Бывший губернатор Мурманской области: у нас есть проблемы посерьезнее «Приразломной», а экологов арестовывали всегда

Комаров: Я знаком с этой организацией, формой и методом их работы. Впервые я с ними столкнулся еще в далекие 60-70-ые годы, первая из акций на моей памяти – это комбинат «Печенганикель», когда была акция, направленная для остановки этого комбината, чтобы были остановлены выбросы сернистых газов в атмосферу. Затем была акция со строительством кораблей-ледоколов с ядерными силовыми установками. Вот тогда была серьезная акция, высадка на этот корабль, противостояли, потому что корабли должны работать в Арктике, выбросы не только воды какой-то там будет происходить от работы реакторов атомных ледоколов, со всеми вытекающими для природы или экологии проблемами. И последняя акция на моей памяти – это с атомной станцией. В общем, все в той или иной степени связано с ядерными установками.

Давлетгильдеев: А они согласовали свои акции как-то с вами, с руководством?

Комаров: В это-то и все проблема, весь смысл их работы. Они работают методом кавалерийского наскока, если можно так сказать. Выбирается какой-то объект на грани фола, нарушения действующего законодательства той или иной страны, и они идут напролом и устраивают скандал. В это время все СМИ собираются и обсуждают эту акцию, привлекают внимание общественности к этой проблеме. СМИ это все опубликовывают, рассказывают, показывают, какие они герои, что они борются за ту или иную проблему в той или иной стране.

На Кольском полуострове действительно единственный в мире атомный ледокольный флот, но он создавался в интересах РФ, даже в интересах Советского союза, сегодня в интересах РФ, потому что флот предназначен для того, чтобы осваивать районы Севера. Посмотрите побережья Северного Ледовитого океана, там еще с 30-ых годов ничего не сделано, и для того, чтобы какую-то жизнь вдохнуть, нужны проводки, обеспечение продовольствием, грузами эти районы. И, кстати говоря, за счет того, что были построены атомные ледоколы, была обеспечена круглогодичная навигация по обеспечению Норильского промышленного района всеми необходимыми грузами, в том числе и продуктами питания. Разве это плохо?

Но, тем не менее, эти ребятки из экологической организации говорят, что это плохо, это вредно, это неинтересно. Главное в их деятельности – это скандал и рассказывать по всему миру об этом скандале, что плохо и что хорошо. Смотрите на их последний пример. США, наверное, одна из немногих стран, которая не присоединилась к Киотскому договору, выбрасывают в атмосферу углекислый газ, и никто об этом ничего не говорит. Почему «Гринпису», этим ребятам не пойти туда и не оповестить весь мир?

Давлетгильдеев: Они проводят там акции, просто мы об этом меньше знаем, потому что это далеко, а Мурманская область рядышком, это наша территория. Но ведь были случаи, когда активисты, в том числе «Гринпис», как-то за доброе дело протестовали, может быть, у них что-то получалось хорошее сделать, в том числе в Мурманской области?

Комаров: Вы считаете, что эта акция или какая-то другая может решить проблему? Нет.

Давлетгильдеев: Может быть, они хотят как раз привлечь внимание, чтобы потом дискуссия зародилась взвешенная и конструктивная?

Комаров: Хорошо, давайте мы с вами порассуждаем на тему того, какую цель преследовали гринписовцы, когда высадились на нашу платформу и что-то хотели кому-то доказать. Я считаю, что для проведения этой акции было три момента, три составляющих момента. Я свою собственную точку зрения высказываю. Первое – это Сирия, геополитическая ситуация. Второе – это то, что Россия впервые построила свою собственную платформу, не норвежскую, норвежцы являются впереди планеты всей по технологии бурения и работы в море, в частности в районах Севера. И экономика, наша экономика зиждется на нефти и газе. Так вот, если удастся приостановить работу в этой части моря, то, естественно, со всеми вытекающими последствиями для РФ.

Давлетгильдеев: Просто у них ведь логика тоже нормальная. У России достаточно месторождений на суше, мы пока можем себе позволить не разрабатывать месторождения, которые находятся на шельфе и дальше глубже на территории Северного Ледовитого океана, потому что нам тяжело их разрабатывать, это не экологически безопасно. Экологи как раз ратуют за то, чтобы мы разрабатывали те месторождения, которые у нас пока не разработаны еще на территории материка. Пока они шли в океан, технология не идеальная, вы сами говорите,  что у норвежцев более отработанные технологии по глубоководной добычи нефти, а у нас пока нет, мы отстали от них, это нужно признать. Поэтому пока что нас туда пускать, видимо, как они считают, пока что рано.

Комаров: Конкретно по этой буровой «Приразломной», да, действительно мы не норвежцы, у нас нет своей технологии, вернее, хорошей, безопасной технологии по разработке месторождений нефти и газа. Но вы говорите, что сегодня рано идти на шельф нашим предпринимателям, нашему российскому бизнесу. Давайте мы возьмем элементарно и посчитаем, что такое разработка месторождений на Ямальском полуострове, природа-мать распорядилась, что газовые месторождения находятся на полуострове Ямал. Там практически нет земли – болото, летом туда пройти невозможно, работать можно практически только зимой. Какие затраты больше, какие меньше – на шельфе либо там? Сегодня затраты меньше на Ямале, потому что существует транспортная система, то есть транспортировка газа обеспечена за счет существующих транспортных систем, в море ничего этого нет.

Но перспектива будущего России, и не только России, лежит в море, а точнее, в морях Северного Ледовитого океана. Рано или поздно туда пойдут все, этот вопрос один из главных. Мы в свое время продекларировали всему миру о том, что шельф принадлежит юрисдикции РФ, хотя сами в то время, я не знаю, как сейчас, не подали соответствующую заявку в Организацию Объединенных Наций, чтобы это было сделано официально, и мы прокричали, что это наше. Мы спровоцировали практически весь мир, чтобы люди шли на Север, люди шли в Арктику, стали строить ледоколы, стали строить корабли ледового класса, от Севера и до Юга, Китай, Канада, Дания, Норвегия, Америка. Все строят и все хотят пойти туда, потому что перспектива, будущее за Арктикой, за шельфом, хотим мы этого или не хотим, пока есть источник углеводорода, нефть или газ, перспектива там. И мы, находясь вплотную к этим морям, должны непосредственно этим заниматься, несмотря на то, что есть акции, которые проводят гринписовцы, или их нет, мы там будем. Другое дело, что надо разрабатывать технологию, которая была бы безопасна, которая бы обеспечила режим работы по извлечению углеводородов в безопасном порядке.

Давлетгильдеев: Эта технология, возможно, в том числе, обеспечит некую независимость и свободную работу от подобного рода акций, если у экологов не будет претензий к работе буровых установок, то, наверное, можно будет как-то спокойно работать.

Комаров: Если есть техника, это априори. Может только Господь Бог дать гарантию, что эта техника не сломается, не выйдет из строя и не будет каких-то критических ситуаций. Все может быть. Но, конечно, стремиться к тому, чтобы была тройная, четверная защита от непредвиденных ситуаций, конечно, это должно быть.

Давлетгильдеев: Если вспоминать 90-ые и прошлые акции экологов, активистов «Гринпис», как тогда все заканчивалось? Их так же задерживали?

Комаров: Так же задерживали, только судов не было, потому что в то время они не нарушали юрисдикцию РФ, они законно въезжали, в основном, это были российские люди. Таких массовых осуждений не было. Но сейчас, учитывая, что они вероломно проникли на нашу территорию, нарушили границу территории, пограничники вправе были их задержать, что они и сделали. Здесь нет никакого правонарушения. Они, кстати, к этому стремились, они это достигали, они хотели, чтобы их задержали, они хотели, чтобы они были осуждены. За это они получают деньги, я не знаю, в какой пропорции, в каком количестве, но то, что эти акции оплачиваются, это совершенно точно.

Давлетгильдеев: Данные бюджета «Гринписа» неизвестны, бюджеты у них большие, и это не только бюджеты…

Комаров: Я со многими разговаривал, они все в один голос утверждают, что финансирование осуществляется только за счет благотворительных взносов частных лиц.

Давлетгильдеев: Эта закрытая информация о взносах, поэтому это может быть не только частное лицо. Известно, что крупный бизнес, в том числе, спонсирует организацию.

Комаров: Я не знаю случая, чтобы гринписовцы помогли решить ту или иную проблему, я не знаю. Может, они есть, они опровергают эти факты, но, по крайней мере, я не знаю этих случаев, чтобы «Гринпис» мог решить проблему.

Давлетгильдеев: Тем не менее, если мы говорим, что они, таким образом, привлекают к себе внимание, им по-хорошему выгодна эта жесткая реакция российских властей на их акцию у «Приразломной». Может быть, было бы правильней, чтобы их пограничники задержали, препроводили в Мурманск, состоялся суд, но хотя бы их не арестовывать, а приговорить к штрафам? У нас же административный, уголовный кодекс широк в толкованиях, и можно не по максимально жестким мерам идти, а хотя бы их в СИЗО не отправлять. Потому что именно эта жесткая реакция и то, что их держат в следственных изоляторах, именно это сейчас называет наибольший процесс, в том числе у мирового сообщества. Его тоже можно понять, потому что понятно же Украину, которая требует отпустить их гражданина, который повар на судне, повар на судне все-таки никуда не залезал. Эти одинаковые меры по отношению ко всем участникам, мы же понимаем, что не все активисты, и корабль просто не может доплыть до этой платформы без капитана, без повара, без обслуживающего персонала, которые, может быть, и не активисты вовсе – они так устроились на работу.

Комаров: Здесь очень просто, здесь не рассматривается конкретно капитан, кок либо какое-то другое лицо. Здесь рассматривается, что судно, в данном случае корабль, нарушил границы суверенного государства РФ, за это вся команда, которая находилась на борту, все люди, которые находились на борту корабля, должны понести соответствующее наказание. Все, больше никаких предвзятостей здесь нет. Нарушил – ты должен получить.

Давлетгильдеев:  Там просто есть другие меры наказания, не только следственный изолятор, есть пункт – штраф.

Комаров: Наверное, что-то могли, но подошли ко всем одинаково – нарушение границы. Это морская граница, а представьте, если бы это была сухопутная граница. Давайте аналогию проведем – рыболовное судно ведет экономическую работу в нашей экономической зоне, судно арестовывается со всем экипажем этого корабля, арестовывается вылов, арестовывается судно, сети, снасти. И дальше суд в таком же порядке рассматривает дело и привлекает к уголовной ответственности весь экипаж, включая капитана, кока и так далее.

Давлетгильдеев: А если возвращаться к экологическим проблемам вашего региона, которым вы руководили. Какие важные экологические проблемы там до сих пор существуют, с которыми пока не удается справиться?

Комаров: Проблем очень много. Главная проблема – это, конечно, радиационная безопасность. На момент моего ухода из Мурманской области, из должности губернатора, было сто реакторов, которые были в том или ином виде, ядерное топливо было, естественно, выведено, но сами реакторы находились. Была охрана обеспечена, но они находились. Это первое. Второе – то, что, есть такая Губа Андреева, может быть, вы слышали, там находятся жидкие ядерные отходы. Хранилище вырыто в скале, там находится радиоактивная вода, охлаждение контура, там есть ручейки, которые по трещинам вытекают. Эта радиоактивная вода выливается в море.

Третья проблема – это работа двух никелевых комбинатов: «Печенганикель» и «Североникель». Сейчас отходы сернокислотных газов меньше стало, потому что прекратили перерабатывать в больших объемах норильскую руду, перерабатывали миллион тонн норильской руды. Кстати говоря, атомные ледоколы обеспечивали круглогодичную навигацию, и на два предприятия Мурманской области завозили миллион тонн медно-никелевой руды и порядка 80 тысяч тонн фанштейна. Так вот в этой руде было 30% серы, это вредный компонент, и эти 30% нужно было выжить. И в руднотермических печах эту серу выжигали, все шло в атмосферу, выбросы в атмосферу сернокислых газов доходило практически до Гренландии, ни одной травки зелененькой не было, погибшие деревья, все сера, камень и больше ничего. Сейчас с уменьшением переработки норильской руды это дело улучшилось, более того, были построены два завода по производству серной кислоты, что, естественно, экологическую ситуацию оздоровило в районе.

Другие проблемы существуют, но они не столь масштабны и не столь вредны для окружающей среды. Атомная станция, естественно, есть, действующая станция, четыре блока. Проблема такова – сроки действия безопасности давно прошли, каждый год проводят дополнительные меры безопасности, которые проводятся на том или ином реакторе. Если говорить по тому, как было строено, еще в 2005 году должны были прекратить свое существование, но они до сих пор в работе,  хотя меры, обезопасывающие работу этих реакторов, проводятся ежегодно.

Давлетгильдеев: Мы понимаем, что на самом деле существуют экологические проблемы в регионах, которые куда более важны, чем проблемы той же шахты «Приразломной», и нужно привлекать внимание к этим историям, а не к пока еще неработающей платформе.

Комаров: Абсолютно правильно. Еще в 1996 году, когда закладывали эти две платформы, ведь было заложено две платформы - «Приразломная» для разработки нефтяного месторождения в Карском море и второе – это по разработке Штокмановского газоконденсатного месторождения. Но сегодня это месторождение, я думаю, что не будет основано, потому что сначала был «Росшельф» создан в составе «Газпрома», потом она ликвидировалась, лицензию передали ей, там многократные изменения в организационном отношении, сегодня уже третья структура создана, лицензия у них, а разработки до сих пор нет. А это очень крупное месторождение. Мы в свое время сами создали международный консорциум, разработали техно-экономическое обоснование.

Кстати говоря, никто после нас и метра и не пробурил там, то, что было создано нами, а это норвежская компания, четыре, в общем, компании были созданы. Мы дошли до того, чтобы получить лицензию, если бы получили лицензию, сегодня бы месторождение разрабатывалось без копейки российских денег. Россия получала бы большие деньги, прибыль. Первый этап – это 30-35 миллионов газов в год, потом до 50, то есть весь северо-запад  плюс север был бы обеспечен. Норвежцы не разрабатывали в то время газовых месторождений, они были заинтересованы в том, чтобы мы разрабатывали. Лицензия была отдана с помощью Академии наук, некоторых людей, с помощью «Газпрома», в лицензии нам было отказано, консорциум распался, норвежцы сегодня преступили к разработке, успешно реализуют.

Давлетгильдеев: Уже без России.

Комаров: Без России и обеспечивают Северную Европу своим газом без нашего участия.