«Я же не могу признаться вам в эфире, что употреблял наркотики!» Интервью с профессором Уиллом Брукером, прожившим год в роли Дэвида Боуи

Козырев: У меня на связи профессор Уилл Брукер, доброго дня Вам!

Брукер: Пока доброго утра!

Козырев: Мой первый вопрос: Когда и как к Вам в голову пришла идея решиться на такой необычный эксперимент?

Брукер: Да, Вы знаете... Много лет я был фанатом Боуи, но к серьезному изучению его творчества и его самого я приступил лишь после смерти Лу Рида. Лу Рид, чьим фанатом я также являюсь, был на пять лет старше Боуи, и я вдруг осознал, что мои кумиры не вечны. Это натолкнуло меня на мысль, что если я хочу отдать должное гению Боуи в своих исследованиях, мне нужно приступать как можно скорее. Так что к толчком к началу работы стала смерть Лу Рида, и, к сожалению, Боуи умер в процессе моего исследования. Мой подход был обусловлен огромным количеством уже написанных книг о Дэвиде. Разумеется, Боуи для меня — супергерой, но я стремился понять его человеческую природу, обнаружить в нем человека, а не небожителя. Для этого я отправился туда, где он родился, бродил по улочкам, на которых он жил, начал одеваться в свойственной и придуманной им манере, пытался посетить места, в которых он бывал, испытать то, что испытывал он, понять его как личность, человека, а не как суперзвезду. Основной смысл эксперимента состоял в этом.

Козырев: Интересно, сколько стоила самая дорогая вещь, которую Вам пришлось приобрести в процессе эксперимента? 

Брукер: Хороший вопрос! Их было две: голубой костюм из клипа Life on Mars, который обошелся мне в тысячу фунтов, и плащ в расцветке британского флага с обложки альбома Earthling стоимостью также в тысячу. Многое я смог найти в секонд-хендах и на распродажах винтажной одежды, но за эти две вещи мне пришлось отдать две тысячи фунтов.

Козырев: Нашли на Camden Market?

Брукер: На Е-bay!

 Козырев: E-bay!

Брукер: Camden Market мне очень нравится, если что.

Козырев: Вы изучали ранние годы Боуи и в своей книге говорите о звуках, которые Боуи слышал с улицы, или из паба напротив. Расскажите, из чего состояла звуковая картина его мира, как звучала его реальность?

Брукер: Смотрите: мы не знаем, что именно в то время играло в пабе, а это занятно, ведь нам известно, что, когда Боуи был подростком, окна его комнаты выходили на паб. Теперь же это ресторан индийской кухни, любой желающий может его посетить. Мы можем представить себе, как юный Боуи выглядывал в окно и видел старшее поколение, людей, слушающих музыку, проходящих мимо его окна. Сам он в то время слушал американское радио, и мы знаем наверняка, что Боуи был большим фанатом Литл Ричарда, в частности песни Tutti Frutti, обожал Элвиса Пресли, а его композиция Hound Dog стала для него откровением. Ему нравились Эдди Кокран, The Beatles, The Rolling Stones — много американской музыки, рок-н-ролла и блюза. Отец Боуи приносил для него эти пластинки, оказывая серьезное влияние на его музыкальный вкус.

Козырев: В книге Вы задаетесь вопросом: «В чем секрет успеха Боуи из тысяч людей, мечтавших о подобном?». Была ли у него какая-то тактика, или же он просто плыл по реке жизни, наслаждаясь происходящим?

Брукер: Отличный вопрос! В одной из поздних песен Боуи есть цитата, если дословно: «И я бегу по улице жизни». Так что, думаю, он просто плыл по реке жизни, — метафоры очень схожи. Была ли у него тактика? Наверняка мы никогда не узнаем, просто не сможем узнать, о чем он думал, когда был подростком. Я думаю, его тактика исчерпывалась желанием быть звездой, стать успешным и знаменитым. Он пробовал разное на этом пути, думаю, в какой-то момент он бы охотно согласился стать актером или, возможно, мимом, но по большей части его путь был музыкальным. Он любил экспериментировать со своей внешностью, не исчерпывал себя исключительно исполнением песен, ему также хотелось создать запоминающийся образ. Полагаю, основу его тактики составляло желание стать знаменитым, успешным, стать звездой, однако последовательной стратегии по достижению успеха у него не было, он пробовал идти разными путями. Безусловно, он был талантлив, но он не был кем-то выдающимся с рождения, и, думаю, главный секрет его успеха в том, что он смог развить в себе необходимые качества и не бросил начатое, что четко прослеживается в Боуи 1960-ых годов.

Козырев: Прошу прощения, что перебиваю, но это очень интересное замечание: Вы сказали, что Боуи не был чрезвычайно одаренным человеком, но в сравнении с кем? Можете привести пример артиста, который, в отличие от Боуи, был настолько талантлив с рождения, что все, что потребовалось для раскрытия таланта — это немного времени?

Брукер: Я не настолько знаком с остальными артистами...

Козырев: Я понимаю.

Брукер: Наверное, Принц, Пол Маккартни, и, думаю, Фредди Меркьюри, который как вокалист, гораздо техничнее Боуи. Дэвид — очень любопытный экземпляр. В интервью с теми, кто знал Боуи в подростковые годы, можно услышать нечто вроде «Да, я с самого начала знал, что Дэвид особенный», но его преподаватель музыки признавал, что никаких выдающихся талантов за Боуи не водилось. Мне импонирует такая честность, признание учителя музыки в том, что Боуи был вполне посредственным учеником. Но мне также безумно нравится наблюдать и слышать рост и развитие Боуи в каждой последующей записи, обретение им уверенности. Например, Боуи не умел читать ноты с листа и играть, но он выучился игре на пианино и брал уроки игры на саксофоне будучи подростком. Все начинается с идеи, стремления, и Боуи работал над собой. Это не то, что было дано ему с рождения, ведь даже как исполнитель он был достаточно замкнут и стеснителен, однако он продолжал развиваться.

Козырев: Изучая биографию Боуи, я заметил, что на его пути было много ошибок и неудач, иногда такого масштаба, что кто-нибудь другой точно бы махнул на все рукой. Например, тот случай, когда Space Oddity вошла в американские чарты, а затем — ничего, большое «ничто» на протяжении двух лет. Как Вы считаете, откуда он черпал силы и энергию, чтобы идти дальше несмотря ни на что?

Брукер: И снова хороший вопрос. Боуи ведь тоже требовалось время, чтобы прийти в себя. Разумеется, были случаи, которые выбивали его из колеи и погружали в депрессию, и ему было очень тяжело, но мне нравится эта человеческая уязвимость: он принимал каждое поражение близко к сердцу, уходил с радаров на какое-то время, а затем возвращался с чем-то другим. Безусловно, он переживал, но никогда не останавливался полностью, скорее, бросал что-то одно и начинал другое. Эту гибкость можно проследить и в поздней карьере Боуи — в конце 1980-ых. В то время репутация Боуи была крайне неустойчивой, его практически перестали принимать всерьез, а затем он вернулся в составе Tin Machine — в своеобразной попытке создать чисто мужскую хард-рок группу в отличие от сольного проекта, но группа не имела большого успеха, и в 1990-ых Дэвид, можно сказать, вернулся к истокам. Боуи брал паузы, переосмыслял происходящее и возвращался с новой идеей.

Козырев: Очень прошу Вас дать ответ на вопрос, терзавший меня долгое время: что за история, связанная с травмой его левого глаза? Я слышал много версий о случившемся.

Брукер: Полагаю, мы можем отыскать зерна правды. Во многом, что связано с именем Боуи, мы никогда не будем уверены наверняка, поскольку очень многое произошло слишком давно и успело обрасти слухами и сплетнями. Однако, на Ваш вопрос можно ответить: Дэвиду было 15, он поссорился с одним из своих друзей, Джорджем Андервудом, из-за девушки, и удар Джорджа пришелся Дэвиду в глаз, а на руке Джорджа было кольцо. Отец Дэвида отвез его в больницу, и я даже слышал фразу, что «его глаз буквально лопнул». Трудно представить, насколько это было больно, на восстановление ушли месяцы, и за это время Дэвид разучил свои любимые песни на пианино, то есть, проводил время с пользой. Можно предположить, что причиной разного цвета глаз Боуи является тот факт, что зрачок одного из них всегда более расширен, более открыт. Но, как мы все знаем, это стало его визитной карточкой, так что Боуи, что называется, сделал из лимонов лимонад, и это то, чему стоит поучиться и восхищаться в равной степени.

Козырев: Вы упомянули о тайнах и слухах, а можем ли мы верить всему, что говорит Боуи в своих интервью? Ведь иногда он себе противоречит. 

Брукер: Нет, однозначно нет. Он противоречит себе иногда потому, что забывает сказанное, а иногда, как мне кажется, от скуки и нежелания отвечать на те же самые вопросы в тысячный раз, поэтому и придумывает всякие истории. В частности, тому, что он рассказывал в 1960-70-ых годах, мы совершенно не можем верить, поскольку тогда ему нравилось эпатировать и провоцировать публику своими высказываниями. Он лукавит относительно своего прошлого, детства и т.д. Думаю, мы можем понять, что звезду его величины всегда одолевали и будут одолевать однотипными вопросами, ответы на которые в какой-то момент захочется разнообразить. Однако верить сказанному им в интервью мы совершенно не можем. Все, что мы можем, — изучить множество интервью с Боуи и попытаться найти общий знаменатель. Также не стоит забывать, что его карьера была очень долгой, и когда его в 50 лет спрашивают о том, что было с ним в 18, думаю, ему просто-напросто сложно вспомнить и точно все изложить. Несмотря на все это, нет, верить ему мы не можем. 

Козырев: Можете немного рассказать о его взаимоотношениях с братом Терри? Насколько я знаю, на протяжении долгого времени Боуи сильно переживал о том, что с ним самим, с его психикой может что-то случиться.

Брукер: Терри был его единокровным братом, и в подростковые годы они были очень близки. Повзрослев, Терри часто ездил в Сохо и привозил оттуда Дэвиду джазовые пластинки и книги битников, оказывая тем самым огромное влияние на Боуи. Затем из тихого и скучного лондонского предместья Терри перебрался в Лондон. Думаю, с определенной точностью можно сказать, что Терри страдал от шизофрении, и одной из причин переживаний Дэвида служило его знание о том, что шизофрения передавалась в его семье из поколение в поколение, в том числе и по женской линии. Полагаю, Дэвид очень боялся, что тоже может иметь это заболевание. Предположу, что та страсть, с которой Боуи творил, обусловлена как раз его стремлением высказывать все свои идеи наружу, а не копить внутри себя. Он стремился излагать их на бумаге, облекать в слова, и, вновь, мы можем лишь догадываться, но, похоже, та кипучая энергия, с которой он работал в 1960-70-ые годы, те скорость и драйв есть ни что иное, как желание освободиться от мыслей и не позволить им поглотить себя. И личность его брата во всем этом играет не последнюю роль.

Козырев: В Вашей книге я обнаружил описание таких моментов в карьере Боуи, о которых раньше не знал, например, тот факт, что Боуи пытался написать музыку к «Ромео и Джульетте» Франко Дзеффирелли, расскажете об этом?

Брукер: Это было в период проб и поисков, тогда, когда он вроде как должен был это сделать, но его первый сингл поднялся в чартах, а второй разошелся тиражом в сто копий, так что... Боуи всегда находился в процессе поиска, и его менеджер, Кеннет Питт, всегда предлагал ему множество вариантов. Это, на самом деле, очень мило, ведь его менеджер писал отцу Боуи письма, так как Дэвид был еще довольно юн. В одном из писем сохранившейся переписки между Кеннетом и отцом Боуи, Джоном Джонсом, есть строка... Сейчас я ее зачитаю, менеджер пишет: «Мне кажется, Дэвид испытывает трудности с такого рода работой. Думаю, он поторопился и взялся за такой масштаб слишком рано, однако стоит отдать должное его смелости. Передам получившиеся наброски». Дэвид же был по факту подростком, пытавшимся написать песни для мюзикла по пьесе Шекспира, съемки которого проходили в Риме. Он был недостаточно хорош, недостаточно зрел для такого. Тем не менее, он приложил серьезные усилия, и это отлично демонстрирует его амбиции, он всегда пробовал что-то новое.

Козырев: В другом фрагменте книги речь идет о мюзикле по роману «1984». Я, так понимаю, его идею отклонили. Расскажите поподробнее.

Брукер: Я так понимаю, что в тот момент вдова Джорджа Оруэлла, Соня Блэр, не хотела, чтобы Боуи писал мюзикл по роману. Полагаю, даже, что она была против идеи мюзикла в принципе, что справедливо, на мой взгляд (настоящее имя Оруэлла — Блэр, его супруга — Соня Блэр). Надо признать, не думаю, что и Боуи был готов к работе над мюзиклом. Думаю, Дэвиду не удалось бы сделать хоть сколь-нибудь приемлемую работу по такому роману. Однако Боуи пошел другим путем и сделал гораздо лучше — перенес эти идеи в свой альбом Diamond Dogs и в проработанное до мелочей шоу. Считаю, что мюзикл был бы неудачным, но альбом шикарен. Это еще один пример того, что Боуи находил вдохновение во всем, что его окружало, в его голове всегда рождались новые идеи, которые иногда смешивались и рождали, в свою очередь, что-то качественно новое. И такие неудачи всегда к лучшему, ведь если бы мы слышали только «да», то не развивались бы.

Козырев: Трудно не согласиться. Полагаю, один из самых запоминающихся моментов Вашего эксперимента — это имитация жизни Боуи в Лос-Анджелесе, когда Дэвид не выходил из отеля и питался исключительно красным перцем и молоком — убийственная комбинация, на мой взгляд, и боюсь представить, как это отразилось на Вашем самочувствии. Но ведь одной из составляющих этого периода жизни Боуи были наркотики. И, конечно, подобный опыт из его биографии исключать нельзя. Как Вы решили эту проблему?

Брукер: Я же не могу признаться в телевизионной передаче, что употреблял наркотики, запершись в номере отеля.

Козырев: Ну, само собой! 

Брукер: Ну вот и я об этом.

Козырев: Нет, конечно, не можете, но, возможно, Вы пользовались какими-то заменителями, средствами, имитирующими наркотическое воздействие. Вы как-то расплывчато об этом пишете в своей книге. 

Брукер: Соглашусь, написано расплывчато, но придерживаюсь того, что это осознанная расплывчатость, мы не можем постоянно быть откровенны и честны. В одной вещи могу Вам признаться: я пил энергетики в огромном количестве, это и был, скажем, законный заменитель. Вы говорите, что это был захватывающий период — на самом деле нет, ведь я просто сидел в номере отеля, бывали моменты и поинтереснее! Например, выступить вживую — гораздо более захватывающе! Сейчас, оглядываясь назад, мне кажется, что это был самый мрачный период, который мне довелось испытать. Вопрос, безусловно, стоящий, но Вы понимаете, что с точки зрения закона я не могу на него ответить откровенно.

Козырев: Да, конечно, я понимаю. Еще один период жизни Боуи, о котором у меня накопилось множество вопросов — путешествие в Берлин, Hansa Studio, но есть эпизод, который всегда приводил меня в замешательство: насколько мне известно, Боуи вернулся в Лондон в нацистской форме...

Брукер: Ну уж нет!

Козырев: Можете тогда разъяснить мне, в чем заключался такой повышенный интерес Боуи к этому периоду истории?

Брукер: Давайте начнем с того, что белая рубашка — это всего лишь белая рубашка, а не нацистская форма. Есть некая двойственность относительно того, вскидывал ли он руку в нацистском приветственном жесте или всего лишь махал ею. В имеющихся фотографиях и фильмах сложно разобрать, было ли это простое приветствие или же нацистский жест. Полагаю, этого мы никогда не узнаем наверняка. Однако мы точно знаем, что Боуи позволял себе довольно неоднозначные высказывания в адрес Гитлера: что-то вроде того, будто Гитлер был рок-звездой, а сам Боуи мог бы стать хорошим премьер-министром фашистского толка, — согласитесь, глупые высказывания. Верил ли он в них? Не уверен. Думаю, в какой-то мере — но не будем забывать, что он употреблял наркотики, находился в изоляции, а затем и в обществе соответствующих людей, серьезно увлекся идеей культа, что в принципе имеет пересечения с нацизмом. Думаю, психологически ему было очень плохо, но и не будем забывать о его любви к эпатажу. Он любил провокационные высказывания, все еще был достаточно молод, к тому же интервьюеры задавали одни и те же вопросы, а он отвечал и следил за реакцией. Я думаю, он никогда по-настоящему не верил в идею нацизма, думаю, он примерял ее на себя, как одежду, что само по себе вызывало шок и эпатировало, и, думаю, повзрослев, он понял, насколько это было неразумно. Не верю, что он вернулся в Лондон в нацистской форме, думаю, на нем были крутка и белая рубашка, и он поднял руку, а мы теперь гадаем, что это значило. Считаю, с его стороны это было безответственно, это были импульсивные, плохие решения.

Козырев: Это перекликается с тем, что Вы говорили в самом начале: ему хотелось известности, признания, и здесь возникает вопрос: какой ценой? Насколько далеко способен зайти человек, чтобы обратить на себя внимание? И все это как раз связано с увлечением и заигрыванием с эстетикой нацизма. Я абсолютно с Вами согласен: я не могу ни понять его поведение, ни объяснить, и считаю, что это было неразумно, и, возможно, сказывались его юный возраст и наркотики.

Брукер: Да, именно. И к вопросу о цене известности: альбом, который Боуи продюсировал в период Лос-Анджелеса и наркотиков называется Station to Station, и мне он кажется одним из его безусловных шедевров. Однако цена... Боуи заявлял, что не помнит совершенно ничего из того периода своей жизни. Он действительно чуть не умер тогда, и я думаю, он имел все шансы на это, и я очень рад, что этого не произошло. Образ жизни, который он вел в то время, мог запросто его прикончить, а он ничего не помнит. Вот и цена. Иронично, но в то время он продюсировал великолепные работы.

Козырев: Что было самым сложным в Вашем путешествии по жизни Боуи?

Брукер: Откровенно говоря, самым тяжелым моментом стала его смерть, что меня совершенно шокировало. Он был крайне закрытым человеком и говорил о своем состоянии только самым близким и дорогим людям, поэтому кто-то вроде меня даже и помыслить не мог о чем-то подобном. Поэтому эта новость стала такой неожиданностью, и я очень тяжело переживал эту утрату, ведь я был преданным фанатом Боуи многие годы и, как и большинство других его фанатов, переживал его уход как смерть члена семьи или близкого друга. Я также находился в процессе исследования, что подразумевало ряд выступлений в качестве Дэвида Боуи, и я подумал, что продолжать работу с моей стороны было бы верхом неуважения, однако в то же время понимал, что мне нужно продолжать. Перед тем, как вернуться на публику, я взял паузу в месяц. Было очень тяжело, какое-то время я не мог слушать его музыку, мне нужно было осмыслить произошедшее. Смерть Дэвида Боуи стала для меня потрясением — иначе сказать нельзя.

Козырев: Вы упомянули, что обращались за помощью к специалистам.

Брукер: Да, это так.

Козырев: Это помогло?

Брукер: Мне кажется, основная цель терапии — помочь человеку... Терапия помогает комплексно. Я обратился к специалисту, поскольку мой проект подходил к концу, и мне нужно было возвращаться к нормальной жизни. Терапия помогла мне осознать роль, которую Дэвид Боуи сыграл в моей жизни, но я также начал задумываться о поколениях, семье, о том, какое значение имеет Боуи в контексте «английскости», не в протяженных масштабах — поколение, родившееся до меня, испытывало влияние Второй мировой войны, а Дэвид Боуи стал олицетворением творческого вызова английской сдержанности. Речь шла о месте Боуи в моей жизни и в английской культуре, об отношении всего этого к моей семье, предыдущим поколениям. Я смог увидеть некую целостность и поместить туда Дэвида Боуи, терапия помогла мне расставить все по полочкам.

Козырев: Какие скрытые послания... Нет, начну с другого: одним из главных потрясений в моей жизни было узнать о смерти Фредди Меркьюри. И я был просто поражен, узнав, что лишь члены группы Queen знали о его смертельном на тот момент заболевании. Они опубликовали заявление, сообщающее об этом, за день до его кончины, такова была его воля: «Мир узнает, но лишь незадолго до моего ухода». Мне тогда показалось это неким последним выступлением, а следующим подобным опытом стал Боуи, поскольку я даже не догадывался о его болезни, не встречал в новостях, нигде, а затем сообщают о его смерти, публикуют два этих видео, в каждом из которых фактически говорится: «Через это мне пришлось пройти, вот с чем я вас оставляю». Мне кажется, все, что произошло после его смерти, — это тоже часть его плана. Музыкальные релизы и т.д. Какое послание Вы видите в его гибели и в том, что произошло после его ухода?

Брукер: Мне кажется, нам не стоит... Понимаете, все это снова двояко. Боуи все еще работал над музыкой в тот момент. Я думаю, когда он писал музыку с Blackstar, он не знал наверняка, что произойдет дальше, думаю, он надеялся, что проживет дольше, и в то же время, мне кажется, он был готов к смерти. Поэтому считаю, что его работа гораздо многослойнее, чем просто прощальная музыкальная записка, думаю, это творчество человека ожидающего смерти, но не знающего, когда она наступит. С моих исследовательских позиций альбом Blackstar — это подведение итогов, переосмысление всего того, что он совершал, с большим количеством внутритекстовых отсылок на прошлые песни, костюмы и визуальные образы с предыдущих альбомов. Это проверка связи, приветствие и прощание одновременно. Не просто прощание — это взгляд назад, рефлексия над всем творчеством. Если это последнее слово — так тому и быть, но сюда заключено «если», что не превращает альбом в прощальную работу. Мы, конечно, понимаем, что он был очень болен, но он не знал наверняка, сколько ему осталось, и потому продолжал творить. Это альбом-переосмысление и также альбом-послание, думаю, большая часть Blackstar и клипа Lazarus содержит в себе идею передачи послания и его распространения, что можно проследить в строках из песни Blackstar:

«Что-то случилось, когда навсегда закрылись его глаза,

Душа отлетела ввысь на метр и отступила назад,

Кто-то другой им стал и в отчаянном крике разверз уста:»,

речь как раз о передаче послания своим фанатам, публике, любому человеку.

Козырев: Вы видели мюзикл «Лазарь»?

Брукер: Да, конечно, я смотрел его в Нью-Йорке, но Боуи тогда был еще жив, думаю, это было в последние недели его жизни.

Козырев: Вам понравилось?

Брукер: Скажу откровенно и честно: нет. Мне показалось, что он попросту недоделан. Он неплох, и в нем задействовано много талантливых людей, с вокальной точки зрения все чудесно, и декорации замечательные. Однако считаю этот мюзикл любопытной заготовкой, чем-то, находящимся в процессе создания, но не полноценно состоявшимся произведением. Возможно, отчасти дело в рефлексивном замысле Боуи, ведь он просматривал каталог песен и менял их таким образом, чтобы исполнителями были молодые артисты возраста его сына или даже дочери, то есть подростки. Все это часть подготовки к прощанию, однако мюзикл сильно изменился по прибытии в Лондон: что-то было вырезано, что-то добавлено.

Козырев: Я как раз видел лондонский вариант! Смотрел его в Лондоне с известным актером в главной роли, забыл, как его зовут, но он играл главную роль, и я был приятно удивлен его таланту! Песни Боуи удавались ему отлично. И сам продакшн меня впечатлил. Как фанату Боуи, мне понравилось, был рад, что такое произведение случилось, и что оно, вероятнее всего, не забудется.

Брукер: Да, я не спорю, в нем много того, что может понравится. Я просто отвечаю искренне: сам сюжет меня не заинтриговал, вот и все.

Козырев: Что Вы чувствовали, стоя на сцене и выступая с группой Боуи? Продолжите ли Вы развиваться в этом направлении?

Брукер: Я бы сказал, что это какой-то иной уровень тревоги и возбуждения. Всегда боишься, что забудешь строчку, или что споешь ее не так, но потом ты ловишь волну, чувствуешь публику и наслаждаешься происходящим, вы вместе чествуете Боуи. Так что для меня выступление — это смесь, баланс нервов и какого-то творческого адреналина. Вы знаете, я попытался сделать шоу-трибьют Боуи, и в какой-то степени мне удалось. Не думаю, что делать все то же самое было бы правильным решением, это все было в моменте, я выступал в качестве эксперимента, который длился один год, и теперь это выглядело бы несерьезно и по-дурацки. Однако я получаю большое удовольствие от пения, недавно я презентовал свою книгу в Санкт-Петербурге через зум-трансляцию и как раз спел там, правда, без костюмов и грима — не испытываю желания становиться трибьют-артистом.

Козырев: Если бы у Вас была возможность задать один вопрос Дэвиду Боуи, что бы Вы спросили? Только один!

Брукер: Ну, если бы Дэвид Боуи воскрес, у меня было бы много вопросов о том, где он был, и на что это похоже. Я бы многое хотел ему сказать, и по большей части это благодарность, но если бы каким-то чудесным образом Боуи вернулся из мертвых, а я мог бы задать лишь один вопрос, не касающийся темы загробной жизни, я бы спросил, что он хотел сказать альбомом Blackstar, о чем была его последняя работа, каким было его послание, и причиной такого вопроса является желание миллионов людей знать на него ответ.

Козырев: Благодаря Вас, мне безумно понравилась наша беседа, теперь сижу и думаю, черт, почему я не догадался попросить Вас спеть, а кто-то в Санкт-Петербурге меня опередил! Это же должен был быть я! Спасибо Вам за Вашу книгу, получил огромное удовольствие при прочтении...

Брукер: Спасибо Вам, что прочли!

Козырев: Желаю Вам всего наилучшего, не знаю, какие у Вас планы, но надеюсь, нам еще доведется побеседовать друг с другом.

Брукер: Благодарю Вас, мне очень понравилось наше интервью! До новых встреч!

Козырев: До свидания!