В 55 регионах России начались перебои с лекарствами от ВИЧ

30/04/2013 - 16:15 (по МСК) Павел Лобков
В гостях у КОФЕ БРЕЙК директор некоммерческого партнерства «Е.В.А.» Александра Волгина.
Лобков: Сегодня организация «Пациентский контроль» провела акцию около офиса крупнейшего дистрибьютора дорогих препаратов, которые применяются при лечении ВИЧ и других инфекционных хронических заболеваний в знак протеста против политики госзакупок этих препаратов. Оказывается, что в России может наступить время, когда многие тысячи больных лишатся лечения, которое им положено каждый день. Александра, а в чём вообще проблема? Насколько я знаю, Минздрав в последнее время в своих антикоррупционных усилиях децентрализовал закупки, вроде бы появилась конкуренция, и можно препараты закупать теперь без «Роспилов», откатов и особых отношений с какими-то чиновниками. Это вроде бы облегчило доступ больных к препаратам, как я понимаю.

Волгина: Идея была хорошая, потому что действительно очень трудно было контролировать централизованно закупки такого большого государства, огромное количество спеццентров. Идея была неплохой, но к ней никто не был готов. Что происходит на данный момент: регионы получили какое-то количество финансирования, они пытаются закупить как можно больше лекарств, выставляют цены, это цены не устраивают дистрибьюторов – они хотят больше, и соответственно, они не выходят на аукционы. Аукционы тотально проваливаются, у нас 20 аукционов не прошло, половина из них – на детские формы. 55 регионов вообще не объявляли ещё аукционы, потому что они смотрят на то, что происходит с другими. Мы на пороге очень массированных перебоев с лечением.

Лобков: Там же вилка небольшая, сами препараты достаточно дорогие. Они, конечно, дешевеют, это не начало 90-ых, когда три или четыре препарата существовало всего. Здесь нет, по-моему, уже такой жёсткой привязки.

Волгина: Смотрите, глобальные фармкомпании не могут же напрямую продавать, они продают дистрибьютору, дистрибьютор имеет право продавать на территории РФ. Мы сегодня почему ходили к дистрибьюторам? Потому что если вы, друзья, занимаетесь закупкой социально важных лекарств, лекарств для детей, научитесь договариваться. Это социально значимое заболевание, система должна работать, потому что это ежедневный приём лекарств, это те вещи, когда нельзя сказать пациенту: «Нет ничего». Уже каждый день идут сообщения о том, что нет лекарств.

Лобков: А где нет?

Волгина: Вот сейчас мы добывали детские лекарства для Иркутска. Всю позапрошлую неделю мы провели в попытках найти сироп, найти сумку-холодильник, найти человека, летящего в Иркутск, переправить лекарства, организовать эту всю историю с тем, чтобы иркутский спеццентр занял у кого-то другого. Потому что у детей нет сиропа, им дают таблетки. Может ли двухмесячный ребёнок принимать таблетку? Нет, конечно, а больше ничего нет, а такая ситуация по нарастающей становится тотальной. 55 регионов, я подчёркиваю, вообще ещё даже не начинали, потому что ещё никто не готов к этому.

Лобков: «Эрфарм» - это компания, около которой вы организовывали протесты. Почему от неё всё зависит?

Волгина: Это самый крупный просто дистрибьютор, мы ещё отправили петиции наши другим дистрибьюторам.

Лобков: А вы их обвиняете в том, что они хотят получить максимальную маржу, поэтому срывают аукционы?

Волгина: Да, если вы занимаетесь социально значимыми лекарствами, значит надо как-то систему… Все заявляют о своей социальной ответственности. Где она?

Лобков: То есть логично выглядело бы предложение законопроекта об ограничении торговой надбавки на социально значимые препараты, которые не производятся в России?

Волгина: Конечно, надо систему выстраивать так, чтобы она заработала. Я понимаю, что когда были огромные лоты, закупались на всю страну, это было легче и проще.

Лобков: Ну, и коррупционно было естественно.

Волгина: Насколько меньше стало коррупционной составляющей, когда это разбили на маленькие лоты, я не знаю. Это тоже такой вопрос…

Лобков: Ну, это же финансируется из местных бюджетов?

Волгина: Да.

Лобков: То есть всё это зависит от благополучия региона? Если он в Москве, то эти препараты вряд ли кончатся, и в Петербурге.

Волгина: Да, хотя на самом деле в Петербурге сейчас тоже идут смены схем. Ещё готовность самой системы здравоохранения, надо уметь закупать лекарства, это не так просто – уметь объявлять аукционы, уметь обращаться со средствами закупок. Идея хорошая, подготовка, увы, нет.

Лобков: А может быть такое, что врачи, скажем, скрывая от пациентов эти сложности, они начнут говорить: «Давайте мы поменяем препараты на те, которые у нас есть»? Если какая-то схема лечения гепатита или того же ВИЧ работает у пациента, то её нужно беречь как зеницу ока, и стараться протянуть на ней как можно больше времени, потому что не бесконечное количество препаратов сейчас в этом меню.

Волгина: Совершенно верно, у людей есть свои индивидуальные особенности, очень многие схемы могут не пойти. Задача любого человека, живущего с ВИЧ, остаться на своей схеме. Как можно дольше, это крайне важно. Что происходит? Люди приходят, и им говорят: «Ой, этих лекарств нет, давайте поменяем». Многие из наших пациентов, вы помните, наверное, историю с перебоями двухгодичной давности, подпадали под такие смены лечения, им уже меняли, потому что государство не могло выполнить свои обязательства.

Лобков: Это имело какие-то последствия для здоровья?

Волгина: Конечно, любая смена препаратов имеет очень серьёзные последствия. Просто потом будет не из чего выбирать, приходит момент, когда выбирать не из чего. Если говорить о детях, то у детей значительно меньшее количество препаратов. Менять детям вообще не на что, там очень ограниченное количество схем. Смена для детей может быть просто фатальной, один раз поменял – и всё, больше нет.

Лобков: Я сейчас читаю научные журналы, я смотрю, что буквально каждые полгода появляется новое в разы более мощное средство. Оно, конечно, стоит безумных денег, потому что фирме, которая это придумала, нужно окупить затраты на разработку, это 20-25 лет напряжённой работы огромного коллектива учёных, испытаний. Мне почему-то стало казаться в последнее время, что разработка лекарств впервые, может, стала опережать эволюцию самого вируса.

Волгина: К этому, увы, мы и возвращаемся в результате этих закупок. Сейчас новые классы лекарств, комбинированные препараты, меньше таблеток, меньше побочных эффектов, весь мир живёт на другом этапе лечения ВИЧ-инфекции, а из-за того, что сейчас происходит с закупками, закупают некомбинированные препараты, устаревшие препараты. Из-за того, что нужна низкая цена, покупают худшие препараты. Как это скажется на здоровье пациентов – всем понятно. Мы медленно, но верно идём в 90-ые с лечением ВИЧ-инфекции. Ещё год назад лечили лучше, чем мы будем лечить в этом году… Некоторые препараты, например, ставудин, уже полмира от него отказалось, ВОЗ его не рекомендует, а у нас его закупают.

Лобков: Это чем лечили Фредди Меркьюри, условно.

Волгина: Да. Разбитые дозы, уже давно применяют комбинированные. Есть вообще такая возможность принимать одну таблетку, а у нас сейчас опять кучки таблеток, кучки побочных эффектов.

Лобков: Смотрите фильм «Филадельфия», у них всё это было, по-моему, 1983 год.

Волгина: Да.

Лобков: А сейчас можно говорить о том, что, как говорил Путин, и как говорила Вероника Скворцова, что при помощи импортозамещения на наших фармацевтических предприятиях, как раз во время прямой линии президент сказал, что у нас невероятно растёт фармацевтическая промышленность. Можно ли на этой базе делать такие препараты, которые самые новые, самые прогрессивные в виде дженериков, собирать их у нас?

Волгина: Сейчас готовятся к выходу российские дженерики, на данный момент идёт оформление их. Я всегда очень на это надеюсь. Здесь вопрос к дженерикам – всегда вопрос качества, чтобы они были такого же качества, как бренды.

Лобков: Потому что сложные длинные формулы, и если попадает грязь, то это много разной грязи.

Волгина: Там много всяких нюансов, даже не об этом сейчас. Мне кажется, что это вообще единственный путь. 700 тысяч ВИЧ-положительных, постоянный, каждогодичный прирост с эпидемией, про профилактику – отдельный разговор. Мы её не остановили уже, будем честны. Всё больше и больше людей нуждаются в лечении, эпидемии уже 15 лет в этой стране, мы никуда не денемся, кроме выпуска собственных препаратов, генерических форм, ни одного бюджета не хватит.

Лобков: Брынцалов пытался как-то… Мне говорили специалисты, что попробовали они это зелье, и на первой стадии от него отказались. Брынцалову что-то не понравилось.

Волгина: Брынцалову, конечно, нет.

Лобков: Значит, надежда на что-то другое?

Волгина: Да, сейчас несколько фармкомпаний готовят к выходу на рынок. Главное для нас, как для пациентов, чтобы качество не ухудшилось, потому что, конечно, мы заинтересованы в том, чтобы цены были ниже. Больше людей, больше спасённых жизней.

Лобков: Сами фирмы мне говорили такую забавную вещь, что когда Россия вошла в Большую восьмёрку, у каждой фирмы-поставщика есть линейка определённая. То есть богатым странам, которые в G8, они могут покупать только по верхней планке цен, а такие хитрые страны, как Индия и Бразилия, которые не вошли в G8, им и дженерики разрешают делать, не платя авторскую пошлину, или частично платя, они могут лекарства дешевле закупать. Есть фонд Клинтона, который, как я понимаю, над этим работал. Может быть, есть какая-то возможность государственных переговоров с тем, чтобы Россия и закупала их подешевле? Потому что, насколько я понимаю, Россия закупает по максимальным ценам эти препараты.

Волгина: Чем хороши дженерики? Приход на рынок дженериков обычно снижает цены, если мы посмотрим на рынок других стран, то обычно приход на рынок дженериков снижает цены на бренды, потому что они вынуждены подстраиваться, соответственно, цена падает. Но моё убеждение, что брендам уже давно пора снизить цену для России – слишком большие объёмы закупок. Уже выгодно ставить ниже ценник. Я надеюсь очень, что бренды смогут их понизить. Там есть несколько механизмов, это патентное право, это достаточно тонкие вопросы…

Лобков: Да и людей жалко, если люди отработали по 30 лет над препаратом, причём известно, что только каждая тысячная формула доходит до испытаний, до клинических даже. Понятно, что труд потрачен на это, и люди тоже хотят есть.

Волгина: Это понятно, но у патентов есть временные сроки, когда патент истекает, тогда и делают генерическую форму. У них есть время, когда они получают обратно свои деньги, а дальше патент снимается, лекарство уходит, и тогда уже можно делать дженерики и снижать цены. Вы правильно говорите, что идёт новый класс препаратов, на начальные препараты уже можно снижать цену. Но сейчас речь не о самой глобальной форме, а о дистрибьюторов, которые продают. Получается, нужно обеспечить интересы фармкомпаний, обеспечить интересы дистрибьюторов, которые хотят деньги, а кто будет заниматься интересами пациентов? Детям нужен сироп, людям нужно современные нормальные лекарства, которые удобоваримы для приёма.

Лобков: А какие-то контакты были у вас с Минздравом по этому поводу?

Волгина: Да, мы знали, что будет децентрализация, Минздрав обещал, что всё пройдёт более-менее гладко, они очень стараются эту систему сейчас наладить. Но моя оценка – они не были готовы, конечно, и спеццентры на местах тоже. Они делают максимум того, что могут, но пока не справляются явно.

Лобков: А что за звери такие, получается, дистрибьюторы? Как вы оцениваете примерно тот доход, ту торговую надбавку, которую они получают? Может, в результате всего этого у них остаётся процентов 10 только на то, чтобы персонал содержать. Или нет?

Волгина: Я так не думаю.

Лобков: Они раскрывают свои данные?

Волгина: Нет, к сожалению. Как мы можем делать мониторинг аукционов и того, что прошло и не прошло? Мы смотрим в открытом интернете, так же ребята, живущие с ВИЧ, смотрят на сайтах госзакупок, смотрят, прошли или не прошли аукционы. Это та информация, которой мы обладаем. Сколько их прибыль? Я так догадываюсь, что на 27 этаже в Северной башне Сити, я думаю, что нормально у них всё, и они могли бы вполне. Это не такое большое количество препаратов.

Другие выпуски