Лолита Милявская: «Все мои коллеги отказались меня травить, но всем было предложено»

Синдеева: Все-все это снимайте, пожалуйста. Вот это все мы снимаем.

Милявская: Да, снимайте, да. Сейчас я буду перепрятывать деньги. Я принесла деньги, чтобы сняться на «Дожде», взятку Синдеевой. Сейчас я отсчитаю, да.

Синдеева: Деньги можно по-разному зарабатывать, понимаешь? Вот ты.

Милявская: Я за эфир, знаешь?

Синдеева: Да, да, да. Вот пришла Лолита, заплатила за эфир, сейчас мы его сделаем.

Милявская: Упаси господь, завтра, сейчас же все всерьез принимают.

Синдеева: Это кошмар!

Милявская: Придет какой-нибудь мудила и будет.

Синдеева: Да, а ты знаешь, мы с тобой…

Милявская: А почему, непреодолимое желание взятки. Ты же знаешь этот закон?

Синдеева: Да, да, да, да. И заголовок сразу, я знаю, как это будет написано.

Милявская: Он вступил в силу, «непреодолимое желание», да?

Синдеева: Слушай, смотри. Во-первых, я хочу тебя гостить кофе. У меня появился, ты знаешь, такой спонсор сейчас, и вообще как это все.

Милявская: Господи, дай ему РПЦ, дай ему все, что можно, пожалуйста. У вас все самое лучшее.

Синдеева: De'Longhi, они привезли нам кофе-машины, и самое главное, знаешь, я очень люблю кофе.

Милявская: Хочешь, я скажу? У меня дома предыдущая модель. Эту я видела только в магазине, и сейчас мне ее сватали. Но предыдущая тоже хорошо работает. Эта еще круче. Самое главное, что в кофе-машине? Она сама себя очищает.

Синдеева: Она очищает, нет, ну, она вообще делает все сама.

Милявская: Потому что я недавно похоронила одну машинку по той причине, что мне лень было засыпать какие-то средства, знаешь. И от кофе она засорилась, и, в принципе, уже все. А эта делает все сама.

Синдеева: Ага, ну, давай. Это какой? Капучино, латте макиато, смотри. Мы можем выбрать капучино микс, капучино плюс.

Милявская: Давай что-нибудь такое, чтобы прям стакан большой. И все это так воздушно.

Синдеева: Красиво. Давай вот такой. Сейчас, подожди. Латте макиато красиво. Нет, давай, вот такой капучино красивый.

Милявская: Давай, давай.

Милявская: Вообще, честно, лучше купить одну вот такую штуку в дом, и она будет служить десятилетиями. Это же родная. Это не Китай и не все остальное. Это родные.

Милявская: Они на самом деле лучшие! Я не преувеличиваю. Не потому что я к тебе пришла, и у тебя это спонсор. Потому что она у меня стоит дома.

Синдеева: Придется De'Longhi, конечно, вообще увеличивать контракт.

Милявская: Пять лет дома стоит. Клянусь, я на нее молюсь. Она сама себя промывает, для меня это главное. Муж каждый лень пьет чашки четыре. Гости приходят, я успеваю только бачок с водой наполнить, все. И еще важно, она все пишет на русском языке. «Убери контейнер», «поставь бачок», «подожди» напишет! Она очень умная. С ней можно общаться. Ты знаешь, оригинальный рецепт, спасибо тебе большое. Сейчас она мне что-нибудь ответит. Благодарю тебя за оригинальный рецепт.

Милявская: Ой, как пахнет! Ой, как пахнет!

Синдеева: Берем с собой воду, кофе и побежали.

Милявская: За «Дождь»!

Синдеева: Ой, спасибо.

Синдеева: У меня сегодня в гостях женщина, которую, в принципе, представлять вообще не надо. Лолита Милявская. Лолита, привет.

Милявская: Спасибо большое. Спасибо, что ты наконец-то меня позвала. Я завидовала всем моим друзьям, коллегам и приятелям, что они у тебя были, а я нет.

Синдеева: Ты знаешь, а я не знаю, почему. Я все время о тебе думаю. И тут я вдруг позвонила, и все сложилось. Лол, слушай, ты очень сильная, очень харизматичная, очень последовательная, очень прямолинейная. Знаешь, вот такая женщина…

Милявская: Танк?

Синдеева: Танк и так далее. Но каждый раз, когда я тебя вижу, а я посмотрела миллион интервью твоих всяких, ты знаешь, я понимаю, что вот за этим танком, за этой какой-то мощью прячется вот маленькая девочка, у которой там что-то такое сидит, и которая за этой эпатажностью она прячет. Это я правильно вижу?

Милявская: Ты знаешь, мне кажется, и про тебя можно было бы сказать, потому что ты на своих плечах держишь канал, который, я не знаю, если говорить о мужчинах, якобы они должны быть сильнее нас, но я не знаю, какой мужик бы смог это выдержать, эту махину. Значит, ты такой же танк. Любая женщина – танк. Даже та милая блондинка, которая улыбается, она больше нас танк. В сто раз больше, потому что она добивается результата по-другому. А, да, у нас тут прямолинейно. Работать, не улыбаться. На такую работу, и потом все равно. Ты знаешь, дело не в этом. Я себя поймала на мысли, что, конечно, моя работа меня сделала выживаемой, а теперь живучей. А еще я теперь брожу по улицам и все время говорю своему мужу: «Вот я так хочу, чтобы у меня была бабушка, чтобы я вот сейчас пришла». Мне, дуре, которой 55, клянусь, не мама, не папа, а бабушка. Чтобы я пришла, а она, значит, мне там, не знаю, оладушки и пирожки положила, да укрыла пледиком. И вот я представляю, мне 55, какой же должна быть у меня бабушка, которая вполне способна приготовить, чтобы все было как в детстве. И мне хочется вот этого, и я даже бросила такую ему идею. Я говорю, слушай, я видела какой-то фильм американский, который, где человек на день купил себе удовольствие семьи. И вот там родственники, и все его любят. И вдруг я говорю, представляешь, вот может быть найти агентство, где мне на сутки выдадут бабушку? Это то, чего мне не хватает всю мою жизнь.

Синдеева: А бабушка вообще была? Она тебя воспитывала?

Милявская: Они так рано умерли! Я была в первом классе. И поэтому вторая бабушка там периодически, я не могу назвать их прекрасными и хорошими. В них что-то было. Одна заставляла заниматься классическим балетом и водила меня по оперным театрам, по музеям. Но она рано умерла. Вторая могла забыть вообще о моем существовании, и я могла остаться на улице в третьем классе, например. И уже всех детей во дворе позвали. Оля или Света, все! И я вот, значит, на ящиках, магазин же был продуктовый. И ящики, в них раньше вино привозили. И мы играли с этими деревянными ящиками. То есть, свои деревянные куклы. И я вот могла просто сидеть. Бабушка засыпала. Она, вероятно, плохо себя чувствовала. И она диабетик, и про все это, я не знаю. Но мне казалось, что я никому не нужна. Я просто сидела во дворе. Было уже темно, и потом поднималась в подъезд.

Синдеева: А вот это осталось, что никому не нужна, все-таки?

Милявская: Это было очень долго. До тех пор, пока я с помощью психолога все-таки не заставила себя сказать, что я сама себе должна быть нужна больше, и мне плевать, кому я еще нужна в этом мире. И очень тяжело воспитывается эгоизм, который должен быть, он очень тяжело воспитывается.

Синдеева: Когда ты вот начала заниматься с психологом? То есть, это уже совсем взрослая ты?

Милявская: Да, да, дуре уже было под 40. Это был 2000-й. И я ничего не понимала. Мне понадобилось 5 лет. У меня вообще позднее развитие, очень позднее. То есть, я очень многие вещи начала понимать, я на все смотрела в розовых очках, где-то до, ну, к 37 лет. Потом очень больно было приземлиться на позвоночник, узнать, что мир, он не только, да. В нем спектральный анализ, белого цвета там только непонятно сколько оттенков. Поэтому все было больно и много лет. И я только недавно, скажу тебе честно. И когда я вдруг понимаю, что я срываюсь, я себе говорю: «Так, стоп, стоп, стоп! Главное – ты у себя». Это гиперответственность. И я только сейчас научилась посылать близких. Я до этого не посылала. Все равно для них все в первую очередь, они уже все привыкли. И я такая, как бы, а почему, уже претензии. А потом уже, ну, и все спокойно. Не хочешь – не делай. И все. Я думаю, ну, и отлично. Нужна буду – позовете.

Синдеева: Вот у тебя дочь живет с бабушкой сейчас в Киеве, да? Вот как ты думаешь, у нее может такое же случиться, как у тебя, что вот у нее останется это чувство надолго, что ее бросили? И я с 4 лет жила с бабушкой, с дедушкой, и всегда была благодарна им за то, что меня оставили с бабушкой, с дедушкой.

Милявская: Нет, слово «бросили», оно неправильное. Никто же не бросал ни тебя, ни меня. Все же вкалывали. Другое дело, есть такое слово «недолюбили». Вот оно самое главное. То, что ты не испытывал любовь родителей. Почему? Я с моей мамой нашла тот самый консенсус. Мы с ней просто это проговорили, я оставила маму в покое с моими претензиями и с моим с тем, что, ну, что же ты не дала мне столько любви, сколько мне было надо? По ее пониманию она дала ровно столько. И она мне сказала: «Ну, я же вкалывала. Я же вообще-то, ничего, что я тут одна? И ты». Ну, да, нечего было надеть и нечего было есть, и я с 7 класса жила одна, и научилась готовить, стирать, подсинивать белье, крахмалить. И, слава богу, что мне это все в жизни пригодилось. Меня больше мало что пугало. И я честно скажу. У мамы другой характер. Вот ее ветка, она более холодная. Еврейская линия, она была более теплая, но хитрая. То есть, я не могу сказать, что там была вот такая вот любовь огромная. Что я, учитывая ошибки отношения ко мне, попросила свою маму? Хвалить мою дочь. За то, что надо – ругать.

Синдеева: Но она же бабушка все-таки, вот смотри.

Милявская: Нет, нет, вот меня не хвалили.

Синдеева: Нет, нет, что она бабушка, а вот тебя-то нет рядом. Вот как ты?

Милявская: Она все понимает. Я с детства ей говорю, Ева, нет другого выхода. Во-первых, нам надо было поднимать ребенка, ребенок, который кило двести от роду, и про которого какие-то идиоты, в интернете что только не написано. Недоношенность – это такая штука, куда тебе по любому надо вкладываться, и об этом знает любой ребенок, любой родитель недоношенных детей. Что это будет зрение хуже, что это будет какой-то шаг вперед, два назад. И этот гребаный этот социум, который злой невероятно и не прощает. Но мы все это наверстали, на все это надо было вкалывать, работать. На кружки, на психологов, на какие-то поездки – на все нужно зарабатывать. Я одна кормилец. Значит, я, конечно, могла положить вот так ребеночка, и сейчас сидела бы в интернете и писала тебе и всем остальным: «Сука, бросила ребенка!» Что ты сука, ты не мать! Вот я сижу, *** без соли доедаю, а ты, значит, вот сидишь в колечке, а ребенок твой тебя любить не будет! Но таких людей миллион, на них нельзя обращать внимания, это больные люди. Моему ребенку лучше знать, что мама вкалывает, у мамы куча проблем, мама, я всегда ей говорю, ты не читай в интернете все, что про меня написано. Там про твою мамочку такое! И она смеется. И она сейчас на выпускной, они не пошли с бабушкой на этот вечер, за который они заплатили, потому что пока моя пошла за аттестатом на сцену, тут подошла пьяная чья-то родительница в светлом граде Киеве. В школе до этого такого не было. И моей маме сказала: «Вашу *****-то не пустили в школу, это хорошо». И дышала луком и перегаром. Мама встала и сказала, сейчас там напьются родители, я не пойду, потому что это все классы. И они не пошли. Моя дочь только через четыре месяца мне сказала, почему. Она меня жалела. Она мне сказала: «Мамочка, ты знаешь, просто бабушка не стала тебе говорить, она очень переживала. Вот ты ругалась с ней, у нее было давление, а случилось то-то, то-то, поэтому, мам, ты неправа». Но, я говорю: «А что она сказала?» «Мамочка, это те слова, которые ты обычно говоришь. Я не буду их произносить». Когда вдруг моя дочь узнала, что я нехорошо себя почувствовала, в трубку звонок, она рыдает, плачет: «Мамочка, я с тобой, мамочка, все будет хорошо!» Ты понимаешь, можно быть на расстоянии и любить друг друга. И ребенок чувствует эту заботу. Я никогда не говорю: «Смотри, я тебе купила». Я наоборот, я не покупаю гипермодные шмотки. Да, у меня ребенок ходил, когда заворачиваешь рукава. Потому что я вкалываю, я знаю цену деньгам. Она подрастает, рукава ничего вот так вот у нас, сошли. И знаешь, как-то мы не паримся. И нет у нас там лейбочков. А в ее возрасте дети уже смотрели, а что у тебя, а у тебя вот чьи там? Она говорит: «Не знаю, мне мама прислала». Понимаешь, в этом во всем есть любовь. Она знает, что я работаю. Что я не занимаю праздный образ жизни, не сижу там с сигареткой, вокруг значит с чуваками или чувихами, не знаю, гуляю по миру, нифига не делаю. Она видит, как я устаю, когда приезжаю.

Синдеева: А скажи, как сейчас? Вот тебя не пускают в Украину, я так понимаю, с 2017 года?

Милявская: Мне почему-то открыли выход.

Синдеева: Вот, я хотела узнать, что-то изменилось?

Милявская: Я не поеду пока, потому что я думаю, что это провокация. Так как мне вернули въезд в Украину.

Синдеева: А как ты это знаешь, как ты узнала, что вернули?

Милявская: Ты знаешь, это хайп, который был вброшен самой Украиной на основании моего интервью украинской журналистке, которое касалось исключительно отношений шоу-бизнеса украинского и российского, и я сказала, что он неделим, и что мы все, мы действительно, это не слова, у меня в альбоме практически все песни написаны киевлянами, львовянами, харьковчанами. Аранжировщики…

Синдеева: Да нет, ты очень хорошо говоришь. Это война денег, это война интересов и так далее.

Милявская: Абсолютно! Мы тут черви, мы – черви.

Синдеева: Трагедия, в которой мы все оказались, трагедия людей, семей, друзей, которых разделило это все.

Милявская: Да, но прилетело-то мне не за то, что я назвала человека, который сайт «миротворец», назвала, как считала нужным, а прилетело за воспоминание о Крыме, о Ялте, где у мамы с папой, они стояли в очереди на трехкомнатную квартиру. Папу признали диссидентом, значит, квартиру отобрали. Ну, то есть, они еще ее не получили. Но мой горшок стоял в Ялте. И я знала эту Ялту как облупленную, каждый камушек. И я сказала, что в моей душе Крым украинский, потому что это Украинская ССР. И я 1963 года рождения. И моя риторика не поменяется в угоду кому-то. В ней нет политики, но в ней есть я.

Синдеева: Ты подожди, я тут понимаю, что какая-то каша. Ты сказала, что украинский, и при этом прилетело тебе все равно с Украины за то, что ты съездила в Керчь!

Милявская: Прилетело мне за то, что я не была ни на одном официальном как бы чествовании. Я вообще противник, у меня нет постов, которые предлагают за кого-то голосовать или кого-то за что-то хвались. Я не беру ни деньги, и связей у меня нет. Да, вот, слава богу, я так спокойна, и мне уже даже не предлагают. Но я поехала в Керчь. Там потрясающий фестиваль. Я отработала стадион. Этот стадион посвящен, он существовал при Украине. То есть, придумала эту акцию сама Украина. И она уже несколько лет проходила. Все деньги, которые собираются со стадиона, идут на оборудование спортивное, форму, оплату тренеров малоимущих детей. Это правда, футбольные команды, кто-то там брусья подтягивает. Это все нужно. Это был первый год, когда Россия вернулась в Крым, значит, или кто-то сказал, аннексировала. А акция-то осталась! И те же люди, которые жили в Украине, они ее просто начали проводить очередной год. И тут, значит, все. Я, ну, это бред. И я не собираюсь даже в этом, я не дипломат, я не хочу в этом участвовать. Но еще раз говорю, для меня Крым Украина, потому что я 1963-й год, СССР и УССР. Я путаюсь, я только сейчас начала говорить «в Украине».

Синдеева: Мы же видим, какая сейчас реакция в том числе на такие высказывания, понимаешь?

Милявская: Это был вброс. Вырезали одну фразу, и потом через два часа пустили в прессу. А поскольку у нас уже, прости меня, и ты наверняка это знаешь, журналистика деградировала абсолютно, мне позвонили такие каналы, которые, ну, в принципе, хорошие. Там не подпольный какой-то там, да, не интернет-канал, хотя много нормальных талантливых людей есть. Говорят: «Вот вы сказали, прокомментируйте!» Я говорю, а вы все интервью видели? Нет. Я им ссылочку. Звонят вроде бы нормальные каналы, а интервью никто не посмотрел. Ну, посмотрите хоть кусочек, да? Ладно, пусть мне прилетит, если вы считаете, что я такая вот сука, падла и проститутка. Но ты знаешь, это был такой показатель! Я поняла, и я испугалась в этот день. Я тебе говорю честно, потому что с утра началась такая обструкция, такая травля! Но все мои коллеги отказались меня травить. Всем было предложено.

Синдеева: А кому? Вот кому?

Милявская: Первым позвонил Филипп Бедросович. Иосиф Пригожин.

Синдеева: То есть, позвонили всем, чтобы как-то прокомментировали?

Милявская: Всем позвонили! Виталий Валентинович Милонов, который вчера мне сказал, что ему позвонили, он сказал: «А я…»

Синдеева: А откуда звонят, скажи?

Милявская: Звонят СМИ, говорят: «Прокомментируйте».

Синдеева: А, прокомментируйте! Типа сволочь Лолита такое сказала.

Милявская: Причем, комментируйте, и дают сразу вектор, куда тебе комментировать. Речь шла о травле, именно о травле.

Синдеева: Да, мы же это прошли в свое время на блокаде, поэтому это тогда было отработано, мне кажется.

Милявская: Да. Через два часа Украина делает другое, следующее заявление. В связи с тем, что Милявская, тоже мне нашли этого, посла Зимбабве, в связи с тем, что Милявская признала Крым, мы ей возвращаем въезд.

Синдеева: А, вот такой! Вот я хотела понять.

Милявская: Да! Поэтому я поняла, что это, в принципе, мне въезд вернули, но это провокация чистой воды. Если я вдруг поеду туда, мне прилетит вообще отовсюду, я везде буду замазана. Я решила, пока выборы не закончатся, и если официально вернут всем, как бы всем тем людям, которым непонятно на каком основании запретили и у кого там родственники, я, конечно, поеду.

Синдеева: Про выборы можно я тебя спрошу? Ты говорила про Зеленского, потому что, конечно, яркий персонаж и очень нам, живущим здесь, интересно, что из этого получится, и насколько Зеленский этот выполняет такую же роль, как Собчак была на выборах, или другая.

Милявская: У нас с тобой одна и та же мысль.

Синдеева: Но вот мне очень интересно. И ты сказала, что Зеленский – очень талантливый человек, и что, скорее всего, это какая-то игра, и что он не захочет себя марать политикой, но все-таки. А вдруг его выберут?

Милявская: И через три дня он выступил с заявлением, что он баллотируется.

Синдеева: Вот! Скажи, есть шанс, что его выберут или нет? Вот эксперты, которые у нас выступают, политологи, они говорят, слушайте, ну, успокойтесь, нет, конечно, никогда его не выберут. Но Украина совершенно в этом смысле, на мой взгляд, уникальная страна, да? Мы наблюдали, как она несколько раз просто выходила и сносила существующую власть. Мне кажется, что вероятность его победы достаточно велика.

Милявская: Я очень люблю «95-й квартал», и я все время его смотрю. Поскольку меня не пускают, я раньше участвовала в их проекте, как и все мои коллеги. И мне очень нравится фильм «Слуга народа». Но в этом фильме «Слуга народа», там все про это сказано. Про то, как учитель пришел к власти из любви народной, и что дальше учитель споткнулся о то, что невозможно ничего сделать. Так вот, я очень боюсь, как бы Володя не начал к себе серьезно относиться. Я вот этого боюсь. У него есть классные вещи.

Синдеева: Я про другое. Ну, подожди, я про другое. Я не про то, что, может быть…

Милявская: Я не верю, что он придет.

Синдеева: Но вдруг! Вот, смотри, давайте представим, что он выиграл?

Милявская: Нет, но это как кандидат против всех – конечно, может быть. Для меня это аналог Ксении.

Синдеева: Ну, да! Но Ксения-то, мы понимали все, что нет шансов выиграть. Допустим, Зеленский становится президентом. Вот ты считаешь, что он не справится, не сможет, как человек, который, ну, скажем так, не умеет, не имеет опыта и так далее. Но ведь тут тогда мы поддерживаем тезис, который очень распространен в России: «Если не Путин, то кто?» Вот представим, что завтра в России такое случится, да? И это реально честные выборы, и все начинают честно там защищать свои позиции. И вдруг приходит к власти человек, который, да, у него нет опыта, но разве это всегда плохо? Если у человека есть совесть, это уже хорошо для наших стран.

Милявская: Наверное, это хорошо, но я бы вот сейчас, я послушала Володину программу, и я не нашла ничего вразумительно-экономического. То есть, это самое главное. А я смотрю. Мне нравится один депутат, его фамилия Смешко. Я о нем услышала первый раз, и я посмотрела. Все-таки это моя родина, я не собираюсь от нее открещиваться. И Россия – моя родина, я все-таки правда в этом смысле, для меня это единое пространство, как бы меня за это ни гнобили. Но вот Смешко мне понравился. Взрослый дяденька, у него были четкие понятия.

Синдеева: Но я так понимаю, что у него нету там шансов, правильно?

Милявская: А я сейчас вот, объясните, я не понимаю, как Володя будет разбираться? В любом случае, мне кажется, президент должен отдавать себе отчет обо всех реформах, налогообложении, потом о ВВП (для меня это вообще странное слово).

Синдеева: Ну, может быть, команду надо собрать? Знаешь, вот в свое время…

Милявская: Как ты соберешь команду? Вот хорошо, я возьму тебя, а ты возьмешь меня.

Синдеева: Ну, я тебе не очень подойду. Но я знаю, кто мог бы подойти, умный есть, опытный.

Милявская: А я не уверена, что в масштабах страны у меня, например, есть связи, как у человека шоу-бизнеса, да, которые реально собирают. Я про все страны. Я не видела ни одну страну, где президент или парламент любил бы людей. Это любовь, она есть только, да, кстати, ее нет уже даже в предвыборной риторике ни у кого. Слово «любовь к народу», мало того, что ее не чувствуют, так еще уже даже перестали говорить. Раньше кокетничали. Поэтому, конечно, мне бы хотелось в идеале. Деньги и власть. И отсюда шизофрения. Это нездоровье психики. Это самое важное. Убитое образование, убитое здравоохранение и самый прибыльный могильный бизнес! Я честно, я не знаю этих людей, которые могилкой занимаются, да? Но я, я вообще не выписываю никаких журналов, редко мне попадается там «Татлер», у вас можно произносить, да, такие?

Синдеева: Конечно. А что ты, прям выписываешь журнальчики?

Милявская: Нет, ну, я имею в виду, я по-стариковски там, «Комсомольская правда». Я говорю, что я не фанат и там не хожу вот по киоскам и не ищу, но попадает в руки, и я так кто эти люди, вот которые маленькими иконками, значит? Там светская львица такая-то, думаю, нифига не знаю. Потом об одних читаю, это знаменитые гробовщики.

Милявская: Они везде, они в карнавальных костюмах, такие клевые.

Синдеева: Шеляговы, Шеляговы, да!

Милявская: Наверное. И они везде на первом. И я поняла, вот она, экономика! Экономика в том, что эти люди теперь… Я никогда не могла сказать, что эти вот последние страницы, они всегда пахли интеллигентностью и там образованностью. Может, это выдающиеся люди, конечно, не знаю. Но для меня немножко это моветон. Я честно могу сказать. Поэтому я понимаю, что вот это смещение, но для меня их счастливые лица – это и есть наша экономика. Это самый прибыльный бизнес. И он до сих пор. Водитель автобуса едет в 65 лет, везет пассажиров, умирает от инфаркта. А пенсию продлили. И какой-то мужик к счастью.

Синдеева: А ты пенсионер?

Милявская: А?

Синдеева: Ты – пенсионер. Давай, рассказывай, пожалуйста.

Милявская: Я принципиально в 55, я на второй день, 14-го стукнуло, на второй день я уже подала документы. Попросила мою Ольгу помощницу пойти. И? И это дивно. Рассказываю. Если я подала 15 ноября, Оля подала, то я такие смешные вещи выяснила!

Синдеева: Подожди, ты же должна уже получать пенсию?

Милявская: Должна, но нету. Приходит мне, значит, я пошла в «Сбербанк», потому что там только в «Сбере» вот эта карта какая-то там, которой нельзя пользоваться нигде, на которую пенсия пойдет. Карточку быстро сделали, прям на второй день или на третий уже пришла смс-ка «придите, получите карту», еще не забрала. Это в ноябре. Значит, отдали все документы. Потом приходит какое-то письмецо, тоже смс-кой. «Придите, ваши документы готовы». Моя Оля приходит, поскольку я на гастролях, говорят: а вы знаете, у нее стажа не хватило, вот вы еще месяца на три пристройте куда-нибудь трудовую. Я: чего? Чего? 35 лет стажа! Мне не хватило три месяца. Потом выясняется, что у них компьютер как-то не так обработал, это зависло, это не посчитали. И, кстати, прошло уже недели две, до сих пор ни гу-гу. Поскольку я работающий пенсионер…

Синдеева: То есть, с ноября месяца ты как бы официальный пенсионер, но ты ни разу не получала пенсию?

Милявская: Ни разу! Мне еще даже ее…

Синдеева: А ты хотя бы знаешь, какая она у тебя будет?

Милявская: Я думаю, тысяч шесть.

Синдеева: Шесть тысяч.

Милявская: Объясню, почему. Я – работающий пенсионер. Поскольку у меня ИП. Поэтому надбавки Москвы, которые дошли до 17 тысяч рублей, допустим, да, мне не светят, как работающему. У меня будет 6.

Синдеева: Нет, это ты сейчас серьезно говоришь, что у тебя может быть пенсия 6 тысяч?

Милявская: Да, да. Я не заслуженная, не народная там, не все остальное. У меня нет вот этих вот льгот, я не инвалид, слава богу. Но я почему еще это сделала? Чудесная вещь, которую бы только не отменили! Пенсионер имеет право не платить налог на имущество, и сам себе выбрать. Вот из тех квартир, что у меня есть, естественно, я не буду платить за самую дорогую. Потому что оборзели с налогами!

Синдеева: Ух ты! Интересно. Знаешь, я еще так с пенсионерами не разговаривала.

Милявская: А еще есть такая служба, там одно окно, да. Мне приходит, значит, сейчас меня так, мне пришла штука досудебная по, я не плачу пенсионный, фу, не пенсионный фонд, этот я плачу. Капитальный фонд, капитальный ремонт. Я не плачу. Приходит мне бумажечка, с вас 260 тысяч досудебно. И что интересно? Приходит мне, в моей квартире числится какой-то дяденька, который не носит ни фамилию, ни отчества моего мужа. Мало того, у меня изменена дата рождения, грубо говоря, у меня 14 ноября, там стоит 1 декабря. Я думаю, что такое? У меня мужик какой-то. И я вдруг начинаю понимать, а эту бумажку мы запросили, потому что у меня было изменения площади, я получаю. Новый вид мошенничества. Например, там когда-нибудь со мной, да, перейду в другое измерение. Моя дочь придет с документами и скажет: а это не была ваша мама. Ваша мама, да, она Милявская. Но это другая, вы видите, она 1 декабря? А ваша мама 14 ноября.

Синдеева: А как вот ты поняла, что?

Милявская: Это новый вид мошенничества. Надо каждый год проверять документы.

Синдеева: Ты это разобралась с юристами?

Милявская: Это все стоит. И дальше с человеком что-то случается, это не первый случай. Когда ты выясняешь, что у тебя, сейчас же отменили свидетельства, да? А я так и предполагала, что это будет свидетельство о собственности. Теперь тебе в электронном виде, а в электронном виде ты за бабки просто вписываешь. Ну, находишь одинокую старушку, да? Тебя впишут. А потом этой старушке, даже если у нее есть дети, изменят дату рождения всего лишь на один день. И это будет другая старушка, и ты уже уйдешь со своей квартиры.

Синдеева: Давай, у меня сейчас такое предложение.

Милявская: А что, я что-то плохое? У вас же такой канал, вроде все можно?

Синдеева: Нет, почему? Я просто боюсь, что мы сейчас запутаем зрителя, а это офигенная тема для большого расследования. И я попрошу, вот когда мы закончим, поговорить с журналистами, чтобы они у тебя там взяли максимальную информацию и попробовали в этом разобраться.

Милявская: Да, у меня бумажка эта есть.

Синдеева: Потому что это конечно какая-то удивительная история, это повод для того, чтобы в этом разобраться.

Милявская: Абсолютно. И это мошенничество.

Милявская: А все остальное? Да, у меня эксперимент закончен. Сразу.

Синдеева: Лолит, вот ты в 2014 году Путина назвала гением, да?

Милявская: Тогда думала так.

Синдеева: Вот скажи, во-первых, почему ты тогда так думала? Все-таки, это уже был 2014 год, это как раз была аннексия или возвращение…

Милявская: А я тогда думала, а я объясню, почему я так думала. Я была уверена, потому что, во-первых, я то поколение, которое выросло на ценностях. С детства. Для меня не пустые слова «Стаханов» и «Паша Ангелина». Я всегда знала, что если ты много вкалываешь, то это и предмет гордости твой, и окружающих, и это твое продвижение и зарплата. В какой-то момент, когда очень много было всего, когда вот мне казалось, что ни репортаж, что какие-то там события, связанные с нами, из-за границы, но все время как к швали какой-то относились. Вот все время, да, все время какое-то ощущение, прямо как будто мы, ну, мы только те, кто выезжает за границу, значит, там, блюет и разбрасывает банки. Вот все время было такое ощущение. И вдруг мне показалось, что один раз человек сказал «нет». Я не помню, по какому поводу, это не по поводу Крыма было, абсолютно не по поводу. Но где–то, где-то там, не знаю, на каком-то саммите или что-то… Он не то что послал, но сказал, что русских надо уважать. И у меня такое самоуважение проснулось! И я его в этом смысле и назвала гением. То есть, вот пришел дядька, и я не хочу себя чувствовать там третьесортной, и такой, и сякой. С чего вдруг вы так решили? Вот что у меня было. С Крымом я не делала никаких оценочных суждений, потому что я могу сказать.

Синдеева: Да ты же и не можешь, у тебя же все рвется на части.

Милявская: Во-первых, не потому что. Я сейчас говорю о территориальных. Вот меня спросите, да. Украину я люблю, это моя родина, и я вообще-то родилась на Западной Украине, которую безумно люблю. И они мне пишут письма, и никакой вражды. Тут другая штука. Я всегда говорю, да хоть грекам его отдайте! Ну, изначально греки, судя по археологии, да? Отдайте грекам. По мне, не убивали бы никого. Вот если в Крыму не застрелили никого, мне все равно, какие там человечки ходили. То, что творится на Донбассе, и те кадры, которые я видела! Ребята, еще пару раз я бы посмотрела, я думаю, что я бы сошла с ума. Я принципиально не смотрю. Это невозможно смотреть! Это смерть, это ад, это слезы. Я видела могилы, я видела эти кресты. 18-19 лет в городе Львове! Мне все равно, в каком котле они погибли! Их привезли в один раз! Я была на похоронах своего друга, музыканта, рок-музыканта Кузьмы Скрябина. И одна сторона кладбища там склепы, как положено на Западной Украине, а вторая сторона – свежие могилки, присыпанные песочком. И мы с мужем пошли, потому что мы потерялись от такого количества крестов. И я начала смотреть, сколько же лет. 18, 19, 18, 19.

Синдеева: Но ты понимаешь, да? В России прячутся эти могилы. И русские ребята, которые возвращаются, закрывается информация. Родителей подкупают, чтобы они ничего не говорили.

Милявская: Как можно подкупить родителей, скажи мне? Как можно купить горе?

Синдеева: Ты знаешь, мы много на эту тему пытались…

Милявская: Можно спиться на этой теме, можно получить компенсацию. Но как можно?

Синдеева: Вот компенсация, запугивание и так далее. Сколько раз! Ты знаешь, вот у нас, мы, мы договаривались…

Милявская: Кто может запугать? Интернет свободен!

Синдеева: Но вот мы, смотри, мы договариваемся, например, с родителями погибших десантников. По телефону, да, да, да, приезжайте, мы расскажем, потому что об этом надо говорить. У нас приезжает журналист, родители не выходят на связь. С ними провели беседу и так далее. Мы не можем получить информацию. Вот, знаешь, в моей голове тоже это не укладывается, но мы не знаем, что там в итоге было на кону.

Милявская: Но вообще-то это ужасно, когда ты не знаешь реальное положение дел. И я не понимаю, в чем такая секретность? Ведь все равно все становится очевидным. Правда, люди приходят на кладбище и видят. Да, захоронение. Они задают вопрос, рядом кто-то обязательно скажет.

Синдеева: Нет, вот поэтому какая-то информация выходит потихонечку, да, но вот глобально…

Милявская: Мне от этой секретности не по себе. Но я могу сказать, что у меня из-за этого только чувство ужаса. И вот почему я к Крыму отношусь нормально. Потому что там никто не погиб. А что бы сейчас было? Превратить его в месиво? С одной стороны, с другой? Еще больше людей похоронить?

Синдеева: Но ты понимаешь, вопрос же опять, откуда это все взялось? Cама ситуация, при которой вдруг в 21-ом веке одна страна вдруг начинает у другой страны, которая в тот момент попала, знаешь, у нее дом горел в этот момент, да? И забирать территорию, неважно, даже если все жители Крыма этого хотели, большинство, да?

Милявская: Я вот не могу понять. Мне все время кажется, что это наверху мужики делят что-то друг с другом.

Синдеева: Мне тоже кажется.

Милявская: И на самом деле потом выяснится чарующая история лет через сто, что вообще-то они были в мире друг с другом, говорили по телефону, и что-то там, вот я тебе этот кусочек, ты мне этот. А вообще вот я начинаю иногда верить в теорию перенаселения планеты. Я вот начинаю задумываться.

Синдеева: Это что значит, куда? На Марс полетим?

Милявская: Нет. Это в существование лишних людей. Что все таким образом происходит, перенаселение, и они как бы, вот вроде бы как подвигают к самовымиранию: отсутствие медицины…

Синдеева: Подожди, я тут прочитала где-то, сейчас, у меня есть, что ты в 4 утра, сейчас, подожди, извини.

Милявская: С богом разговариваю?

Синдеева: Общаетесь с высшими силами в 4 утра. Что это значит, расскажи. Почему в 4?

Милявская: А пространство. Я просто нашла для себя это время, а потом выяснилось, что я не одна.

Синдеева: Что, правда?

Милявская: Клянусь тебе. В 4 утра все уже засыпают, как-то так обильная связь, в основном люди выходят из интернет-пространства, и ты с ним говоришь.

Синдеева: Подожди, ты просыпаешься в это время?

Милявская: Бывает, что и не сплю. Бывает, что не сплю, и потом начинаю с ним разговаривать. У него прекрасное чувство юмора!

Синдеева: Он отвечает как?

Милявская: Ты знаешь, у меня нет внутри коробочки голосов, из чего я заключаю, что я сумасшедшая, но не до конца. Ты понимаешь, все происходит именно так. Когда ты обращаешься к нему, ты вслух говоришь то-то, то-то, то-то. Потом он тебе дает ровно то, что ты попросила. Теперь я у него ничего не прошу, я всегда говорю все, что, в принципе, с чего надо было начинать. Дай мне то, что ты считаешь нужным для меня, лучшим для меня. По испытаниям. И он ко мне очень хорошо относится. Он прямо, он с такой любовью, с чувством иронии и с теплотой. И я правда понимаю, что он во многом смеется. Иногда я говорю, по-моему, ты от меня отвернулся. Я понимаю, нас много, но давай-ка, ты не мог бы еще тут, я, ну, мне очень надо! И я получаю какой-нибудь знак в виде чего-то. Клянусь, это происходит!

Синдеева: А скажи, ты давно пришла к вере вообще?

Милявская: Я всегда верила в то, что есть что-то. Прийти к вере, будучи комсомолкой, пионеркой.

Синдеева: Что-то. Ну, во что-то. Я тоже в это что-то. Не, ну, то есть, во что-то, да? Или это все-таки?

Милявская: Нет, высшее, какая-то высшая сила, энергетика, какой-то разум. Вообще-то мне нравится фраза циника Невзорова, который утверждает, что он ни во что не верит. На самом деле, дико сентиментальный. Я поймала его какие-то кадры в интернете, и он говорит: «С богом жить легче». Ну, он говорит это как предмет осуждения. Я могу сказать, что с богом жить легче. Потому что все равно есть момент, я всегда знаю, что меня накажут. Я точно знаю, что меня накажут. Если я делаю какую-то каку, она мне прилетит обраткой, и если я знала, что я это делаю, будет сильное наказание. И поэтому я стараюсь как бы, слушай, как ты думаешь, делать мне или не делать?

Синдеева: А часто, скажи? Хорошо, частота вот этих «как», она уменьшается или как?

Милявская: С 2000 года она сильно уменьшилась.

Синдеева: Да? А почему?

Милявская: В 2000 было очень тяжело. Я начинала заново работать.

Синдеева: Это когда вы расходились с Сашей?

Милявская: Расставание с дуэтом «Академия», это означало в 37 лет начать работать соло. В шоу-бизнесе это, ну, возраст, когда, в принципе, пенсия. Поэтому это для меня было существенно. И погибла собака. Это гораздо существеннее, чем расставание с самим мужиком.

Синдеева: Ну, и плюс у тебя родилась дочь фактически, да?

Милявская: В 1998, Евочка.

Синдеева: А, а вы расстались в 2000. А вы сейчас общаетесь с Цекало?

Милявская: Нет.

Синдеева: Вообще нет. То есть, вот тогда это было очень тяжелое расставание? Я помню тогда, знаешь.

Милявская: Оно было только, правда, пока я не начала себе говорить правду. Я ведь, честно, очень, я за 12 существования дуэта «Академия» я 6 лет мечтала свалить. Но вот эта гребаная мораль!

Синдеева: Почему? А мораль какая?

Милявская: А мораль, я уже была второй раз замужем – раз. Аморально. Я же дитя своего времени! УССР, СССР! Поэтому, как моя мама сказала, первый раз я выходила замуж за однокурсника, она сказала: «Сними фату, ты не девственница, не имеешь права!» Всю жизнь! Вот 40 лет, вот золотая свадьба. Неважно, что они перетрахали половин подруг, значит. Брачующихся, но! Или она там переспала. Это не имеет, все жили, золотая, серебряная свадьба. И второй раз! И все равно во мне это сидело, вот эта мораль, социалистическая мораль. И я понимаю, что я не хочу в этих отношениях, я делала все, чтобы, блин, оставить. Я, это ужас! Я думаю, что я сама себя подвергла этому аду. И я очень боялась…

Синдеева: А Саша также чувствовал, как ты?

Милявская: Честно, меня вот его меньше всего волновало. В состоянии вот того эгоизма. Я очень боялась остаться без работы. Потому что дуэт был очень популярен, он зарабатывал деньги. И я думала, ну, блин, это же начинать заново это. Ну, как? Но он еще мастак, он тоже мне там все время подкладывал идейки, что я тысячу первая певица, поэтому на этом фоне я. И вот я 6 лет себя жрала.

Синдеева: Вот ты где-то сказала в интервью, что «я при всей моей эпатажности, смелости, открытости, я там одна из самых закомплексованных женщин, и это в том числе следствие»…

Милявская: Да, да. Абсолютное да, потому что я здесь не могла себе позволить. Вот на сегодняшний день у меня все гораздо проще.

Синдеева: У тебя какой-то совершенно прекрасный муж.

Милявская: Очень хороший. Но он огребает от меня как!

Синдеева: Ну что же, если он такой хороший!

Милявская: А я что? Я тоже нехорошая. Сейчас он научился давать сдачи. Тоже. Но я говорю, т-с-с, я старше! Береги бабушку! Поэтому дело не в этом. У меня вообще стало сейчас проще. Раньше я не могла расстаться ни с кем. Неважно, вот даже по работе. От человека тошнит, думаешь, ну, нет, ну, столько лет работаем, ну, как? А сейчас все, я говорю: спасибо, до свиданья! Все! И нету сожалений. Я от себя, я выработала у себя это ощущение, закрыла дверь, и нету никаких страданий.

Синдеева: Психолог помог или ты в себе это наработала?

Милявская: Сначала психолог, но ты, если сам не наработаешь, сколько бы с тобой ни работали, эта работа заняла, ну, лет пять. Сначала придти к оценке себя, ну, как, более-менее позитивной. Я о любви к себе не говорю, любовь к себе это уже дет 10. А это сейчас последнее время, года три.

Синдеева: Умение сказать «нет» в том числе.

Милявская: Умение сказать «нет» и не переживать. «Нет» я научилась говорить, а переживать. А правильно? А может быть я не это? Я также с дуэтом «Академия».

Синдеева: А мне знакомы эти чувства, ты знаешь.

Милявская: Я сначала как бы вот, ага, потом так перепугалась, что я буду безработная, что я начала ломиться, значит, в обратную дверь. Это мое большое счастье, что все-таки во мне есть сила.

Синдеева: Не открылась.

Милявская: Нет, во мне есть сила, которая, с одной стороны, ломится, с другой стороны, говорит «не-не, стоп-стоп-стоп, ты куда?» Поэтому я счастлива, и партнеру своему благодарна. Но если бы я была такой, как я сейчас, конечно, дуэт «Академия» просуществовал бы лет 6. Или бы существовал вообще без отношений мужчины и женщины прекрасно 12 лет, но один раз переспали и «до свиданья» сказали. Ну, такое бывает, по дружбе. Но никаких отношений бы не было, если бы во мне была сегодняшняя я. Но горевать о том, что было раньше? Я просто, я не собираюсь горевать, я просто говорю, что вот этот комфорт, который сегодня, он достигся большим трудом. И мне жалко, что мне 55. Потому что уже меньше сил на созидание. Я про работу.

Синдеева: Про работу, да? Потому что сил-то все-таки еще дофига.

Милявская: Я исключительно про работу. Нет, нет. Все иссякаемо. Ты уже больше бережешь связки, ты не можешь погулять. Раньше же такой кайф, ты мог погулять, утром сесть на самолет, со всеми друзьями, посидеть. А сейчас все! 12, койка, проснуться, там это, там, значит, музыка громкая, все. День рождения в клубе? До свидания. Ты не идешь, потому что связки. Тебе петь, все, ты не можешь. Пришла, поздравила, ушла, чтобы не, все. Это уже какой-то раб лампы.

Синдеева: Ты мне в телефонном разговоре, когда я тебя приглашала, сказала, что вот я еще чуть-чуть поработаю, все, и вот у меня прям пенсия, не только формально, но и фактически уйду на пенсию.

Милявская: Надо быть честной. Ты знаешь, это самое тяжелое, и над этим я работаю тоже несколько лет внутри себя. Наступит момент, когда тебе надо уйти. Потому что очень многие примеры меня убеждают, из тех, кто вот там работают, в том числе и западных мастеров, что вовремя не ушел – может… не то, что я хочу подвергнуться там осуждению, да? Либо ты находишь жанр, в котором ты органичен. Не знаю, если бы у меня был такой талант, я перешла бы в драм-театр и играла один-два спектакля в месяц, если бы мне позволили такую честь, да? Но я бы уже не слыла человеком шоу-бизнеса, где надо креативить, где надо все время быть в трендах, где надо. Это другой жанр. Умные люди в опере перестал звучать голос – ушли. Никто не остается, только единицы остались. И вот с этими петухами катастрофическими, уже когда ты сидишь, боже, как так можно петь, ты уже забыл, что это был гениальный человек. Я все время анализирую и хочу уйти в тот момент без всяких громких заявлений, когда реально, ну, уже все. Я уже вижу, то есть меня не прет, и связки не звучат – это самое важное.

Синдеева: Как ты думаешь, Алле Борисовне сейчас 70 лет. Это возвращение или это просто юбилейный концерт?

Милявская: Просто, юбилейный, она соскучилась. За такое количество лет она делает один выход. И она выходит к зрителю. Больше все. Она как бы никогда. Мне все время говорят, вот, она не один раз ушла, пришла. Да ничего, она как ушла, так и ушла. Где-то отработала пару корпоративов, ну, извините, это не называется «гастрольная деятельность». И она вышла там в нескольких концертах. Вот и сейчас на 70 лет. Да дай бог, Барбара Стрейзанд только вот выходит и поет.

Синдеева: Слушай, у тебя 2 миллиона подписчиков в Инстаграме, ты очень активная там. Знаешь, я забыла.

Милявская: Ну, у меня меньше, чем у Самбурской.

Синдеева: Все западные взрослые звезды становятся натуральными, отказываются от косметики и так далее. Ты очень естественная, ты снимаешь себя в любой ситуации. Вот скажи мне, это требовало тоже какой-то работы, или тебе вообще все равно?

Милявская: Вообще все равно.

Синдеева: Ты очень с ними такая настоящая, с подписчиками.

Милявская: Поэтому я горжусь тем, что у меня 2 миллиона, которые очень медленно набирались. И они со мной. И вот я сегодня выложила пост про то, что больше выпивать нельзя, курить бросила, но матом буду ругаться. И мне все пишут: «я тоже бухать не могу, блин, как хочется!» «А я еще вот позволяю себе!» И у нас такие классные разговоры. Они живые, в нем нет вот там, моя краса и куколка, няшка. Я не могу вот это все, они знают.

Синдеева: А ты, я вижу у тебя рекламные посты, ты монетизируешь уже это. Получается?

Милявская: Нет.

Синдеева: Нет? Это все ты от души пишешь? У тебя там есть какие-то периодические упоминания каких-то брендов.

Милявская: Я первый человек еще до всяких западных, кто без грима даже снял свою афишу. Мне было 50 лет, и я всю эту афишу выложила. И потом я не говорю, что они смотрят, что вообще в мире там и обращают внимание на там российских артистов в частности, но наверное идея витала в воздухе. Я против макияжа по одной постой причине в жизни: это химия. Тебе мало вот этих свалок, чем ты дышишь? Глаза текут от бесконечной аллергии. Тут чешешь, тут еще что-нибудь. Давайте, еще эту химию класть? На работе понятно, у меня выхода нет. Хотя были концерты сольные, тоже без. Ну, я была моложе, могла себе позволить разгримировываться прямо во время шоу. А насчет постов могу сказать, я не беру деньги за рекламу, но я рекламирую только наших производителей. И если они мне нравятся. Например, наши производители…

Синдеева: Бесплатно?

Милявская: Бесплатно.

Синдеева: Просто это твоя инициатива? Или они приходят и говорят, а ты говоришь, мне нравится, я могу, да?

Милявская: Нет, нет. Сначала звонят, предлагают деньги. Спрашивают, сколько пост. Я говорю, а что у вас? А у нас, значит, вот с чего началось, диваны. Я: а где делаем? В Саратове делаем. А чего у вас, ребят? А вы можете бесплатно дать? Наверняка у меня есть подписчики, которые. Давайте, я не буду брать с вас деньги, но вы сколько можете мне дать диванов? Они говорят: пять. Потом я придумала акцию, которая пришлите мне свой старый диван, чтобы… И она в открытом доступе. И не то, что там голосование, выбирали мы с компанией. Почему, я объясню, мы выбирали, потому что мы наткнулись, конечно, на дивные вещи. Люди присылают диван, а там сзади большой японский дорогой холодильник. Выясняется, что диван этот нужен для собаки, а тут есть погорельцы, а тут есть инвалиды. И, конечно, начинается срач такой, а почему им дали? И мы честно выбирали, и мы честно проштудировали, на гастролях очень тяжело. Все страницы, залезать. Закрытый аккаунт – до свидания. В этот влезла, посмотрела. Правда, дети есть, правда, там не придумано.

Синдеева: То есть, у тебя это фактически социальные такие еще проекты.

Милявская: Такой маленький. И вот шесть, они посмотрели на все это, как люди плохо живут реально, и дали шестой диван. И эта акция за ними закрепилась. И они теперь ее проводят без меня раз в год, 6 диванов.

Синдеева: Почему ты не монетизируешь все равно? Для многих это стало таким серьезным источником дохода, знаешь?

Милявская: Это не очень хорошо. Слушай, молодые красивые девки, стройные. Они там всякую косметику.

Милявская: Если я пользуюсь, я бесплатно абсолютно. Вот если говорить об этой кофеварке, да, вот я бесплатно могу ее разметить, потому что она мне просто нравится. И я действительно могу подтвердить, что у меня на 5 лет…

Синдеева: Нет, я вот здесь тебя очень поддерживаю и понимаю. Я как раз разделяю во многом.

Милявская: Ты понимаешь, мне проще что-то отдать. Вот, например, сейчас были погорельцы. Я бросила клич, сказала, по два рекламных поста бесплатно, без денег, кто что может. Значит, брянская компания сделала кухню, потрясающую кухню! Одни питерские сделали…

Синдеева: Это какие погорельцы?

Милявская: Сгорел, у семьи сгорел дом. Она была еще, женщина беременная на 7ом месяце. Шестеро детей, один ребенок сгорел. Значит, спасибо журналистам МК, которые нашли. Еще у них отобрали детей. Отобрали детей, потому что пока ты беременная с пузом, этого не отберут, а другим жить негде. И они в сенях ночевали, ну, у соседей. Но если там не было бы дома, понятно, опека с нее еще вычла по 1,5 тысячи рублей за содержание детей в детском доме. Она говорит, мне ничего не надо, дайте мне только моих детей! То есть, никто не просил. Эта семья ничего не просила. Питерцы, которые делают пакет, прислали туда.

Синдеева: Какая крутая история.

Милявская: Позвонила в М-Видео, спасибо огромное. Я говорю, можно я куплю, только дайте скидку. Они говорят, не надо покупать, мы сами. Отдали им всю технику бесплатно! Даже пост не просили, но я не могла это не сделать.

Синдеева: Класс!

Милявская: И вот таких много. Пальто девчонке. Две беременные девчонки, которых бросили мужья. Ну, так получилось, разошлись. Они присылают мне пальто, говорят, можете сделать? Я говорю, слушайте, классное пальто. Я начала делать им посты, пошла продажа. Они сейчас, у них классная компашка. Они мне просто присылают, мы очень хотим, мы вас очень любим, можно? Они мне просто присылают в подарок. Но я не могу его не выложить. У меня уже пять пальто. Понимаешь?

Синдеева: Класс! Слушай, но вот эта история с замесом на социальную тему и помощи другим, это очень круто. Вообще просто.

Милявская: Это мне кажется обычно.

Синдеева: Нет, ты знаешь, это просто хорошо придумано. И это очень здорово.

Милявская: не могу брать деньги. Ты знаешь, мне кажется знаешь что? Меня немножко смущает вот что. Пока я хорошо зарабатываю…

Синдеева: А видно, хорошо зарабатываешь. Я посмотрела твой последний, ну, не последний, я посмотрела концерт, который ты сделала поле. Там видно серьезный бюджет. И это так круто сделано! Расскажи мне, пожалуйста.

Милявская: Ну, я захотела себе сделать подарок.

Синдеева: Это невероятно! Я очень советую посмотреть, мы дадим кусочек в программе.

Милявская: Спасибо тебе большое.

Синдеева: И обязательно смотрите в Ютьюбе, потому что, ты только мне расскажи по-честному, как это было? Появилась идея, в поле разворачивается сцена. Ты поешь, людей никого нет, и так далее. В конце вдруг уже в ночи, там не очень много людей, но это какие-то люди. Это люди, которые…

Милявская: Это люди, которые в деревне.

Синдеева: То есть, это по-честному? Мимо, деревня, то есть, это не то, что актеров потом привезли, да? Или каких-то…

Милявская: Ну, там привезти сложно.

Синдеева: Я, слушай, я поэтому хотела тебя очень спросить.

Милявская: Там по лицам видно. Реально люди. Мы строили сцену.

Синдеева: Да, мне и показалось, что люди настоящие.

Милявская: Ребята, во-первых, приехали накануне. Они подснимали сборку-разборку, ну, сборку сцены. Потом, когда пошла музыка, люди, которые живут в селах близлежащих, там села.

Синдеева: А где это было?

Милявская: Это Щелковское шоссе, километров 60 от Москвы, рядом ни электричек, ничего. Я не давала пост, что там приезжайте, поклонники. Я знала, что, и это была моя задумка в том, что кто придет, тот придет. Там комарье такое было! И люди, я говорю, слушайте, идите уже домой спать, мы заканчивали в 12. Грудные дети, комары кусают!

Синдеева: Но идея была в том, что вы предполагали, что люди все-таки соберутся.

Милявская: Ну, это невозможно.

Синдеева: Или вы снимали как бы просто вот такой концерт в поле.

Милявская: А там не так много людей. Но зачем мне их гонять, я не понимаю? Они мне еще говорили, у нас все развлечение, вот вы нам сейчас дали развлечение. Потому что они подходили, говорили, пенсия маленькая, потом, я, знаете, мы вот в этой жопе мира живем. Мы же в эти ваши «крокусы» и «кремли» не доедем. Спасибо вам большое, мы первый раз живого артиста увидели. Поэтому это есть. И я понимала, если бы я сняла поле. Поле мне дала подруга, подруга дала поле. Если бы я огородила лентой по-серьезке, как преступление. Нет, все естественно.

Синдеева: Это потрясающая идея!

Милявская: И мы снимали все как бы. Я придумала ее год назад, и спасибо Леше Сеченову. Опять-таки старая гвардия, старая школа. Я к нему пришла, я говорю, Леш. Он сказал, будем, мне идея нравится. И мы три дня снимали живой концерт. Потом, правда, некоторые писали, что это за живой концерт? Там звучало по одному. Я вот стояла, у вас звук был по-другому, а в эфире по-другому. Ну, как ей объяснить, что звук сводится? И там эхо громыхает, а тут все на пульт идет. Поэтому это живой концерт, я просто решила, что мне скучно. За столько лет я столько шоу поставила на себя.

Синдеева: Но ты же еще режиссер. В Тамбовске, кстати, заканчивала культ, как это, «кулек»? а я же сама из Мичуринска из Тамбовской области, но Тамбов я не очень люблю.

Милявская: А ты знаешь, я люблю только из-за моего института. А сейчас такой порядок.

Синдеева: Из-за молодости, знаешь, мы любим.

Милявская: Нет, за образование. Потому что мои педагоги, они выпускники Корогодского и Кацмана. И у меня была потрясающая режиссерская школа. И я могу еще форы дать профессиональной драматической режиссуре, потому что меня учили на это.

Синдеева: Вот ты говоришь про пенсию. Не хочешь попробовать? Понятно, ты режиссируешь свои шоу, ты была режиссером кабаре-дуэта «Академия». Там понятно, что ты реализовываешь это свое умение, но вот так, чтобы дальше?

Милявская: Ты знаешь, наверное, к этому надо прийти. Во-первых, я тебе хочу сказать, чтобы этим заниматься, раньше постоянно у меня был тренинг. Я покупала какой-то сборник пьес или брала… Раньше вообще журнал «Театр» печатался, так было клево, там всегда пьесы. Это тренинг. Ты смотришь, ты читаешь, тут же придумываешь мизансцены. Я поняла, что этот тренинг я, почему-то вдруг он у меня выпал. Давно меня не зажигает какая-то литература, которую я взяла и хотела бы вот взять и поставить. Нету такого! Хотя мои товарищи и даже очень известные артисты драматические, они говорят, блин, ну, возьми спектакль, поставь. И когда ты попадаешь на хороший спектакль, вот как к Юре Грымову приехала и посмотрела. И думаешь, блин, я растеряла. Я растеряла. Не потому, что я там все на шоу-бизнес лучшие года потратила, нет. Механизм постановки один и тот же.

Милявская: Из меня хороший режиссер, грубо говоря, второй режиссер. То есть, режиссер по работе с актерами. То есть, я могла бы быть педагогом по мастерству актера, чистить мизансцены, заниматься. Вот это я точно не растеряла. Я когда сама себе ставлю, мне интереснее, я как будто у меня раздвоение.

Синдеева: А, то есть, ты как бы сама с собой, да?

Милявская: Вот на эту сейчас будем ставить. Блин, она бездарная, это она не умеет, но, в принципе, было бы хорошо. Блин, была бы другая на ее месте, говорю я. Потом я выхожу, начинаю делать, потом я сама себе делаю разбор режиссерский и уничижительный прям. Ну, еще бывает, если кто-то промажет по нотам, по свету, достает всем. Но в первую очередь себе. У меня, видишь ли, если у меня родится, сейчас вообще театр странный.

Синдеева: Но он разный. Понимаешь, театр сейчас очень живой! В нем столько живой сейчас фактуры! какая-то площадка для невероятных экспериментов.

Милявская: Согласна. Но я не со всеми согласна. Хоть я и не ретроград, но все-таки мне нравится, когда не прикрываются технологиями, и когда я все-таки как зритель вижу мастерство актера и режиссуру. То есть, когда это выпукло. Когда не просто меня чем-то поражают, какими-то трюками и опять вот этими интерактивами надоевшими, когда из классики делаю черт-те че.

Синдеева: А мне, я люблю эксперименты.

Милявская: Ты знаешь, уже вот этих экспериментов. Мне кажется, пора остановиться. Но только пора поставить те спектакли, на которых написано «комедия», как комедию. И найти все-таки эту комедию в Чехове, не углубляться в какие-то психоделики.

Синдеева: Все, у нас время совсем закончилось, ужасно жалко. Слушай, у меня последнее, смотри, я тебе задам последний вопрос, хотя он вообще глупый.

Милявская: Крайний.

Синдеева: Нет, я не люблю крайние, я всегда последний.

Милявская: Это в цирке так говорят, меня приучили.

Синдеева: Слушай, ты вот в этом интервью как раз украинской журналистке, она очень долго тебя пытала, она говорит, а вот если Порошенко все-таки придет и закажет участие в предвыборной кампании.

Милявская: Да, за сколько бы я продалась?

Синдеева: Да, за сколько бы ты продалась. Ты так долго думала и сказала: «Да нет, он не закажет, поэтому могу легко сказать. За миллион за город, три миллиона долларов».

Милявская: 13 концертов, 13 городов, 13 миллионов долларов.

Синдеева: 13 миллионов долларов и так далее, да? Но я все-таки спрошу тебя, Порошенко вообще-то небедный чувак, и я думаю, что у него даже есть 13 миллионов. А вот если бы правда, вот он пришел сейчас и сказал: «Вот тебе, Лолит, 13 миллионов, и вперед». Вот это искушение, которое я каждый раз думаю, господи, чтобы у меня не было таких искушений. Но вот вдруг оно?

Милявская: Я хочу тебе сказать, я всегда себе в этом смысле говорю правду. Я когда-то один раз себе сказала правду в том, что подписывала ли я бы письмо против моих товарищей там в 37-ом году? Выдающихся мастеров. Потом, я сначала говорила, нет, никогда! Суки продажные, какие же вы после этого там гении пера? Потом вдруг я представила себя в застенках НКВД с пыточками даже не самыми сильными. Просто покажите мне щипчики и скажите, что сейчас будут ногтики. Подпишу. И я понимала, что я подпишу. Потому что я, наверное, есть люди, которые, которые у них другой болевой порог, да? Они могли испытывать физическую боль и не быть предателями. Есть люди, у которых были реально отклонения психиатрические, и они выдерживали. И потом из этого тоже делали некоторые подвиги, но, тем не менее, оставался подвиг. Так вот, я, честно, боюсь, что я бы пошла за тот самый. Только я знаю, что я была бы наказана. Абсолютно. И я обязательно бы, взяв эти деньги, как иногда я и делаю. Если левак приходит, из этой суммы уходит обязательно на кого-то, кто очень сильно нуждается, и чью жизнь я могу, если он ее не просрет, сделать комфортной. А дальше человек должен сам. Поэтому я бы использовала большую часть этих денег. Но устоять перед искушением я бы не могла. Но, боясь наказания, клянусь, пошла бы. Проститутка!

Милявская: Я мечтаю об этом слове, мне давно не говорили. В 55 уже никто ****** не назовет, знаешь, как это обидно?

Синдеева: Знаешь, после этого надо все вырезать. В гостях программы «Синдеева» была, оставим это слово за кадром, Лолита Милявская.