Выставка одного из самых известных и провокационных художников современности Яна Фабра открывается в Эрмитаже. Денис Катаев встретился и поговорил с художником и режиссером — о его творчестве, современном искусстве и актуальности древнегреческих мифов в наше время.
Ян Фабр: «Мне кажется, не существует авангарда без традиций. Когда я смотрю на своих учителей — например, на Иеронима Босха того же, его картинам 500 лет. Тем не менее, они полны воображения, они и сегодня удивляют, много значат. На самом деле, Босх был очень религиозным человеком, он был вовлечен и в политические дела, он постоянно в своих работах атаковал, полемизировал. Он нападал на церковь, и предержащих власть, и в этом смысле он гораздо более современный, чем многие из сегодняшних художников. Часто очень бывает, что классические художники бывают гораздо более современными, чем самые авангардные современные авторы. У того же Босха нам еще многому можно поучиться.
Современного искусства, конечно же, нет — есть хорошее искусство и плохое искусство. Себя я считаю просто служителем красоты. Для меня, на самом деле, красота состоит вот в этом сочетании и примирении — этических принципов и эстетической ценности. Когда есть исключительно только эстетическая ценность — этого недостаточно, это как мейк-ап.
На самом деле, на постановку «Горы Олимп» ушло 6 лет, долго готовили этот спектакль, а еще 12 месяцев мы репетировали. Вы должны понимать — греческие трагедии, на самом деле, более жесткие, жестокие, чем сейчас их ставят сейчас, чем их видят сейчас. Взять хотя бы историю Медеи и Ясона — часто это ставится, как семейная трагедия, но там же история гораздо сложнее. Во-первых, Медея пришла с Востока, из очень матриархального общества, и вдруг она оказывается в Древней Греции, в весьма патриархальном обществе. В этом причина, которая привела в итоге к тому, что она убила своих детей. В принципе, сравнимо с тем, что происходит сейчас в той же Сирии, когда матери убивают своих детей просто потому, что они боятся, что их дети попадут в руки Ясонов и станут их последователями. Все повторяется, это очень актуальные сюжеты.
Вы знаете, моя театральная работа — это всегда было сочетание, на самом деле, разума и тела. Но если говорить о «Горе Олимп», то здесь я использую самую сексуальную часть нашего тела — а это, конечно, мозг. Да, «Гора Олимп» — очень физиологическое произведение, но в то же время она и очень политизирована сегодня — тот же Дарий, очень многие персонажи, которые говорят — на самом деле озвучивают те вещи,которые абсолютно актуальны в политическом контексте сегодня. Если сравнивать то, что декларируют, например, последователи Марин Ле Пен во Франции и другие крайне правые европейские партии сегодня. Я работаю с греческой трагедией с конца 70-х годов, и она по-прежнему актуальна. Всегда мой герой — это персонаж, который борется, сражается, но он обречен на поражение.
Библия очень важна для меня и сыграла важную роль в моем становлении как личности и художника. Модель Христа как такового для меня очень важна. У меня получилось так в семье, что моя мама была убежденной католичкой из обеспеченной семьи, а папа у меня был коммунист. И очень бедный. Но вот как-то получилось, сила любви свела их вместе, они были всегда вдвоем. Но в моей жизни было так, что мне было запрещали ходить в церковь, потому что папа все-таки коммунист, но мама, тем не менее, по вечерам читала мне библейские истории, отрывки из Библии. На мой взгляд Библия — это одна из самых фантастических книг из тех, что вообще есть. Модель Христа важна и для меня лично, и как для художника. Даже если посмотреть на то, что происходит сейчас в Европе — вы, конечно, знакомы с текущей политической обстановкой — тот же президент Олланд — он после террористических актов последних в Париже — что он делает? Он отправляется бомбить Сирию. Это ведь совсем не то, к чему призывал Иисус — он говорил о том, что нужно подставлять вторую щеку. Вот в чем дело здесь. Я вижу здесь очень большое противоречие. Кроме того, западное общество переполнено какими-то предустановленными страхами, которые всегда были, уже сформировавшимися установками. Человеческое тело очень уязвимо, очень легко ему причинить боль, при этом я стараюсь вступать в противоречие с этим в своих работах, я делаю скульптуры, ангелов, монахов, таких, которые могли бы быть в будущем. Их скелет, который, конечно, уязвим — он выходит наружу и становится как будто бы их внешней броней. Представьте, что люди будущего стали такими, что их внутренний скелет находится снаружи. И таким образом все религиозные доктрины и вся философия меняются, потому что эти существа уже гораздо менее уязвимы, чем раньше. Это такие новые супергерои.
Расскажу я вам все-таки, почему меня так заинтересовала греческая трагедия. Дело в том, что когда я был маленьким мальчиком, у меня было две черепахи — Янакки и Микки. Ямакки значит маленький Ян. Каждый день я приходил с учебы домой, и они были очень умными созданиями, эти черепахи, они подходили, ходили вокруг моих ног, ползали очень медленно, но, тем не менее, они приветствовали меня, говорили как будто бы «здравствуй». Я снимал про них маленькие видео, маленькие фильмы. Как-то раз я дал им помидор. Помидор был очень налитой, плотный, они к нему подползали и кусали его. Помидор сразу немного скукоживался, потому что у него натянутая очень кожура. Я заметил, что черепахи эти были очень умные, потому что когда я снова дал этот помидор, такой же, они его толкали в уголок, подталкивали его медленно и возвращали назад, чтобы помидор стал помягче и они могли его уже есть. Меня так поражали эти две мои черепашки, моя мама это заметила, она рассказала, что на самом деле все вот эти вот камни с пророчествами, которые находятся в Дельфах, в древней Греции, они были написаны на самом деле на черепахах, на их панцирях. Вы не поверите, Афины — это наверное один из немногих городов, где черепахи могут спокойно ходить по городу, они там живут буквально в центре города. Мама, увидев мой интерес, рассказала мне об этом и дала мне книжку про Прометея. И вот так вот понемногу, из-за моих черепах, у меня стал формироваться интерес к мифам Древней Греции. Прометей — он же своего рода художник. Он художник, потому что он украл у богов пламя и при помощи этого пламени стал творить, создавать. Художник делает точно так же — он берет это пламя и передает его дальше, людям. Искусство — это фармакон — лекарство, которое может вас и излечить, и отравить. Искусство — это такая же вещь.
Мне кажется, по-настоящему великие режиссеры всегда следуют за актерами и служат им. На самом деле, как я уже сказал, я слуга красоты, я служитель красоты. Я выбираю ту форму искусства, тот медиум, который наилучшим образом подходит для того, чтобы служить красоте. Я же на коленях перед красотой. В зависимости от идеи я могу сделать скульптуру, написать картину, текст для актера — я выбираю самый подходящий инструмент. Неважно, какая эта форма, главное — что движет мной.
Я художник, который преследует сочетаемость в работах. Например, когда вы изучаете энтомологию, вы видите, что есть определенные модели коллективного поведения. В поведении насекомых. На самом деле, подобные модели можно наблюдать, когда вы смотрите на людей. Я стараюсь различить эти параллели и интерпретировать их некоторым образом. Как я говорил, я просто слуга красоты.
Я считаю себя гномом, рожденным в земле в краях великанов, в моем городе в Антверпене, там ведь творил Рубенс, за 500 лет до того же Энди Уорхола. У него была прекрасная студия недалеко от моего дома, он был художником, он был режиссером, он писал сценарии, он режиссировал все парады, которые проходили в нашем городе и потом их рисовал. К нему приходили другие великие художники в мастерскую, и я себя воспринимаю художником вот такого плана, потому что я делаю разнообразные вещи.
На самом деле, 7-8 лет назад,когда мы встретились с Пиотровским, он тогда уже посмотрел мою выставку в Лувре, и был очень поражен моей работой. Тогда же мы договорились о том, что сделаем выставку в Эрмитаже, начали работу над дней примерно 3 года назад, и с тех пор работали постоянно. Эрмитаж, кстати, хранилище лучших работ фламандских художников — там великолепный Рубенс, Ван Дейк, Ван Эйк… огромное количество работ, и для этой выставки в Эрмитаже я сам сделал более 200 произведений. Это огромное удовольствие работать с Эрмитажем, там замечательная молодая команда».
Фото: Herwig Prammer / Reuters
