Андрей Бильжо, писатель и врач-психиатр: я изучил историю болезни Косенко и могу сказать, что это практически здоровый человек

09/10/2013 - 19:00 (по МСК) Павел Лобков
Андрей Бильжо объяснил Павлу Лобкову, почему экспертиза Михаила Косенко в институте Сербского проведена неверно и возрождена ли в наши дни карательная психиатрия.
Лобков: Андрей, насколько вы изучили дело Косенко? Что вы можете сказать, что это была за экспертиза, насколько качественно она была сделана? Насколько хорошо было подготовлено обвинительное заключение и приговор?

Бильжо: Для того, чтобы придать весомость самому себе, я должен сказать, что я психиатр, кандидат медицинских наук с нормальной диссертацией на тему как раз шизофрении, специалист в свое время как раз по вялотекущей шизофрении, по всем этим вещам, тогда это так называлось. Я могу совершенно точно сказать, что экспертиза, мне это очень обидно, потому что это удар не только по Михаилу Косенко, но и по психиатрии, которую я пытался на протяжении многих лет как-то отмывать от всяких терминов «карательная» и так далее. Одним этим диагнозом, одной этой психиатрической историей поставлен крест на психиатрии. Теперь я отвечаю на вопросы, карательная психиатрия или нет. Конечно, экспертиза была проведена абсолютно некачественно, я могу сказать это 100%. Почему? Я сегодня утром разговаривал с сестрой Михаила Косенко – Ксенией. Я собрал у нее то, что называется «объективный анамнез».

Лобков: То есть развитие болезни.

Бильжо: Для того, чтобы поставить диагноз, нужно поставить субъективный анамнез, анамнез жизни и болезни, то есть поговорить с пациентом. Второе – нужно собрать объективный анамнез, чтобы рассказали родственники историю жизни пациента со стороны, чем больше ты знаешь о нем, тем точнее диагноз, и тогда ты можешь назначить лечение. Третье – это психический статус, то есть ты описываешь пациента, как он ходит, как он причесан, в чем он. И старые психиатры специально пожимали руку и описывали рукопожатие, какое оно – вялое, крепкое, потому что это тоже много говорит о человеке. И плюс дополнительные исследования, если они требуются, скажем, рентгенограмма, МРТ и прочее, а у него была травма. По описанию, это человек, как сказала Ксения, образ «ботаника».

Лобков: Меня тоже можно.

Бильжо: Конечно. Это человек, который был в отличие от нас достаточно замкнут, у него были проблемы в общении в школе, он учился на отлично и закончил с отличием школу. Он не хотел поступить в университет по одной простой причине, потому что он хотел быть как все и стремился в армию. В армии он столкнулся с дедовщиной, где над ним издевались именно потому, что он такой. Ему вообще армия была противопоказана изначально. Над ним издевались, его избили, он получил травму, через год его комиссовали.

Лобков: То есть это вообще может быть не шизофрения, а невротическое расстройство, вызванное детской травмой?

Бильжо: Не исключено, что это структура аутичной личности, которая погружена в себя с проблемами общения и так далее, с астенией, потому что он быстро устает. Об этом можно говорить. Это может быть в рамках вялотекущей тогдашней шизофрении, а может быть и нет. Судя по тому, что мы видим в течение полутора лет, он находился в СИЗО в экстремальных условиях, за это время он потерял мать, узнал о ее смерти, его не отпустили на похороны, он не встречался со своей сестрой, будучи инвалидом второй группы…

Лобков: Грубо говоря, в таких случаях говорят: он сошел с ума, узнав о… То есть этой травмирующей ситуации достаточно для того, чтобы заболевание даже заново развилось, если его даже не было?

Бильжо: Конечно. Во-первых, это говорит о том, что человек абсолютно адекватен, он адекватно вел себя на протяжении полутора лет. Что еще нужно? За это время ни один из психиатров, кстати, его не обследовал. Где был Институт Сербского? Почему за полтора года к нему не пришел психиатр и не спросил: «Пациент, как вы себя чувствуете?». Никому не пришло в голову показать его психиатру на том этапе, а на этом – пришло.

Лобков: О серьезности заболевания обычно говорит препарат, который человек принимал в течение достаточно длинного периода – лет 10, да?

Бильжо: Да, 12.

Лобков: Что он такое принимал? Это же говорит о серьезности болезни.

Бильжо: Безусловно. 12 лет Михаил Косенко принимал всего один препарат под названием «Сонапакс». Я рекомендую этот препарат всем, кто нас слушает, абсолютно здоровым людям. Это мягчайший препарат, который корректирует настроение, сон, снимает нервное напряжение, скажем, перед прямым эфиром. Отличный препарат. Вот этот препарат 12 лет принимал Михаил Косенко.

Лобков: То есть его может прописать невропатолог, а не только психиатр?

Бильжо: Это может прописать любой психиатр, психоневролог, невропатолог, доктор, у которого хорошее образование, терапевт, к которому ты приходишь. Многие здоровые люди, в том числе и врачи, принимают этот препарат «Сонапакс».

Лобков: Только что пришло сообщение, что замдиректор Института Сербского Евгений Макушкин сказал, что в принципе его могут через полгода уже отпустить. Тогда у кого шизофрения – у меня вопрос.

Бильжо: Павел, я не понимаю, чем его собираются лечить принудительно. Какая параноидная шизофрения? Параноидная шизофрения – это позитивная так называемая симптоматика, галлюциногенно-параноидальный синдром

Лобков: Если брать исторические примеры, это, скажем, Нечаев, террорист Нечаев. Вот где-то там, да?

Бильжо: Террорист Нечаев, я думаю, скорее, паранойяльная шизофрения. А параноидная – это, когда пациент слышит голоса, когда у него бред преследования и так далее. Где это? Где это они все увидели? Каким образом, поговорив с ним, они увидели это? Мне ужасно обидно за психиатрию, за Институт Сербского, где главным врачом и главным психиатром Министерства здравоохранения является Зураб Ильич Кекелидзе – человек, к которому я отношусь с глубочайшим уважением, с которым я познакомился 30 с лишним лет назад как раз в больнице Кащенко. Я не раз с ним в программах на телеканалах, мы как раз отстаивали права больных, говорили о том, что психиатрия – это серьезная наука и так далее. Почему Зураб Ильич…

Лобков: Почему в Институте Сербского такая монополия? Почему они зачастую ведут себя очень политкорректно? Речь идет не только о Косенко, речь идет, допустим, о полковнике Буданове. Когда было выгодно признать его невменяемым, чтобы потом быстро отпустить, его признали невменяемым, потом его там же признали вменяемым, потому что выяснилось, что ему могут дать срок в очень хорошей тюрьме в Ульяновской области, где губернатором был его боевой товарищ и начальник Шаманов. Решили, что он теперь вменяемый, что ему лучше в тюрьму, чем в психбольницу. Может быть, нужны какие-то изменения в законодательстве, чтобы та кантора, где работал Снежневский, Морозов – авторы этой концепции шизофрении для всех, можно так сказать – чтобы все-таки они потеряла свою монополию?

Бильжо: Я думаю, что система психиатрии находится в огромной нашей системе. Если система такая в нашем государстве, то, значит, и в психиатрии такая система. Если самолеты плохо летают, то и врачи будут плохо лечить. Я не думаю, что речь идет о карательной психиатрии, надеюсь, что нет. Я думаю, что это типичная халатность, типичная необразованность. Мне хочется верить в это. Я даже предположил такую вещь, что, может быть, психиатры такие гуманисты, может быть, они решили, что вместо того, чтобы Косенко получил срок и отправился в тюрьму, они решили его каким-то образом спрятать в психиатрии, и там ему будет замечательно.

Лобков: Но он будет не в Институт Сербского, он будет не в Москве на Пречистенке, а есть определенные психиатрические больницы. В одной из них я был, я просто снимал фильм об Александре Коллонтай. В этой психиатрической больнице в 1916 году была женская тюрьма, куда Александра Коллонтай и была отправлена. Мне разрешили снять только один коридор, все остальное мне не разрешали снимать, и понятно почему – потому что это ад. Это тюремная больница постройки конца 19 века, где вонь, где камеры, где засовы. Эта спецпсихбольница в Петербурге еще считается ничего, потому что о смоленской и калужской ходят легенды. Мы читали с ужасом, что там делают.

Бильжо: Я это предположил, это мой бред. Это я предположил, что вдруг они такие гуманисты. Вообще то, что продержали инвалида второй группы в течение полутора лет в СИЗО, и ни разу его не наблюдал никто, говорит о том, что это уже издевательство над пациентом, у которого те или иные легкие психические расстройства. Полтора года достаточно, его нужно отпустить. Я абсолютно уверен, зная психиатрию, зная психологию, что человек такой структуры личности, какая у Косенко, не мог кинуться ничем тяжелым. Он пошел на этот митинг, как и я, я был 6 мая там, по одной причине, потому что у людей, у которых обостренное восприятие несправедливости, чувствительных, им каким-то образом хочется высказаться и бороться с этим. Косенко – такой человек.

Лобков: Его версия, что он придерживал омоновца и препятствовал ему. Во-первых, я не знаю, как эффективно можно препятствовать омоновцу, кого-то крутить с комплекцией Косенко, это из области фантастики. Все остальное там же очень слабо доказано.

Бильжо: Естественно, там все разваливается, и поэтому единственный способ реабилитироваться психиатрам и всем остальным – это отпустить Косенко на амбулаторное лечение домой. Это единственное, что нужно сделать. Все, история закончена, полтора года человек пробыл там. Все. Ребята, хватит.

Лобков: А знаете ли вы кого-то из врачей, кто работает в спецбольницах закрытых? У них другая психология, чем у гражданских психиатров, скажем так? Это люди как тюремные надзиратели, у них другая психология?

Бильжо: Нет. Дело все в том, что независимо от того, где работает психиатр, в каком стационаре, есть хорошие психиатры, есть плохие, даже не в профессиональном смысле. Когда я работал, был не пафосный, а простой термин – этот врач любит больных, а этот врач больных не любит. Был такой даже термин, когда врач возвращался из отпуска, а отпуска у психиатров большие, он говорил: я соскучился по больным. То есть желание заниматься своей работой, помогать больным, я таких очень много знал.

Лобков: А в тюремной системе тоже есть такие, я имею в виду в спецучреждениях?

Бильжо: Я думаю, что таких там мало, потому что, так или иначе, профессионализм  в этих местах теряется. Для Косенко с неврозом подобной симптоматикой попасть туда – это преступление.

Лобков: Смотрите, как они хорошо защитились – шизофрения с неврозоподобной симптоматикой. То есть, если стрелка компа повернется в другую сторону, они скажут: ой, невроз.

Бильжо: Да, абсолютно. Дело в том, что на эту тему могут спорить только профессионалы. Собиралась комиссия, показывали больного, это научный спор: что у этого пациента – невротическое состояние, это ближе к неврозу или это неврозоподобная шизофрения. И вот приводились аргументы. Это такие тонкости, Павел, это уровень больших ученых. Более того, с достоверностью сказать, что это неврозоподобная шизофрения, можно сказать, только собрав катамнез. Катамнез – это наблюдая пациента на протяжении многих лет. Вот спустя 5 лет или 6, или 7, или 12 наблюдения его амбулаторно ты можешь сказать: личность его не меняется, поэтому мы говорим о неврозе по шизофреническому типу. Или сказать: личность меняется, идет деградация личности, тогда мы можем говорить о шизофрении, о каких-то симптомах негативных.

Лобков: А там была всего одна экспертиза их трех человек, да?

Бильжо: Да. Как рассказала мне Ксения, была одна экспертиза. Я в этом смысле сегодня написал и обратился к Зурабу Ильичу Кекелидзе, чтобы была проведена повторная судебно-психиатрическая экспертиза.

Лобков: Андрей, задаю вам тот же вопрос дня, который мы задаем телезрителям. Что означает отправка Михаила Косенко  на принудительное лечение? Первый вариант: в страну возвращают карательную психиатрию для инакомыслящих. Второй вариант: Косенко – это частный случай, он действительно болен, и его надо лечить. Третий вариант: еще неизвестно, что лучше – лагерь или больница, так что ему еще повезло. И четвертый: обкатывается система, при которой каждому человеку можно поставить диагноз и пришить статью. Подавляющее большинство – 55% – выбрало последний вариант ответа, второй по популярности ответ про инакомыслящих – 39%, и всего 2% считают, что в психбольнице лучше, чем в тюрьме. Вы бы как ответили?

Бильжо: Я думаю, что обкатывается система. По этому случаю я практически уверен, что это не первый случай в нашей стране, еще будут такие. И с ужасом думаю, что они есть и происходят где-то в провинции, когда дело не становится публичным.

Лобков: Мы знаем про дело блогера Ефимова, который написал статью «Карелия устала от попов», которого уже готовили к суду, но он вовремя сбежал то ли в соседнюю Финляндию, то ли в соседнюю Эстонию. А что такое карательная психбольница, я думаю, можно себе представить с легкостью.

Бильжо: Конечно. Я думаю, что неугодного человека очень легко отправить в психиатрическую больницу при этой гигантской коррупции, где прокурор, начальник МВД, мэр и губернатор в каких-то небольших регионах вместе парятся в бане и выпивают. И если кто-то переходит кому-то дорогу, то вместо того, чтобы его сажать, отправят в психиатрическую больницу совсем легко. 

Другие выпуски