Денис Синяков о деле «Гринписа»: не думаю, что они доведут это до суда

Лобков: Внезапное переформулирование на «Хулиганство» и экстренные суды, перевод вас в Питер производило впечатление того, что это сдирижированная акция, или это нормальные темпы пенитенциарной машины?

Синяков: Мне кажется, сам суд и Следственный комитет не очень независимые институты. Наш перевод, видимо, тоже был кем-то срежиссирован.

Лобков: Когда писали Мадонна и Пол Маккартни письма, как вы считаете, это сыграло свою роль?

Синяков: Мне трудно судить. Мне кажется, заявления звезд не очень имеют воздействие на наши власти, поэтому это приятно, что они делают такие заявления, но мне кажется, это никакого воздействия не оказывает.

Лобков: У вас была возможность из СИЗО следить за тем, что происходит вокруг дела Гринпис, самого обсуждения, публичной кампании в вашу поддержку?

Синяков: Это главная проблема, что, находясь в СИЗО, ты живешь в информационном вакууме. Я получал какую-то местную газету, в какой-то момент появился телевизор, но я опять же смотрел только российские телекомпании. Общей картины о том, что происходит, у меня не было. Мне присылали письма, но сейчас я с интересом восполняю эту нехватку информации, читая фейсбук и статьи.

Лобков: Почему-то сразу поделили всех участников на две части: одна часть – люди, которые работали по контракту и не участвовали непосредственно в акции, в которую вы входите; вторая часть – те, кто планировал вылазку. Была ли разница в обращении?

Синяков: Нет, для ФСИНа и следствия это один круг лиц. Никакой скидки они не делали. Мне сейчас странно слышать слова Маркина, который говорит, что же я не показал аккредитацию фотографа. Это довольно глупо, потому что я самого первого дня показывал свое удостоверение сотрудникам ФСБ, которые брали корабль штурмом. Мне было странно за нашего кока, который спал во время акции, а он в такой же ситуации, как все остальные.

Лобков: Уже сейчас как вы считаете, то, что с вами произошло, - это правило или исключение? Подобные акции были и в других странах, статья «Хулиганство» как правило вменяется, потому что это проникновение в чужую собственность. Если вы проникнете ко мне на балкон, я же тоже вызову полицию.

Синяков: В данном случае это не противопоставление себя обществу. На мой взгляд, это была мирная акция протеста, коих в Москве и Санкт-Петербурге проходит сотни в течение года. Это разве хулиганство? Это обычное административное дело.

Лобков: Кто-то из ваших коллег уже попадал в такие отношения с властями? Девушка-финнка, говорят, профессионалка в этом деле.

Синяков: Да, она не в первый раз, она была год назад на той же платформе. И год назад капитан корабля береговой охраны не нашел состава преступления в действиях Гринписа, и на просьбу капитана платформы «Приразломная» как-то отреагировать и прекратить акцию протеста он сказал, что они ничего не нарушают, кроме, может быть, зоны безопасности.

Лобков: Вы полагаете, что это скорее демонстративная акция устрашения.

Синяков: Да, то, что я читал в прессе, что это некий посыл не соваться в нашу Арктику, имеет место быть. Соответственно, следующая акция, возможно, будет так же пресекаться.

Лобков: Она будет?

Синяков: Я не знаю. Я считаю, будет, но не против платформы, а других нефтяных компаний. Гринпис существует 42 года, это их стиль протестовать таким образом.

Лобков: Алина, а вы, как декабристка, были  с мужем и в Мурманске, и в Петерьбурге?

Жиганова: Я бы не сказала, что я там жила, но я периодически приезжала.

Лобков: Как вы оцениваете условия мурманской тюрьмы, условия переезда?

Жиганова: Я ехала на самолете, мне было прекрасно.

Лобков: А когда вы тюрьму увидели?

Жиганова: Уныло. Когда в Москве +5-15, а в Мурманске -6, сугробы, ничего не расчищено, начинается полярная ночь, мой муж сидит в тюрьме – все немножко угнетает. Когда сказали, что они переедут в Питер, стало повеселее.

Лобков: Свидания вам в Мурманске давали?

Жиганова: Да, нам дали два свидания: одно официальное через стекло, а второе у следователя в кабинете.

Лобков: Нельзя сказать, что следователи вам не симпатизировали?

Синяков: И да, и нет. С одной стороны, я не получил ни одного разрешения на звонки, хотя ходатайствовал много раз об этом. С другой стороны, дали два свидания, и первое, мне кажется, было вообще в нарушение инструкции. Когда спрашиваешь следователей «А вы сами читали обвинение? Оно же абсурдно, и здесь нет никакой моей роли», следователь говорит: «Денис, но мы же все понимаем».

Лобков: Когда вы стали работать с Гринпис, у вас был с ними контракт как у фриланс-фотографа, вы получали деньги…

Синяков: В данном случае я деньги не получил. Я получал деньги за предыдущие контракты, но только после того как сделал историю об этом.

Лобков: То есть этот контракт останется неоплаченным?

Синяков: Нет, я надеюсь, он будет оплачен.

Лобков: Вы разделяете убеждения тех, с кем работаете. Это сложная история. Я был на Чеченской войне несколько раз в 95 и 99 году. У нас был принцип ротации, что неделю-две находишься на стороне боевиков, неделю находишься на стороне федералов. У нас было правило не брать в руки оружие. Конечно, для вида мы поддерживали беседу, но мы  не участвовали в самих действиях. Есть ли у вас какие-то этические принципы, которые определяли ваши отношения с Гринписом и другими организациями?

Синяков: Безусловно. Фриланс-фотографу очень важно работать с НКО. Я выбираю такие организации согласно своим моральным принципам и своему мировоззрению, с кем мне приятно работать и чьи идеи я разделяю. Я не буду, например, работать с организациями, которые поддерживают национализм. Большинство из ценностей, в которые Гринпис верит, я разделяю. Это не означает, что мы не спорим с сотрудниками российского Гринписа о каких-то проблемах.

Лобков: У Гринписа есть целая вера, которая говорит, что Гринпис прав всегда: и когда атакуют нефтяные платформы, и когда уничтожают поля с генетически модифицированными организмами. Я не могу сказать, что разделяю все, что Гринпис делает. Порой они дают повод усомниться, работают ли они искренне за идею или их одна компания науськала на другую.

Синяков: У меня нет никаких подтверждений, что одна компания, поддерживая Гринпис, давит на другую. Я привык верить тому, что я вижу. Я верю в то, что они верят в свои убеждения. Я уже лет семь знаю Гринпис, и у меня нет ни одного подтверждения того, что Гринпис берет деньги у кого-то еще. Механизм фандрайзинга, которым они пользуются в России, я вижу. Бухгалтерия открыта. Мне кажется, это конспирологические разговоры.

Лобков: Алина, а вы легко отпускаете мужа в такие командировки? Или он вас не спрашивает?

Жиганова: Для меня командировка – это просто поездка. В эту командировку я отпускала его нормально. Он в прошлом году в том же самом участвовал.

Лобков: До этого была Сирия?

Синяков: Много было. Дважды был с американскими войсками в Афганистане.

Лобков: Вы с ними и ночевали, и ездили на бронетранспортерах, снимали их спецоперации?

Синяков: Конечно. Я тогда работал в агентстве, оно имело свой лист ротации журналистов, чтобы всегда кто-то присутствовал в Афганистане. Это было международное агентство, оно занимается всем, поэтому я был и в Израиле во время войны с Ливаном, и в Южной Осетии.

Лобков: То есть сейчас вы не ожидали ничего подобного. Тогда вы в тюрьмы попадали?

Синяков: Это первый раз.

Жиганова: Мне кажется, каждый человек волен заниматься тем, что ему нравится. Я рада, что у моего мужа есть работа, которая доставляет ему удовольствие. Но я не имею право каким-то образом моделировать его пути.

Синяков: Для меня это вообще не было опасной поездкой. Для меня это были приключения: Арктика, корабль, прекрасная команда. Я был на многих судах, но атмосфера на корабле совершенно другая, дружеская, хотя многих людей я видел впервые. Я освещал акцию Гринписа, но в том числе это часть моей большой арктической истории, которую я делал вместе с «Газпром нефтью».

Лобков: То есть «Газпром нефть» тоже взяла бы эти фотографии.

Синяков: Не эти конкретно, но мы с ними ездили на их месторождения за полярный круг. Это хорошая возможность для журналиста попасть на святая святых. Работая самостоятельно, я могу сделать более объективную интересную историю про Арктику.

Лобков: Вы должны были с ними высаживаться на корабль или фотографировать с борта Арктик Санрайз?

Синяков: Там была трехмильная зона, которую корабль вообще не нарушал. Лодки подходили к платформе. Альпинисты должны были вывесить баннеры на платформу.

Лобков: Вы должны были быть с альпинистами?

Синяков: Нет, я не умею. У них были свои GoPro, которые были изъяты. Когда следствие говорит, что нужно долго устанавливать, что происходило, это глупо, потому что девять изъятых видеокамер показывают все, что происходило.

Лобков: Ваши товарищи, которые остаются в заключении, - это техническая ошибка или переговорный шаг со стороны властей? Первый суд был по Колину Расселу, ему продлили арест аж до 24 февраля. Вы все на свободе. Вы под подпиской о невыезде?

Синяков: За нас внесли залог.

Лобков: Вы можете по всему миру ездить?

Синяков: Теоретически я бы мог ездить по всему миру, но загранпаспорт находится у Следственного комитета.

Лобков: По этим людям, кто находится еще в заключении, уже были суды, продляющие арест?

Синяков: Только Рассела оставили еще на 3 месяца, всем остальным суд отказал в удовлетворении ходатайства. Они будут освобождены в ближайшее время, когда залог поступит на счета. Следственный комитет должен предоставить счет, но они все время это футболили на суд, хотя суд формально не имеет право брать эти деньги.

Жиганова: Потом они написали отказ, что Следственный комитет отказывается брать залог.

Лобков: Не оставляют ли Рассела заложником «на всякий случай»?

Синяков: Нет. Я думаю, это глупость, потому  что судья, наверное, побоялась принять такое решение самостоятельно. Потом суд Кати Заспы длился 6 часов. Решения принимались дольше, и, наверное, уже поступил сигнал, потому что прокуратура удовлетворила требования ходатайства защиты.

Жиганова: На суде Кати Заспы формально уже адвокаты выступили, прокурор, Следственный комитет, и судья ушла на принятие решения. Проходит время, мы ждем, что она решит, и она задает вопрос, есть ли кто-то, кто готов внести залог. Формально это неправильно, но спасибо, конечно.

Синяков: Это хорошо, что Колин был, он радиооператор, важный человек на корабле. Но если был бы кок, наверное, было бы сложнее сказать, что это ключевой свидетель. А первым мог быть и он. Пришлось бы им выкручиваться.

Лобков: На что  вы надеетесь? На переквалификацию в административное дело? Штраф? Что говорят ваши адвокаты?

Синяков: Адвокаты пока ничего не говорят. Они говорят, чтобы мы были осторожны в высказываниях. Я почти верю в то, что нельзя доказать вину человека невиновного. Я с интересом жду продолжение рассмотрения дела, я бы с интересом посмотрел судебный процесс по существу: 30 человек в клетке, 40 адвокатов, журналисты. Но мне кажется, до такого не доведут, иначе это абсурд.