не пойду». А вообще это очень  выгодно. Во-первых, каждая колония имеет свои производственные мощности с подключенными коммуникациями. Там есть коммуникации, свет, вода, все есть. Мы там станки ставим, плюс ко всему там не воруют, там это все находится под общей охраной. И довольно-таки дешевая рабочая сила. Мы можем, в принципе, организовать любое производство, у нас осужденных более 600 тысяч человек, там все, наверное, профессии представлены. Мы можем подобрать любой статус профессии, поэтому мы можем выпускать любое производство. Вспомните старое доброе время, вы, может, это не помните, а я помню, когда телевизоры собирали осужденные, стиральные машины «Вятка» выпускали. Это было нормально. В советское время более 80% осужденных работали, у нас сегодня работает более 30%. Это мало.

Макеева: А остальные что делают?

Коршунов: Просто сидят, ходят на прогулки, кушают, отдыхают. И этого мало. У нас есть регионы, где более 50% занятых, регионы, где особенно с лесом связано, а есть некоторые, которые меньше чем 30%. В общей сложности это 36%.

Макеева: А «с лесом связано» - это что значит? Что люди делают скамейки и табуретки? Слово «лесоповал» актуально в наше время?

Коршунов: Актуально абсолютно. У нас огромное количество леса продается, у нас есть свои лесопильные хозяйства, которые пилят доски, сушат их, обрабатывают, дома. У нас большое количество очень красивых домов  выпускается, это все лесное производство.

Макеева: Какие зарплаты у заключенных? Они же получают какие-то деньги.

Коршунов: Да, они получают свои деньги. Чтобы не было мифа, что кто-то получает совсем мало, не получает тот, кто вообще не работает. В среднем на одного осужденного уходит 7 800 рублей.

Макеева: Это среднемесячная зарплата заключенного?

Коршунов: Это общая, с нее платятся налоги, и заключенному остается один минимальный оклад - это 5 200. Практически каждый у нас заключенный получает 5 200, кто ходит на работу и делает норму. Если сделал одну вещь, плюнул и ушел, естественно, так нельзя делать. А если человек работает, он получает 5 200.

Макеева: Может быть, меньше, может быть, больше, нет?

Коршунов: Меньше практически  не бывает, может быть побольше. Кто занимается лесом, строительством, кто занимается на доменных, они получают по 15 тысяч, по 20, потому что там очень трудоемкое, очень тяжелое производство.

Макеева: А бывает так, что со стороны заключенных поступают какие-то предложения? Например, компьютерщик обратится и скажет: «Что же я просиживаю просто так время, давайте организуем предприятие, создадим программное обеспечение»? Вы пойдете в такие переговоры?

Коршунов: Если бы он при этом сказал: «Давайте я сделаю производство, я потом найду, мои родственники, мои друзья вложат деньги в это производство». Понимаете, я не могу просто так вкладывать федеральные деньги в такое производство, которое захотел он открыть.

Макеева: Сейчас создание торгового дома, банка, вы сами говорите, что в системе отбывают наказание люди всех профессий, и банкиры наверняка. Правда?

Коршунов: Банкиров очень мало, практически нет. Я за свое время работы видел только одну девушку в одной из колоний, вот она была банкиром.

Макеева: Я точно знаю минимум о трех гражданах, которые сейчас отбывают наказание, как раз они в прошлом банкиры. Но сейчас не об этом. Давайте перейдем к Надежде Толоконниковой, к этой истории с мордовской колонией. Открытое письмо ее, которое раскрывает систему работы заключенных так, как она увиделась ею, побудило Алексея Навального выяснить, кто является конечным получателем выгод от труда в этой женской колонии. Он пишет, например, что костюм полицейского стоит 2,5 тысячи рублей, в день бригада обшивает 150 костюмов, в месяц получается 4 500, поскольку работают без выходных. Кстати, без выходных? Это правда?

Коршунов: Нет.

Макеева: Хорошо, с выходными. Каждый по несколько тысяч рублей. При этом человек, который шьет эту форму, получает 29 рублей в месяц. Так утверждает Алексей Навальный. «Что же за удивительные люди наладили этот высокомаржинальный бизнес»? И тут же отвечает сам на свой вопрос: «Встречайте этот самый холдинг «Восток-Сервис» крупнейший частный заказчик мордовских лагерей. Его владелец Владимир Александрович Головнёв, которому через ЗАО «Перспектива» принадлежит 90% холдинга». Предприниматель, член «Единой России».  Согласно данным Навального, в июне 2003 года Иветта Головнева, жена Головнева, купила в Майами апартаменты за 519 тысяч долларов. Получаются, заключенные работают на квартиру в Майами. Вы знаете этого Головнева?

Коршунов: Понимаете, в чем дело, сейчас  открою каждую корпорацию, которая работает вообще в нашей стране, просто работает…

Макеева: И окажется, что «Единая Россия» ею руководит.

Коршунов: Нет. И кто за ней стоит, и кто при этом имеет дома в Майами, это будет так смешно, потому что никакого отношения  дом в Майами к тому, что производит мордовская колония, не имеет. «Восток-Сервис» является заказчиком, он пришел в колонию и говорит, что ему нужно сшить по образцу. Мы его просчитываем и говорим ему себестоимость. Он нам дает давальческое сырье в виде материала, лекало. Они садятся и шьют.

Макеева: Он как раз производит эту форму.

Коршунов: Да-да. Он ее поставляет. Допустим, он выиграл тендер у МВД, у МЧС, это как есть генподрядчики и субподрядчики. Вот он как генподрядчик выиграл эту форму и пришел к нам. Мы берем заказы, мы шьем. Никакого отношения… 29 рублей у нас не получает никто, может быть, кто-то получает, кто вообще не выходит или придет и пуговицу пришьет к этой одежде и уйдет. Еще раз: те, кто работает, у нас получают минимально 5 200, работая 8 часов в день.

Макеева: Вы сказали, что в настоящее время чуть больше 30% заключенных работает.

Коршунов: 33-36%.

Макеева: И получается 1 млрд. долларов в год. Если представить, что эта цифра увеличится хотя бы до половины, это же так сумма увеличится.

Коршунов: Да.

Макеева: Не первый месяц идет разговор по поводу создания и открытия торгового дома.

Коршунов: Очень тяжелая форма, а так мы бы создали его давно. Здесь мы не имеем права на ошибку. Создать очередную какую-то фирму, которой мы должны отдать все производство ФСИН, это нельзя, мы не имеем права на ошибку. Поэтому мы очень серьезно создаем с точки зрения юридического подхода, он должен быть правильно оформлен юридически. Плюс ко всему это не погонная фирма, где будут сидеть наши офицеры аттестованные, это будет коммерческая фирма. В одном должно быть очень много всего, поэтому мы очень качественно делаем. Мы не имеем права на ошибку.

Макеева: А вас есть уже разрешение, чтобы создать все это? То есть правительство одобрило      план, или вам нужно какое-то специальное разрешение?

Коршунов: Никакого нам разрешения не надо. Мы вполне самостоятельная серьезная служба, мы находимся в составе Минюста, мы с ними советуемся.

Макеева: А, может быть, крупные банки вам помогают как-то, оказывают какие-то консультационные услуги?

Коршунов: Мы с банками ведем переговоры.

Макеева: То есть вы еще не выбрали партнера?

Коршунов: Мы выбрали банк, но я не буду сейчас говорить. Загад не бывает богат. У нас осталось чуть-чуть, концепция прописывается, нюансы юридические сейчас решаем.

Макеева: И когда будет завершение?

Коршунов: До конца года. Заработает со следующего года. Все должно быть хорошо, потому что по-другому быть не может. Сама идея прекрасна, просто надо ее правильно сделать, для этого мы и собрались. Мы и сделаем правильно ее однозначно.

Макеева: Последний вопрос по  поводу Надежды Толоконниковой. Вся эта история и ее голодовка какое-то впечатление на ведомство оказали? Может быть, у вас заинтересовались, что там такое, что заключенные голодовку объявляют?

Коршунов: Просто очень неприятно. В глобальном масштабе просто очень неприятно. Все, что говорится, это неправда. Я не знаю ее, естественно, в жизни, я никогда не видел ее. Просто поймите правильно, она делала в свое время пиар в Москве, а теперь она там делать этот пиар пытается.

Макеева: То есть вы это обсуждаете со своими коллегами только в частном порядке, не было никаких собраний, совещаний по этому поводу?

Коршунов: Говорят, что туалетов нет, этого нет, но не бывает такого, это неправда. Вы же должны понимать, что она – необычная личность, чтобы специально ее отправляли в самую плохую колонию, такого быть не может. Она сидит в обычной колонии, те офицеры, которых она обвиняет, они взрослые люди, огромное количество заключенных через них прошло. Неужели вы думаете, что они не знают, как себя вести, как себя правильно ставить? Она пытается сделать большую… то голодовку объявляет, то она просила отдать ее в цех, где матрешек рисуют. У нас там восемь девочек, которые имеют высокое художественное образование, они художницы, они действительно рисуют матрешки. На каком основании начальник колонии скажет, что Толоконникова будет матрешку рисовать? Представляете, какую она матрешку нарисует?

Макеева: Вы даже точно знаете, кто в этой колонии, с каким образованием, чем занимается? Вы хорошо знаете свое хозяйство или это потому, что там Надежда Толоконникова?

Коршунов: У нас работа такая. У нас любой руководитель, я тоже вхожу в состав руководителей, мы должны это знать.

Другие выпуски