Лекции
Кино
Галереи SMART TV
«Я должен уйти, чтобы дать возможность телеканалу дальше развиваться»
Интервью Михаила Зыгаря — Наталье Синдеевой
Читать
58:46
0 51783

«Я должен уйти, чтобы дать возможность телеканалу дальше развиваться»

— Синдеева
Интервью Михаила Зыгаря — Наталье Синдеевой

Интервью Натальи Синдеевой с Михаилом Зыгарем. Говорили о том, почему уход с Дождя это не пенсия, а проявление свободы; каким должен быть новый главный редактор и каково это — работать с Натальей Синдеевой. Говорили о книге Михаила Зыгаря «Вся кремлевская рать», о новом проекте «Свободная история России»,также обсудили, почему ангажированная история еще страшнее, чем ангажированная журналистика. А еще Михаил Зыгарь расспросил Наталью Синдееву о том, что для нее телеканал «Дождь» — семья или бизнес, и не хочет ли она сама стать главным редактором.

Синдеева: Сегодня уже традиционно программа Синдеева, традиционная в том смысле, что  когда кто-то:

Зыгарь: Новый год?

Синдеева: Во-первых новый год, шампанское, можешь открывать свое шампанское. Сегодня у меня в гостях Михаил Зыгарь

Зыгарь: Традиционная программа, где …

Синдеева: Сейчас ведущая я, Михаил.

Зыгарь: Ничего не знаю

Синдеева:  И вот так 5 лет

Зыгарь: Ничего не знаю, по-моему, можем в тандеме провести

Синдеева:  Когда уходят сотрудники телеканала, кто-то навсегда, кто-то временно, кто-то уезжает, разные причины, у нас программа Синдеева вот с близкими любимыми людьми. Мы с тобой прожили 5 с половиной лет такой совместной жизни, очень плотной. Она у нас не заканчивается, мы об этом тоже поговорим чуть позже и ты расскажешь про наш план, в том числе и на Дожде. Но этап, когда ты – главный редактор, он сейчас подошел к концу и собственно осталось несколько дней, пока еще кресло твое теплится здесь. Миша, ну давай шампанское, разливай.

Зыгарь: Кстати, кресло-то ты мне оставишь?

Синдеева:  Это же твое

Зыгарь: Мое же.

Синдеева: Ну конечно! Только стол оставь нам, пожалуйста!

Зыгарь: Стол? Зачем вам стол без кресла?

Синдеева: Начинается. Нам тогда стол придется покупать. Тебе зачем стол-то?

Зыгарь: Ну я же буду приходить делать программу.

Синдеева: А ты хочешь, чтобы тебе это место физически осталось?

Зыгарь: Ну конечно

Синдеева: Это мы обсудим позже, не знаю, не знаю, про это пока еще не подумала. Миш, буду задавать тебе сейчас вопросы, которые...

Зыгарь: Ты мне подсказала очень хороший ответ на любые твои вопросы – «это мы обсудим позже».

Синдеева: Не на все! Так я за новый год, мы подводим с тобой итоги нашей совместной работы и итоги этого года частично.

Зыгарь: Вспоминаем лучшие моменты нашей совместной жизни.

Синдеева: Я тебе очень благодарна за то, что ты 5 лет был со мной рядом, за твою смелость, за твою такую в хорошем смысле бесшабашность, которая очень нужна в позиции главного редактора на Дожде, за твое умение перестраиваться и не бояться этих изменений, за то, что ты собрал команду и команда тебя очень любит и несмотря на то, что конечно, стресс в коллективе с твоим уходом очень сильный, но при этом ребята все сильные, и в общем-то, я уверена, что они точно справятся даже без тебя, и это тоже твоя заслуга и ты большой молодец. Давай.

Буду задавать вопросы, которые волнуют очень многих. Буду сразу в лоб. Много ходило слухов о твоем уходе, о том, что тебя уволила Тимакова, администрация, разные был версии, вот сейчас один из последних вопросов был, может быть, наоборот ты продался Кремлю и поэтому ты уходишь с Дождя.

Зыгарь: В соцсетях мы только что это прочитали.

Синдеева: Конспирологических версий много, но Миш, давай сразу. Уволила ли тебя Тимакова и администрация? На этот вопрос отвечай коротко и пойдем дальше.

Зыгарь: Уволила ли меня Тимакова? - нет.

Синдеева: Скажи, как принималось это решение тобой в начале? Как ты его принял и когда?

Зыгарь: Месяца 2 назад наверное, минимум это.

Синдеева: Я подскажу тебе, в ноябре мы это с тобой обсуждали, собственно тогда ты принял.

Зыгарь: В ноябре да.

Синдеева: Скажи, какие основные были твои аргументы, когда ты принимал  для себя это решение? Вот ты внутренне почему  созрел к этому? Что для тебя было основополагающим для принятия этого решения? Я уверена оно было непростым, но это правда всегда непростое решение. Менять место работы, для тебя работа, как для нас здесь всех, это не просто работа, это еще часть жизни, семьи, это все так у нас.  

Зыгарь: Ты же знаешь, это наш вечный с тобой вопрос, который мы обсуждали практически все 5,5 лет – по поводу того, что Телеканал Дождь – это семья или это бизнес. Я как раз тебе всегда говорил, что Телеканал Дождь – это конечно должен быть бизнес, давай мы будем к нему относиться так. При этом конечно у нас у всех семейные отношения, у нас весь коллектив – это члены семьи, но при этом если бы, если относиться к Телеканалу как к семье, то из семьи,  невозможно порвать с семьей. Я всегда был за то, что телеканал – это бизнес, потому что семья – это наша семья, а бизнес – это твой бизнес. Мне кажется, что поскольку телеканал должен быть бизнесом, он должен соответствовать тому, что нужно владельцу, то есть тебе. Мне кажется, что для бизнеса я должен уйти, чтобы дать возможность телеканалу дальше развиваться.

Синдеева: То есть ты это почувствовал, понял и это основной аргумент, что это нужно в том числе телеканалу?

Зыгарь: Это нужно с одной стороны телеканалу, это нужно с другой стороны мне, это нужно с третьей стороны тебе. И мне кажется, что эта такая глупая американская формула про win-win, но мне кажется, что это может быть вполне win-win, потому что с одной стороны мы все сохраняем семейную, семейные чувства, привязанности, с другой стороны мы должны попробовать работать отдельно. Мне кажется, сейчас пришло время для этой конструкции. Мы прожили так много всего, нам было так... Мы так хорошо делали продукт из собственных эмоций, мы их, сначала из, мы там ковали, варили кашу из собственного энтузиазма и бесшабашности, потом мы добавили еще авантюризма, потом мы что-то еще делали из собственных страхов. В какой-то момент, когда всем было очень страшно, мы из этого тоже делали. Мне кажется, что сейчас нужно, нужно что-то спокойное, нужно, чтобы на данном этапе телеканал должен стать бизнесом, и ты это знаешь и всегда про это говоришь и я это всегда говорю и сейчас вот…

Синдеева: И почему ты решил, что сейчас с твоим уходом это должно превратиться в бизнес или просто такой новый …

Зыгарь: Потому что я сумасшедший все-таки, мне кажется. Я конечно же, спокойному бизнесу, в общем, как я себя представляю, я ему с одной стороны мешаю, потом у меня же всегда был принцип, главный принцип верстки – это переверстка. Если у нас  в вечернем выпуске новостей есть план эфира, и если мы не меняем что-то там 3 раза за час, то это значит, что мы как-то застоялись.

Синдеева: А ты считаешь, что сейчас канал должен перестать переверстываться или как раз и есть переверстка – это твой уход?

Зыгарь: С одной стороны мой уход – это конечно переверстка и должна быть серьезная переверстка до такой степени серьезная, что я надеюсь, что мы подтолкнем, что к ней мой уход подтолкнет. С другой стороны в каком-то смысле должна быть большая стабильность. Для какого-то устойчивого бизнес развития должна быть предсказуемость. Он должен быть предсказуемым для тебя, мне кажется.

Синдеева: Мне кажется, что я как раз с этим тезисом не согласна. Почему не согласна, то есть так хочется теоретически...

Зыгарь: Мы с тобой по-разному видим многое, именно из-за этого, из-за того, что мы с тобой по-разному, из-за того, что мы с тобой так непримиримо работали все это время, у нас выработался уже такой телеканал

Синдеева: То есть ты сейчас предлагаешь условно, то есть с уходом тебя должно все как-то …

Зыгарь: Но сейчас должно быть по-другому.

Синдеева: Ну хорошо.

Зыгарь: Сейчас должно быть совсем по-другому.

Синдеева: Как ты, вот смотри, такой вопрос не общий, как ты оцениваешь свою работу в должности главного редактора. Можешь просто назвать, давай начнем со слабых каких-то мест, потому что хороших много и я могу их добавлять. Но вот ты сам, если посмотреть в прошлое, есть ли что-то, о чем ты считаешь, ты недоделал, не сделал или о чем-то пожалел? Или есть там что-то, в чем ты собой не удовлетворен как в роли главного редактора?

Зыгарь: Я собой удовлетворен. Наверное, это и есть мое главное, спорное, наверное, качество. Потому что я правда в себе очень самоуверен. Я очень упрямый в этом плане и очень как правило, то, что я делаю, мне кажется правильным. Я умею признавать собственные ошибки, но пока я не совершу ошибку, я не люблю признавать, что это ошибка, поэтому такое вот удовлетворение своими действиями, наверное,  - это не очень хорошо, наверное …

Синдеева: Это не рождает успокоенность в том числе, когда ты всем доволен?

Зыгарь: Я, ты знаешь, я всегда верил своим чувствам и своим, каким-то своим ощущениям и своему вкусу, может быть, может быть, то есть у меня есть критическое мышление, я допускаю, что вот эта моя абсолютная железобетонная уверенность и спокойствие, может быть, это не совсем правильно. Я вот…

Синдеева: Хорошо.

Зыгарь: Ты же знаешь, я ведь абсолютно, с одной стороны, очень счастливый человек в плане, что мне всегда хорошо от того, что я делаю. Я всегда уверен, что это должно быть именно так. Меня в работе очень трудно …

Синдеева: Скажи, пожалуйста, вот очень часто разносится критика в адрес нашей работы, много бывает ошибок, что журналисты лажают, что компетенции иногда не хватает.

Зыгарь: Да.

Синдеева: Что ты на это скажешь?

Зыгарь: Я очень не люблю оправдываться. И я на это могу сказать: да это так. Да, да и мы работаем с этим. Ну... Я это и тебе все время говорю. Да и мне кажется, что мы делаем 150%  того, что мы можем. Может быть, это самоуспокоение. Но мне кажется, наоборот, это… у нас, вот если рассчитывать математически, сила как у телеканала Дождь как авто, этот автомобиль с такими комплектующими, он может доехать до Тулы.

Синдеева: А мы пытаемся доехать до Нью-Йорка.

Зыгарь: Но он не может доехать до Урала, а мы миновали уже Пекин и уже свистим дальше. Это уже немножко паранормально. Есть ли у нас ошибки? Да вы не знаете вообще, какие у нас могли бы быть ошибки. Вы - те люди, которые нас критикуете, вы просто правда не представляете, каким чудом у нас их так мало, вы не представляете, какой адский, именно адский героизм, не считающийся героизмом, совершают люди. Это паранормально.

Синдеева:Ты рассказывай, рассказывай. Люди же правда не понимают.

Зыгарь: Это паранормально… Мне трудно…

Синдеева: А были ошибки в работе главного редактора условно, которые ты бы сказал «да, вот это была ошибка»?

Зыгарь:  Когда пришел Медведев в апреле 2010 года, чего мы так все хотели и чего мы так все старались достичь, придумывали какие-то механизмы, секретные ходы, что мы сейчас его заманим, мы сейчас специально организуем круглый стол, а вдруг получится, а вдруг на 10 минут. Это был прекрасный авантюрный план. Но каждый шажок, спонтанно рождавшийся шаг, он был правильным, потому что он был таким маленьким озарением в тот момент, это как-то очень спонтанно на эмоциях все происходило. Но в итоге это оказалось скорее ошибкой, потому что...

Синдеева: Ошибка в чем?

Зыгарь: Мы как телевизионный продукт, а все остальные оценивали это как телевизионный продукт, это был полуторачасовой круглый стол ни о чем, который мы слили. Если  совокупно, как интервью с президентом оно оказалось почему-то  провальным. Что зритель  ...

Синдеева: Все от Дождя ждали…

Зыгарь: Зрители не простили нам это. Ну в общем нужно привыкать и не нужно. В тот момент, я помню, мы же все очень обижались, не то чтобы обижались, мы страдали до потери сознания.

Синдеева: Что на нас все ополчились.

Зыгарь: Да и такое случалось много раз, когда чуть только у нас помарочка, немножечко мы оступились и сразу хоп и ливень. Но это же хорошо. Потом когда приходит осознание, что это все вот эти души – это часть живой жизни, которая делает тебя умнее. Ты при помощи вот этих странных интервенций, ты, ты можешь придумать вообще какие-то фантастические вещи, до которых ты не додумывался, если бы тебе не дали по башке. Я всегда был против того, чтобы ведущие вешали белые ленточки. Хотя как бы исторически это было правильно. Наверное, это был правильный демарш. Это был  правильный жест. Но мне казалось…

Синдеева: Потому что телеканал Дождь же был всегда очень искренним, понимаешь, в своих проявлениях.

Зыгарь: Мне казалось, что это  несовместимо, потому что я как бы, я традиционно занудствую, говоря, что журналистика и политический активизм – это разные вещи, это несовместимо. Хотя есть вещи, когда, когда бывают проявление журналистского активизма и это очень правильно, когда другая наша акция, когда мы в момент инаугурации Путина мы делили, спонтанно совершенно экран на 2 части и в одной показывали, как по пустой Москве мчится кортеж, а в другой это была наша картинка с авивеста

Синдеева: С Болотной?

Зыгарь: Не с Болотной, с Никитского бульвара, где ОМОН вламывался в Жан-Жак. Только у нас возникла такая стереокартинка.

Синдеева: А ты считаешь, что в том времени, в том контексте, в котором мы есть, мы можем позволить себе сохранять вот такую как бы беспристрастность.

Зыгарь: Мы не можем. Просто мне кажется, что совесть заключается в том, что нужно всегда это пытаться. Но нужно стараться и может быть срываться, просто если не поставить себе цель, то ты не то что сорвешься, ты улетишь в пропасть и там тебя пожрут крокодилы медленно.

Синдеева: Вот если ты сам почувствовал, что Дождю нужна и новая кровь и какое-то обновление и какой-то следующий шаг вперед, какой главный редактор нужен Дождю? Вот сейчас?

Зыгарь:  Мы с тобой это обсуждали. Нужен главный редактор, которому бы ты доверяла.

Синдеева: Ну я тебе всегда доверяла.

Зыгарь: Которому бы ты… Да. Нужен другой главный редактор, которому бы ты доверяла. Вот совершенно не такой, как я.  Он должен быть абсолютный авантюрист. Он должен быть лет на 10 младше меня. У нас с тобой в жизни был один прекрасный момент, не имеющий никакого отношения к телеканалу. Мы с тобой были в командировке в Нью-Йорке. Почему-то мы оказались в разных местах, мы договорились встретиться и пойти вместе поужинать, кажется. Был проливной  Дождь, холодно, противно. У тебя сил мобильный телефон и ты потерялась. И мы вот уже все сели, уже ужинаем, нам уже всем тепло, а я понимаю, что у тебя не работает телефон, ты заблудилась, не нашлась и где-то просто пропала.

Синдеева:  Не знала, куда идти, да.

Зыгарь: Просто не знаешь, куда идти, потому что ты не получила смску. И я пошел тебя искать и я просто тебя нашел.

Синдеева:  Это в Нью-Йорке, это Манхеттен. Не знаю, с какой стороны я иду.

Зыгарь: Не зная координат, не зная где ты, почему я… я тебя просто нашел, взял… я понимал, что ты ужасно зла, ты была так зла, что ты даже не могла говорить. В какой-то момент я сказал: «ну Наташ, все, сейчас будет еда, будет тепло. Пойдем». Нужен человек, которому бы ты могла, вот как тогда, могла бы абсолютно довериться и …

Синдеева:  И как мне, как этому человеку со мной быть? Как тебе-то со мной было? Это тоже вопрос, который всех мучает. Кто придет к Синдеевой, она же там опять начнет!

Зыгарь: Это большой челлендж для тебя.

Синдеева:  Ну да. Хорошо. Я про себя думаю. А про вот того человека, который может прийти, что я …

Зыгарь: Знаешь, я, как мертвый джедай, готов дать.

Синдеева:  Пару советов.

Зыгарь: Молодому джедаю какие-то уроки. Если он...

Синдеева:  А если придет опытный?

Зыгарь: Если он появится, я ...

Синдеева:  А если придет опытный и взрослый джедай?

Зыгарь: Это очень хорошо. Я ему тоже рассказал

Синдеева:  Скажи мне, сколько времени ты писал книгу? И когда ты решил вообще ее написать?

Зыгарь: Я решил ее написать в 2007 году, задолго до того, как появился Дождь. Тогда я работал еще в Коммерсанте. И я начал время от времени. Это было поначалу как хобби: встречаться с разными  людьми, которые вдруг как-то проходили мимо меня или до которых я как-то странно дотягивался, которые, как правило, не давали никаких публичных интервью. И я понимал, что они знают больше, чем могут себе позволить когда-либо рассказать журналистам. 

Синдеева: Я расскажу тебе про свои эмоции, когда вышла твоя книга, когда ты мне про нее сказал. У меня были очень смешанные эмоции, потому что мне с одной стороны стало жутко обидно. Я думаю: «Ну ни фига себе, Миша 5 лет работает главным редактором, он нашел время на написание книги». Я просто знаю, в каком ритме мы все живем, вижу твой ритм и думаю, когда он нашел это время? То есть я не могла представить, что в это время при той загрузке… 

Зыгарь: Подстава, подстава.

Синдеева:  Не-не, на самом деле, когда писать книжку? Это же не то, что там. 

Зыгарь: По ночам, как.

Синдеева:  Это первое, что у меня за эмоция была. Вторая у меня эмоция была, когда я уже прочитала книжку, потому что она мне очень понравилась.

Зыгарь: Вот это очень интересно, ты мне никогда про это почти ничего не говорила. 

Синдеева:  Я тебе там написала, но я прочитала ее на самом деле на одном дыхании. Как самый простой твой читатель, не знающий в общем, наверное, до появления телеканала Дождь вообще ни о чем, что происходит в нашей внутренней политики, ну как-то так ― что-то слышал, мне было все это очень интересно. Для меня это была какая-то целая картина. Главное, что она у тебя очень легко написана. Но когда я прочитала ее, то помимо читательского интереса, у меня опять же возникла совершенно профессиональная ревность. Думаю, ни фига себе, мало того, что Миша нашел время книгу написать, он еще и кучу каких-то эксклюзивных фактов, которые я обнаружила в этой книге, не принес на Дождь как главный редактор, не рассказал об этом в эфире, не сделал из этого программу. То есть ничего из этого не было привнесено в эфир в телеканал, где ты главный редактор.

Зыгарь: Ты просто не всегда следила за эфиром.

Синдеева:  Может быть. Но это у меня вызвало обиду и мне казалось, что это какая-то нечестность, понимаешь, по отношению к телеканалу, на котором ты работаешь главным редактором. 

Зыгарь: Ты знаешь, это такая история. Ты считала и считаешь всегда, что никто не любит Дождь больше, чем ты.

Синдеева:  Нет. Я так не считаю.

Зыгарь: А это вполне резонно.

Синдеева:  Неправда.

Зыгарь: Вполне резонно, потому что ты, конечно, мать. Я пусть и не биологически, но крестный отец, который растил ребенка. Я его люблю не меньше. Я у него ни одного зернышка не украл, поверь мне.

Синдеева:  А почему не принес? Вот там были факты, я сейчас не помню, я думаю, из этого же можно было  сделать целую историю, понимаешь! Вот как ты сидел, ты ― главный редактор?! Ты должен был наоборот, имея такой эксклюзив, ты должен был прямо бежать. 

Зыгарь: Я не буду сейчас, как наши многие ньюсмейкеры, которые приходят, говорить: «примеры, примеры…»

Синдеева:  Я правда сейчас не помню. Это та эмоция, которая у меня родилась. Все, что там есть, было принесено на Дождь?

Зыгарь: Практически все, что там есть, было принесено. Есть вещи, которые не были привнесены, потому что  в каких-то случаях без авторизации от имени какого-то человека давать новость странно. Странно давать новость про  события десятилетней давности, то есть в жанре телеканала уже срок давности иногда мог истечь. 

Синдеева:  Хорошо, тогда у меня такой вопрос, опять же ревнивый. 

Зыгарь: В любом случае я тебе могу сказать, ты же наверняка видела, как иногда, приходя на работу, ты обнаруживала у себя за рабочим столом... Я просто для зрителей расскажу, что у нас единственное место на телеканале, где могут одновременно сесть больше пяти человек – это Наташин стол. И ты наверняка видела, как по утрам мы сидим там с корреспондентами и о чем-то оживленно  беседуем, это были мои такие мини-лекции о том, как устроена российская политика, как мы дошли до жизни такой и как это все развивалось за последние 15 лет. Уж, по крайней мере, лучшего материала для моих лекций для сотрудников невозможно придумать.

Синдеева: Хорошо. Но опять же, я когда прочитала книгу, я подумала: «Блин, из этой книги мог бы получиться целый цикл программ». То есть,  может быть, не все должно было войти в эти программы, но так или иначе, это могла бы быть вот такая линейка, которую ты мог бы, как главный редактор, делать,  и я вот об этом подумала. Вот Миша пришел бы ко мне, мы бы это обсудили и, может быть, сделали бы из этого какой-то спецпроект, потому что это правда очень интересно, понимаешь. Вот. Короче, зажал.

Зыгарь: Это очень интересно, это очень забавно, что ты мне сейчас про это сказала, ты никогда мне про это не говорила.

Синдеева:  Я объясню. 

Зыгарь: Все время, пока я тебе говорил, что я пишу книгу, потом когда я тебе показывал книгу, ты никогда этого не обнаруживала.

Синдеева:  Нет, про книгу ты сказал почти перед ее выходом, и я узнала, что ты ее написал.

Зыгарь: Нет, я примерно. Я про это тебе сказал зимой, я думаю, год назад.

Синдеева:  Может быть. Но я же не видела книгу, не знала, о чем она, а когда прочитала, поняла, что это был прекрасный проект для эфира. В общем, мне жалко. 

Зыгарь: Знаешь, у меня же всегда был принцип, что в принципе ничего никогда не жалко. Придумаем еще в 3 раза больше. Я точно всегда отношусь именно так. И ты в общем тоже щедрый человек. 

Синдеева:  Да, все равно мне жалко. Я щедрая, но здесь мне жалко. Я тебе об этом не говорила, потому что был момент, когда мне надо было это пережить, переварить, чтобы на тебя сразу не выплеснуть все свои эмоции. И я их переварила.

Зыгарь: Да-да-да, ты фантастически сдержалась.

Синдеева:  Да-да, я их переварила, потому что я же тоже учусь в общении, в том числе и с тобой, чтобы сразу на-гора не выдавать все то, что приходит в этот момент эмоционально в сердце или голову. Поэтому я переварила, чтобы спокойно уже поговорить. Я бы все равно задала бы тебе этот вопрос, даже если бы не было этого эфира. Я бы тебе об этом сказала. Ты знаешь, у нас моменты откровений между нами случаются. Следующая книга планируется в ближайшее время или нет? 

Зыгарь: В ближайший год как минимум.

Синдеева:  Ты же ту вон сколько лет писал.

Зыгарь: Я думаю, что с одной стороны у меня сейчас будет, хотя я не знаю… У меня очень много планов, так что меня от них немножко разрывает. И сейчас я должен запустить сайт.

Синдеева:  Давай раз про планы вопрос уже подошел, давай. Сайт. Какой сайт?

Зыгарь: Я запущу проект, который будет называться «Свободная история России». По-хорошему, нормальный запуск, если ничего не случится, через год. Это не СМИ

Синдеева:  Это исторический?

Зыгарь: Это исторический, конечно, проект. Я замыслил революцию в истории, в нашем подходе к истории России. Например, мы все прекрасно понимаем  разницу между независимой и ангажированной журналистикой. Ангажированная журналистика врет, независимая ― хорошая. Ангажированная журналистика не так страшна, потому что, во-первых, нам есть с чем сравнивать, даже если все независимые СМИ закроют и останутся только федеральные каналы, то все равно это не очень страшно, потому что есть окно, куда можно посмотреть и сравнить, понять, что пропаганда опровергается реальностью. С историей так вообще не работает, поэтому ангажированная история, пропагандистская история намного хуже. Ты никогда не поймаешь автора.

Синдеева:  Но история не может быть независимой, подожди. 

Зыгарь: Наташ, так же журналистика устроена.

Синдеева:  Смотри, есть факты, опять же исторический факт, но тот, кто его описывает, он может его по-другому описать. 

Зыгарь: Я всегда относился к журналистике очень прозаически. Это не призвание, это не искусство, это такое ремесло. Я всегда говорил, что, может быть, кто-то работает при помощи вдохновения, а мы пальцами по клавиатуре. Это единственное, что нужно для того, чтобы быть журналистом. Мозг еще включить. То же самое и с историей. Есть конкретный набор приемов, который ты используешь: ты проверяешь фактуру, ты смотришь на разные источники, ты критически анализируешь и обдумываешь, правдоподобно или нет, логично или нет, подтверждается, фальшивка, не фальшивка. Я вообще не вижу никакого противоречия. Точно так же можно описать и все остальное.

Синдеева:  Хорошо, но можно…

Зыгарь: И поразительно, что с российской историей так никто никогда не поступал.

Синдеева:  Можно задать тебе вопрос? Представь, что, например, 15 лет последних писал бы с тобой параллельно, ну, например, не знаю, Сергей Минаев, условно, ну кто-то, я не знаю. Вот как ты думаешь, у него были бы те же факты, те же выводы? 

Зыгарь: Я думаю, что она была бы совсем другая.

Синдеева:  Правильно. Я к тому, что опять же есть тот, кто пишет и так или иначе пропускает через свое видение, через свое отношение, через свое понимание.  Он бы по-другому многое увидел бы наверняка.

Зыгарь: Да. Сто человек могут написать. Более того, у ста человек может быть очень интересно, одно не исключает другое. 

Синдеева:  Твой сайт, вот эта «Свободная история России» – это будет все равно твое видение.

Зыгарь: Пусть она будет моя.  

Синдеева:  А на это же нужны деньги, Михаил.

Зыгарь: Сейчас, еще одна важная вещь. Она будет не только моя, потому что это будет не государствоцентричная история. Еще один мой тезис, я очень люблю его повторять, про то, что у нас нет истории общества, у нас нет истории страны. Мы ничего не знаем про то, что происходило за пределами Москвы и Санкт-Петербурга.  У нас единственные герои – это руководители. Кроме начальников, наша история почему-то никого не видит, а это не всегда даже интересно, поэтому тут нужно добавить.

Синдеева:  Кто финансирует? Говори, у нас мало времени.

Зыгарь: У меня нет инвестора пока.

Синдеева:  То есть ты пока сам все?

Зыгарь: Я начинаю все сам, я очень хочу абсолютной самостоятельности и независимости. Я хочу быть независимым журналистом в новом смысле этого слова.

Синдеева:  При этом если ты сможешь еще обойтись сам без инвестора, понимаешь.

Зыгарь: Я думаю, что я был бы не против каких-то инвесторов на какие-то разные части, сервисы, потому что этот проект, как я его вижу, очень сложный. Там и сайт, и мобильное приложение, и книжки, и то, и сё. Отчасти это даже энтертейнмент, очень увлекательный исторический энтертейнмент.

Синдеева:  Программа, которую ты будешь делать на Дожде, а мы уже об этом объявляли, говорили, с февраля месяца стартует программа «Зыгарь» на Дожде. Она  будет как-то привязана к этому проекту? Я задаю этот вопрос искренне, я не знаю, мы еще не обсуждали  формат.

Зыгарь: Я думаю, что она прежде всего будет привязана к тому, что будет важно для зрителя.

Синдеева:  О чем она будет?

Зыгарь: У нас нет пока утвержденной концепции, которую бы подписал генеральный директор, есть примерный план, что это может строиться вокруг такой условной лекции, вокруг условной встречи между мной и коллективом сотрудников на какую-то одну тему, которая странным образом мне покажется важной на этой неделе. Но, если все получится, это будет такая очень технологизированная лекция. 

Синдеева:  Хорошо. Я этого пока ничего не знаю, но надеюсь, что к февралю все будет.

Зыгарь: С элементами треша и фантасмагории.

Синдеева:  Вопросы от подписчиков, буду очень быстро задавать, что-то буду пропускать, простите.  Были ли у тебя какие-то неожиданности, связанные с выходом книги? 

Зыгарь: Да, конечно, я не ожидал такой реакции.

Синдеева:  Реакции, успеха такого? 

Зыгарь: Я не ожидал такого успеха, я не ожидал того, что коллеги, которых трудно заподозрить в спокойствии, трудно заподозрить в попытке кому-то польстить, как правило, все мне скажут какие-то приятные теплые слова. Еще сильнее меня шокировали условные ньюсмейкеры. Знаешь, когда звонит мне Дмитрий Муратов и говорит, что только что говорил с Михаилом Сергеевичем Горбачевым и он очень меня хвалил, а потом Николай Усков и говорит: «Не поверишь, кто мне нахваливал твою книгу! Это Михаил Барышников». А потом на открытии Ельцин-центра подходит ко мне глава банка ВТБ Костин и говорит: «Очень точная книга, я даже подарил ее Сечину». В общем, писатель получает приветы от своих героев. Ощущение вообще, как будто ты сошел с ума. Книжка ожила и пришла к тебе ногами.

Синдеева:  Тут вопрос ―  можешь ли ты попробовать себя на других каналах? Мне кажется, что это пока странный вопрос. Миша пока пробует на Дожде. Да?

Зыгарь: Да-да-да.

Синдеева:  Что кроме Дождя?

Зыгарь: Если это важно, то есть если это нужно подчеркнуть еще раз, я не ухожу ни на какую другую работу и ни на кого не буду работать.

Синдеева:  Как бы ты охарактеризовал Россию сейчас? Коротко, одним предложением.

Зыгарь: Я бы даже сказал двумя словами – упущенные возможности. Это все, что с нами происходит в последние годы. Причем какими-то катастрофическими, я не знаю, когда больше, когда меньше, но…

Синдеева:  Видишь ли ты перспективы?

Зыгарь: Мы чудовищно  теряем время во всех смыслах. Мы как люди, как страна, как общество. Это фантастика.

Синдеева: А ты веришь в какое-то…?  

Зыгарь: Да.

Синдеева:  Когда?

Зыгарь: Я себе пообещал не давать прогнозов никогда.

Синдеева:  Давай, вдруг сейчас как скажешь, так и сбудется, представляешь?

Зыгарь: У меня раньше была такая мантра, я ее любил повторять, я помню, еще в начале Дождя. Какая-то такая успокоительная. Я коллегам говорил: ребята, смотрите, 60 лет назад в Европе все страны были диктатурой. Практически все. И как-то все с этим справились. Как-то все до одной взяли себя в руки и со временем все до одного это пережили, не только в Европе, в Латинской Америке.

Синдеева:  А нас сейчас можно назвать диктатурой?

Зыгарь: Зачем? Нет, мне кажется, наверное, нет, потому что диктатура – власть одного человека, хотя необязательно. Я думаю, что нас можно назвать авторитарным режимом. Наверное, можно. Мне кажется, всегда важно видеть то, что не все плохо и что тренда всегда два. Мне кажется, очень важно, что у нас несмотря ни на что очень сильно развивается гражданское общество. Кто-то этого не видит, кто-то говорит, что это не так, но что себя обманывать? По сравнению с тем, что было 5 лет назад, средний гражданин уже намного сознательней. У нас благотворительность является модным и популярным делом. Про это не скучно говорить. Думать о других – это, в общем, считается приличным, более-менее мейнстримом. Поэтому я думаю, что у нас наряду со всем вот этим чудовищным валом, который с одной стороны иногда кажется, что это такая… У Ларса фон Триера в фильме «Меланхолия», что это такая гигантская планета летит на нас.

Синдеева: Ты настоящий оптимист!

Зыгарь: Мне кажется, что это не единственная новость.

Синдеева:  Но в том числе. Нет, я могу сказать, что все 5 лет нашей совместной работы во многом и плодотворны в том числе, что в каких-то корневых ценностных вещах мы очень близки и похожи. Мишин оптимизм, помноженный на мой оптимизм, и дает какую-то веру в то, что всё равно все будет хорошо. 

Миш, у Ксении Лариной был вопрос про Анголу. Ксения, простите, можно вам Миша потом расскажет, а то я думаю, он может долго про детство в Анголе.

Зыгарь: Я могу рассказать, где была эта история. Года 3 назад мы с Ксенией Собчак вместе вели программу «Вид сверху». У нас там было одно из интервью с губернатором Груздевым, мы летали с ним над Тульской областью.  Поскольку он служил в Анголе, я ему рассказывал, что и мой отец, будучи военным, служил в Анголе, и в детстве я там был. Собственно, посмотрите в архиве, была прекрасная программа «Вид сверху». 

Синдеева: Ксения Ларина, посмотрите, прекрасная была программа. На вопрос Арины Бородиной мы уже тоже ответили. 

Вопросы от сотрудников. Светлана Доля: «Когда-то очень давно, когда Миша только пришел на Дождь, с Юлей Таратутой они тогда смеялись, что Миша должен стать президентом. Что ты думаешь про это, есть ли у тебя политические амбиции?». 

Зыгарь: Да, а Таратута министром обороны. 

Синдеева: Не-не, давай, амбиции политические есть у тебя?  

Зыгарь: Нет.

Синдеева:  Хорошо.

Зыгарь: Ты знаешь, я в какой-то момент вдруг подумал: как странно, я до сих пор считал, что не интересоваться, не беспокоиться о политике ежедневно и все время  ― это как-то стыдно, что по-настоящему благородное занятие для думающего человека, для благородного мужа – это все время быть замороченным на какие-то политические темы о судьбах отечества. Не то чтобы я решил, что это ошибочно, просто я вдруг неожиданно стал подпускать вторую точку зрения как тоже существующую, а может быть, и нет. Это не аксиома, что единственно возможный, верный и правильный путь – это заниматься политическим сопереживанием и дико париться по поводу того, что же будет сегодня с нами. Да, я парюсь все время, но возможно, это и не так. Возможно, есть жизнь и за пределами политики. 

Синдеева:  Да, у меня была такая до появления телеканала Дождь, это точно. Маша Макеева: «Когда объявили информацию о том, что Миша уходит, все столкнулись с тем, что люди не понимают, что происходит. Как же так?» Невозможно поверить, что в этом возрасте, в расцвете сил можно взять  и вот так уйти на пенсию, потому что все считают, что твой уход с Дождя  в собственное плавание исторического проекта – это такая пенсия. 

Зыгарь: Знаешь, мы сейчас разговаривали на эту тему с Аней Монгайт. Мне нужно процитировать ее, чтобы не выдавать это за собственную мысль. И она мне говорила: «Вообще ты такой уникальный тип главного редактора. До этого таких не было». Предыдущее поколение главных редакторов, условный Венедиктов и люди из этой плеяды, из этого поколения. Это с одной стороны, когда я ходил на «Эхо Москвы», у меня спрашивали: «Вы же понимаете, что главный редактор – это крыша. Это человек, который решает  политические вопросы, который как-то ходит в Кремль, заступается за журналистов».

Синдеева:  Только журналисты «Эха Москвы» могли задать такой вопрос.

Зыгарь: Ты знаешь, на самом деле нет. Это поколенческое представление, мне кажется. 

Синдеева:  Ответь на этот вопрос, это хороший вопрос. Ты – крыша?

Зыгарь: Это не обвинение. Вот смотри: Павел Гусев, Константин Ремчуков, Виктор Лошак, все коммерсантовские редактора, Андрей Васильев – это такое поколение независимых журналистов, которые жили в этой схеме. Я отвечая на тот вопрос «Эха Москвы», очень смеялся и говорил: «Вы наверное не в курсе, что случилось с телеканалом Дождь за последние по крайней мере 2 года». 

Синдеева:  Может быть, не туда ходил?

Зыгарь: Если бы у нас была крыша, всего этого бы не произошло с нами. Ни я, ни Наташа Синдеева, мы как-то совершенно без крыши живем и сами никого не крышуем. Мне кажется, что мне повезло, может быть не повезло. Просто я, как говорит мне Монгайт, представляю собой (мне кажется, это очень точное замечание) новый тип странного главного редактора, который не должен был все это время ни с кем находить общий язык, не должен был ни с кем искать компромисс. С тобой мы находились в постоянном творческом батле, который был очень продуктивен. И я вот такой, совершенно отвязанно свободный, не ограниченный ничем, кроме собственного здравого смысла, кроме собственных представлений о добре и зле. 

Синдеева:  Видите, как хорошо работать со мной, понимаете?

Зыгарь: Поэтому мне кажется, что в моей вселенной уйти, когда тебе еще нет и 35 – это очень логично, это очень правильно. Это проявление свободы.  Я не хочу всю жизнь, и телеканал Дождь не хочет меня всю жизнь. 

Синдеева:  Телеканал Дождь через 5 лет. Вопрос, который я задала на нашей последней стратегической сессии, собственно вопрос, на который я боюсь отвечать. Как ты думаешь, каким Дождь должен быть через пять лет? Не каким он будет, мы не знаем. А вот каким ты бы его видел?

Зыгарь: Хорошо. Будет какой-то день, предположим, 28 апреля.

Синдеева:  Корпоратив.

Зыгарь: Почему бы нет. Я почему-то сказал про следующий день после десятилетия телеканала Дождь. Вот почему-то у меня всплыло. 

Синдеева:  28-е, я согласна.

Зыгарь: Так вот, 28 апреля. Случится такой момент, когда новости снова станут всех интересовать, когда настроение и нерв в обществе будут совсем другими, чем сейчас. И это будет день, когда все духи снова соберутся, когда все сотрудники Дождя без вызова придут на работу, все бывшие сотрудники тоже прибегут, когда я, где бы я не находился, зайду в аппаратную  и скажу: «Так, что за титр?! Вот тут включаем это и тут делим на 4 окна».

Синдеева:  А другой главный редактор  в это время сидит и говорит: «Мальчик, вы кто?»

Зыгарь: Да, может быть.

Синдеева:  Это ты представил 10 лет, юбилей. Я тоже представляю праздник, собрались. Вот он какой? Что это будет? Это главный информационный канал? Это что? 

Зыгарь: Мне кажется, ты знаешь, пока у меня нет ощущения, что… У нас была амбиция 2 года назад сделать главный информационный канал.

Синдеева:  Крылышки подрубили

Зыгарь: Мне кажется, пока что мы сделали не это, мы сделали что-то другое. Пока что это такой… 

Синдеева:  Какой? 

Зыгарь: Такой персонаж с очевидным лицом. Это очень важное, очень нужное действующее лицо в нашей жизни. 

Синдеева:  То есть ты сейчас не можешь сформулировать, что такое телеканал Дождь через 5 лет, вот если бы ты сейчас продавал?

Зыгарь: Я говорю, он будет очень нужным. Он будет очень нужен и в самый важный для всех момент он всех спасет, он всем все покажет. 

Синдеева: Вот если ты остаешься главным редактором.

Зыгарь: Я не хочу рассказывать там какие-то моменты, пророчить, что будут случаться трагические вещи. Просто всем будет очень важно узнать то, что прямо сейчас происходит, так может случиться. 

Синдеева:  Хорошо, а вот если бы я задала тебе вопрос как акционер, условно генеральный директор, вот будь ты главным редактором, ты продолжаешь работать, и я спрашиваю – Миш, вот что мы через 5 лет будем?

Зыгарь: Наташа, ты бы хотела, чтобы я остался работать?  

Синдеева:  Не-не-не подожди, этот вопрос мне очень важен. Мне надо будущим главным редакторам… 

Зыгарь: Я покорно делал вид, что ты интервьюер, и не имеешь к этим вопросам, которые ты мне задаешь, никакого отношения. Давай я тебя сейчас верну. А ты что, хотела бы, чтобы я сейчас остался главным редактором?

Синдеева: Нет, не хотела бы. И ты это знаешь прекрасно. И я  с тобой  здесь совершенно согласна в том, что Дождю нужен какой-то новый рывок и если это такой ценой, что нужно изменить состав, новую кровь или дать возможность внутренней крови развиться, то это важно и нужно это сделать. Я тоже это чувствовала. Это решение было взаимным и доброжелательным, о чем я говорила. Оно было вызревшим, не было эмоциональным ни с твоей стороны, ни с моей стороны, оно как-то там вызрело. Все-таки если бы ты остался главным редактором, вот что бы мы написали в нашей стратегии на пять лет, понимаешь? 

Зыгарь: Нет, нам сейчас нужна, видишь, я еще говорю «нам». Нам сейчас нужна стратегия на ближайший год, мне кажется.

Синдеева:  Да? Не можем на пять?

Зыгарь: Ты знаешь, очень смешно, конечно, в новостях, например, когда экономисты говорят, может быть, мне по наивности моей смешно, когда экономисты  говорят про долгосрочные экономические прогнозы, что в 2017 году рецессия закончится, в 2018-м году будет рост. Это все отлично, только не учитывается политический фактор и еще масса факторов. Если мы будем жить в безвоздушном пространстве, то тогда случится вот так вот.  

Синдеева:  Я понимаю, о чем ты говоришь. Все так быстро меняется.

Зыгарь: Мудро учитывать все возможные факторы, главное, нужно переверстываться. 

Синдеева:  Меняться.

Зыгарь: Нужно придумать план на год  и переверстывать его каждый месяц, а еще внутри месячного плана каждую неделю перепридумывать  себе годичный план. 

Синдеева:  Но опять же, смотри, если говорить сухим языком инвесторов. Представь, вот сейчас инвестор – это мы, понятно, и мы все это хорошо понимаем и очень хорошо чувствуем то, о чем ты говоришь. Представь, что вдруг случилось чудо и к нам приходит какой-то инвестор, партнер и говорит: «Ребята, покажите мне вашу стратегию развития, ваше видение на 5 лет вперед. Вы, генеральный директор, покажите мне, как будет экономически развиваться канал, как вы видите себе, как я все свои вложения должен буду потом окупить и оправдать. И мы сейчас убираем все эти внешние факторы, как будто их нет. А вы, главный редактор, скажите, как вы видите себе эти 5 лет. Как вы будете развиваться, куда? Кем вы должны стать через 5 лет?». Я тебя мучаю, потому что это вопрос, который очень сильно меня беспокоит.

Зыгарь: Ты же знаешь, что мы измучили друг друга этим вопросом в течение последнего года.

Синдеева:  Но ты же мне на него не ответил и я его опять задаю.

Зыгарь: Я много раз по-разному тебе на него отвечал. Я переживаю из-за того, что мне кажется, что в данный момент телеканал нащупал не совсем верную траекторию развития.

Синдеева:  Что ты имеешь в виду?

Зыгарь: Телеканал должен быть авангардным. Телеканал не может себе позволить в определении планов на завтра опираться на вчерашние покупки, потому что хотя с другой стороны для устойчивой бизнес-модели – это очень прагматично. Поскольку мы зависим от покупок подписок, мы анализируем то, как вчера нас покупали наши подписчики, и,  основываясь на этом, формируем какую-то программную политику. Это понятный путь. Но мне кажется, что, очевидно, это ниспадающая траектория.

Синдеева:  Я согласна с этим, а что другое-то предложить?

Зыгарь: А дальше очень рискованный опасный авантюрный путь, потому что это как с тем динозавром: может, встретишь, может, нет, 50:50. Самое главное, нужно, может быть, who am I to lecture you? Но мне кажется, что для революции нужно не отталкиваться от вчерашнего дня. 

Синдеева:  Я понимаю это, но при этом ни ты, ни я не смогли это нащупать и предложить эту новую повестку пока. Поэтому я с тобой согласна, что мы действительно опираемся на то, что было. Но мы же не нашли этого. Или ты считаешь, что нашли?

Зыгарь: Мы все вместе этого не нашли – это совершенно верно.

Синдеева:  Это объективно.

Зыгарь: Были в разные моменты разные сценарии. В итоге ни один из них не был таким прекрасным, чтобы мы  с тобой вдвоем в него оба поверили или все вместе в него поверили. Тут  должен появиться какой-то  фантомный джокер. Если мы его сами не смогли родить на свет, должны прийти инопланетяне и выдать какой-то другой сценарий. И важно к этим инопланетянам отнестись всерьез, им поверить, дать карты в руки и не забить их ногами. 

А как ты видишь человека, который, может быть, придет на мое место, и вообще видишь ли ты его? Ищешь ли ты его?

Синдеева:  Я не вижу никакого конкретного человека, более того не ищу специально вообще никого. И я объясню, почему я  пока этого не делаю. Во-первых, это очень сложная эмоциональная штука. С твоим уходом условно взять какого-то нового человека с другой кровью... В общем, это сильно стрессовая ситуация, к которой, мне кажется, мы сейчас не сильно готовы. Второе, мне правда очень хочется, и я верю в то, что сейчас есть люди в команде, которые  остались, у которых, возможно, в том числе с твоим уходом  появится чуть больше самостоятельности, какого-то ощущения, что вот там они могут чуть больше. Я хочу попробовать дать возможность ребятам, скажем так, проявить себя и пожить какое-то время в этой конструкции, усилив направления. 

Верю ли я, что возможно жить без позиции главного редактора, условно генерального продюсера, какого-то такого человека? Нет, не очень верю, я думаю, рано или поздно такой человек все равно должен появиться. Опять же, будет ли это главный редактор в том понимании, как мы привыкли видеть в журналистском коллективе, или это может оказаться какой-то креативный продюсер? Нет ответа. То, что, конечно, человек, который должен быть в коллективе, должен быть самым главным, я убеждена, и ты это тоже знаешь прекрасно, что это должен быть человек, который ценностными вещами точно одной крови со мной и со всеми нами, это априори.

Зыгарь: У тебя нет соблазна взять это на себя? 

Синдеева:  Нет. Несмотря на то, что я, конечно, активный участник и я действительно много доверяла и отпускала, но все равно я не могу не участвовать в процессе, особенно творческом. 

Зыгарь: Это было по-разному, все время менялось.

Синдеева:  Я не могу быть главным редактором над журналистами. Я это прекрасно понимаю, потому что я а) не журналист, б) у меня нет достаточного бекграунда, поэтому я не могу здесь быть. Я могу быть генеральным продюсером, 100%. Рано или поздно, у меня есть такая идея, что я все-таки либо возьму исполнительного директора, просто передам часть функций, которые я все равно сейчас делаю, они отнимают  очень много времени, а сама стану собственно тем, кем я сейчас во многом и являюсь, только уберу от себя административную работу. Поэтому человек такой рано или поздно должен появиться. Может кто-то родится внутри нас. Не знаю.  

Зыгарь: Хочется сказать «Иншаллах».

Синдеева:  Слушай, это правда тяжелый вопрос. Я очень искренне на него отвечаю, потому что у меня не было какой-то конструкции в голове – вот Миша уйдет и будет вот этот или я буду говорить вот с этим. Такого не было. Ты прав, что Дождю нужно обновление и, конечно, новые люди, и не важно в какой позиции эти люди придут, 1-2 и так далее. Они очень нужны нам. Я это физически ощущаю. Это будет очень полезно для коллектива, но сложно для этих людей, потому что эти люди придут в  коллектив со сложными отношениями.  

Зыгарь: Для тебя канал ―  это все-таки семья или бизнес? 

Синдеева:  Слушай, это же сложно и невозможно разделить. С одной стороны, конечно, это должен быть бизнес. И то, что мы за последний год научились полностью, без какого-то дополнительного финансирования себя обеспечивать, кормить и так далее, говорит о том, что мы можем быть бизнесом. Если мы будем правильно развивать нашу платную модель, это точно сможет превратиться в бизнес. Другое дело, что нас мало. Ты правильно сказал, что очень многие проявляют какой-то героизм на работе, потому что тот объем того, что  мы делаем, тем количеством людей, которым мы делаем, очень большой. Это правда героизм, это невозможно. 

Зыгарь: Просто вот эта двойная модель вызывает очень сложные чувства.

Синдеева: Я не знаю, смотри.

Зыгарь: Когда ты утром «братишка или сестренка», а потом вечером: «Где ваше KPI?!».

Синдеева:  А вечером: «Где ваши показатели». Я согласна. Это какое-то порождение в том числе, возможно, всех наших  проблем. Смотри, если бы канал, скажем так, начал бы хорошо зарабатывать, не только для акционеров, которые надеются когда-нибудь получать какие-то дивиденды на вложенные инвестиции, а канал мог бы позволить себе больше мотивировать людей финансово. То есть в чем дилемма-то основная? С одной стороны, действительно есть семья, когда я прихожу, плачу или не плачу, не знаю, говорю «Ребята, нужно прорваться» и все понимают, что нужно прорваться, надо сделать что-то невероятное, надо через себя перепрыгнуть, надо в чем-то себя ужать, ущемить и так далее. А с другой стороны, стоят вот эти показатели, их надо все равно выполнять. Я понимаю, что в этом есть полный замес всего. Этот замес, мне кажется, может исчезнуть в 2-х вариантах. Вариант первый,  при котором канал генерирует достаточную прибыль для того, как я уже сказала, чтобы людей можно было именно мотивировать не только танцами и тем, что мы должны все вместе куда-то бежать, а именно за результаты работы, вывести это на какой-то более спокойный рабочий режим бизнес-отношений. Либо второй вариант – убрать Наталью Синдееву с позиции управляющего менеджера, оставив за ней, не знаю, функцию  какого-нибудь продюсера и поставить сухого жесткого бизнес… CEO какого-нибудь...

Зыгарь: Чтобы всем мало не показалось.

Синдеева:  Я к этому не готова пока и более того, мне кажется, и вообще буду ли я к этому готова когда-нибудь, чтобы совсем отпустить?

Зыгарь: Да-да-да.

Синдеева:  Я же все равно это делала.

Зыгарь: Я тебе потом расскажу, как это сделать. 

Синдеева:  Миш, последний вопрос, мы перебрали уже все время, но мы же можем себе это позволить. 

Зыгарь: Я поживу с этим, а потом приду и расскажу тебе, каково это ― по ту сторону.

Синдеева:  Семья или бизнес?

Зыгарь: Нет. Просто как это переступить и как пожить без этого. 

Синдеева:  Хорошо. Ты мне дашь совет. 

Зыгарь: Нет, я просто расскажу о себе.

Синдеева:  Хорошо, мы перебрали все время, но мы же можем себе это позволить, в конце концов, генеральный директор и действующий главный редактор могут позволить себе перебрать.

Зыгарь: Я помню, как пару лет назад мы праздновали 8 марта, было 8 марта и мальчики должны были поздравлять девочек. Я звоню тебе и говорю: «Наташа, ты будешь в 14 часов? Потому что у нас как раз перерыв в новостях, кое-что мы подготовили». Ты говоришь:  «Нет-нет, я не успеваю». Я говорю: «Наташ, очень нужно, мы просто в это время поздравляем девочек, ты тоже должна быть». Ты говоришь:  «Ну что, это наш канал, что хотим, то и делаем. Перенеси перерыв, отменим новости в три».

Синдеева:  Ужас какой, зрители этого не слышали. Тут все дружно решили, что я должна задать этот вопрос в конце, и это будет такая смешная точка. «А ты когда заявление об уходе напишешь?» ― спросил отдел кадров.

Зыгарь: Ты знаешь, в момент, когда выйдет это интервью, это все будет уже не актуально. Ты знаешь, что завтра в 11 у нас с тобой встреча, когда мы подпишем все. Я приду и заинстаграмлю заявление, так что зрители будут в курсе всего.

Синдеева:  Миш, спасибо тебе большое, я тебя очень люблю, я думаю, что наша следующая жизнь будет не менее плодотворной и интересной. Спасибо!

Зыгарь: Пока!

Читать
Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века