Японцы в советском плену. Уникальные фото

Вадим Караман, кандидат исторических наук, заведующий библиотекой Приморского государственного объединенного музея им. Арсеньева, составитель сборника «Японские военнопленные в Приморье (1945-1949 гг.)»:​

Вообще отношение к пленным было лучше, чем к своим гражданам. Тут дело, скорее всего, в том, что предполагалось создание Японской Социалистической республики по типу КНДР (проект «заглох» на начальной стадии). Что касается пыток, то пленные были встроены в хозяйственную систему СССР, и чисто технически пытки были не нужны. А там, где заключенных переводили в разряд военных преступников, факт пыток не фиксировался, и я не встречал документов или воспоминаний, которые бы это описывали, в отличие, кстати, от отечественных «врагов народа», по отношению к которым пытки были нормой (воспоминаний и документов более чем достаточно). Высокопоставленные японские военные сразу отделялись от основной массы, их не отправляли на хозяйственные работы, а содержали отдельно, как военных преступников.

Страны-победительницы не любят вспоминать, но они, как на распродаже, расхватали тех специалистов, кто занимался разработкой вооружений, в том числе и тех, кто остался от «отряда 731», для нужд своих военных ведомств, хотя в печати кричали о них как о злодеях, не имеющих оправдания. США сами признались, что успели оторвать кусочек от остатков японской императорской армии, а вот другие помалкивают. Но в литературе по этой теме проскальзывала информация, что часть успели прихватить китайцы (им проще, поскольку «отряд  731» был на их территории).

Андрей Самохин, кандидат исторических наук, эксперт Центра изучения международных отношений на Дальнем Востоке:

Японские военнопленные питались так же, как солдаты Красной Армии — их содержали по тем же нормам. Гражданские советские люди, например, те, кто работал на заводах, получали меньший паек. Проблема для японцев заключалась, скорее, в непривычном рационе. Пленных использовали на разных работах — они построили немало домов. Несмотря на то, что существовала директива, которая запрещала насильно «обращать» в коммунизм, идеологическая работа в лагерях велась. Существовали клубы по изучению русского языка, культуры, искусства, общества по изучению идей марксизма и работ Сталина, устраивались самодеятельные концерты.  Среди военнопленных были те, кого коммунизм по-настоящему очаровал: они видели, как бывший крестьянин мог стать военным офицером, что в Японии было немыслимо. Тех, кто вернулся из советского плена, тщательно проверяли на предмет того, нет ли среди них советских шпионов. Кроме того, на родине они подвергались репрессиям: было трудно получить хорошую работу.

Из записки секретаря Хабаровского крайкома ВКП (б) Р. Назарова в ЦК ВКП (б) Маленкову:

…Исключительно плохо были обеспечены в 1945 году военнопленные рисом, мясом, овощами, составляющими основу национального питания. Вместо них были чумиза, гаолян, соя, от чего у военнопленных наблюдались желудочно-кишечные расстройства. Установленные документом НКВД СССР и НКО №001117/0013 нормы продовольствия для военнопленных японцев по своей калорийности являются недостаточными. Для полноценного питания они должны содержать 3500 калорий, а они содержат 2500. Крайком ВКП(б) просит решить вопрос о нормах продовольственного снабжения для военнопленных, доведя их калорийность до 3500, помочь создать продовольственный запас в пределах двух месяцев, а также выделить специальные фонды для больных и дистрофиков (норма №2).

Еще острее стоял вопрос с обеспечением одеждой и обувью. 30 января 1946 года Назаров обращается в ЦК ВКП (б) к Маленкову:

На 1 января 1946 года в Хабаровский край прибыло 162000 военнопленных японцев. 71 процент одеты в шинели, 50 процентов не имеют свитеров или телогреек, 78 процентов носят меховые ботинки, сроки носки которых 3-4 месяца, не приспособлены к снежному покрову. Просим выслать в Хабаровский край для обеспечения военнопленных 75000 полушубков, 75 тысяч валенок, 50000 телогреек, 50 тысяч ватных брюк.

Художника Миямото Цутому призвали в армию в 1944 году. Он не успел принять участие ни в одном бою, но провел в плену на Дальнем Востоке пять лет — с 1945 по 1949. Вернувшись на Родину, он написал книгу воспоминаний. Отрывки из книги Цутому «На ягодах шиповника. Записки из Сибирского плена»:

В одичалой лагерной обстановке взаимопонимания не было, все были разобщены, и с каждым днем учащались случаи воровства, отказа от сотрудничества, нарушений дисциплины. Мне вспоминается старый прапорщик, который неподвижно сидит у костра и говорит: «Раз не кормят даже рисом, можно ли еще идти собирать дрова?» Или бывший учитель средней школы, ночью стянувший куски кеты из кухонного котла. Или бывший продавец мануфактурной лавки, застреленный с вышки конвойным при попытке проникнуть в склад продовольствия для русских. Или бывший хозяин маленькой гостиницы, который принял листовой табак за сушеные овощи, объелся им, а потом мучился несколько дней.

Два месяца я возил на тачке большие камни, укладываемые в полотно дороги, под палящим сорокаградусным солнцем. От переутомления не мог нормально спать, из-за этого силы истощились, и я похудел как голодный чертенок. Надвинулось отчаяние: опять в этом году мы вряд ли вернемся домой… Из-за совершенно нестерпимых мук часто возникала даже такая мысль: «А что, если уронить камни и разбить ими ладони?»

Когда я бродил по заснеженной равнине, совершенно не помня себя, мучимый отчаянием и голодом, то неожиданно нашел ярко-красную ягоду шиповника. Еле передвигаясь от слабости, я пошел к ягодам, не зная, съедобные они или нет. Ягоды оказались сладкими. И до сих пор не могу забыть этот невыразимо приятный вкус. Всего лишь одна ягода шиповника в мирное время ничего из себя не представляет, но во мне, тогдашнем, она вызвала невыразимый восторг и успокоенность. Думаю, что ее яркий цвет и вкус поддерживали меня во время последующей жизни в плену. С тех пор красные ягоды на снегу стали для меня символом жизни, света и надежды. Я всегда думал, что надо жить светлой надеждой...