В новом выпуске программы «Синдеева» на изоляции — журналист Владимир Познер. В разговоре с Натальей Синдеевой он рассказал, как проводит время, находясь дома на карантине, какие впечатления остались после интервью с министром экономического развития Максимом Решетниковым и руководителем Федерального медико-биологического агентства, бывшим министром здравоохранения Вероникой Скворцовой, а также говорили о том, каким будет наш мир после окончания пандемии.
Всем привет! Программа «Синди дома» опять выходит в эфир из небольшой уютной квартирки. Чем дальше, тем все больше мне нравится работать из дома. Мне кажется, меня затягивает. Я хочу, как всегда, сказать спасибо компании De'Longhi, которая вместе с нами, которая поддерживает программу «Синдеева» уже второй год. Я так же, как и компания De'Longhi, и очень многие, выбираю пить кофе дома. Я действительно его пью очень много и вас к этому приглашаю.
У меня сегодня отличный гость, очень люблю разговаривать с Владимиром Владимировичем Познером, я очень рада, что буквально в преддверии десятилетия Дождя Владимир Владимирович согласился со мной поговорить. Владимир Владимирович, привет!
Привет!
А вы меня же видите, да?
Я вас прекрасно вижу. Я очень рад этому обстоятельству, я вас ведь очень давно не видел, Наташа. Вы прекрасно выглядите, как всегда, красавица, соблазнительная, обаятельная. Все, в общем, при вас, и это очень приятно, особенно учитывая, какое сегодня серое небо, нерадостное, а вы сидите в майке с радугой на груди. В общем, солнце светит от вас! Огромное удовольствие, что говорить.
Жалко, я вас не вижу, Владимир Владимирович. Спасибо большое. Владимир Владимирович, во-первых, как вы живете, как вы себя чувствуете, как ваша семья? Сейчас первый вопрос, который мы все друг другу задаем: как здоровье?
Вы знаете, все в порядке. Семья в порядке, я имею в виду ту, которая в Берлине, потому что у меня там много: дочь, внуки и правнуки. Они все в порядке. Надежда Юрьевна, моя супруга, в порядке, я сам в порядке. Мы все здоровы. Знаете, в общем, вот эта самоизоляция вполне терпима. Мы очень заняты все время, время пролетает с невероятной скоростью. Вдруг посмотрел на часы, уже семь часов вечера, прямо невероятно. Я не помню, чтобы время так летело. Так что все ничего. Главное ― мы все здоровы, конечно.
Слава богу. Владимир Владимирович, а все-таки можете рассказать, как сейчас строится ваш день? Потому что у меня такая же ситуация, я тоже ничего не успеваю, у меня тоже время летит адским образом. Еще первые две недели, знаете, у меня были… Я занималась онлайн йогой, потом занималась танцами, а сейчас у меня даже на это нет времени, потому что все сидят по углам, все работают, в общем… Как у вас?
Я вам скажу. Значит, я три раза в неделю занимаюсь дома фитнесом, причем как следует.
Как вы это делаете?
Полтора часа. Ну как?
Сами, без тренера?
Нет, с тренером, с тренером.
Нарушаете?
Можно сказать, что нет, потому что этот тренер сидит в серьезной изоляции и на машине приезжает ко мне и обратно. У этого тренера ребенок довольно больной, не этим, и поэтому тренер очень следит, конечно, за состоянием дел.
Значит, это начинается в 09:30, а поскольку это, можно сказать, до седьмого пота, в общем, как следует, да, кончается где-то около одиннадцати.
А у вас есть какие-то для этого, не знаю, дорожка, тренажеры?
Это must. Этот тренер прямо изощренный человек, натаскал в дом всякого рода разных вещей для самых разных групп мышц, начиная, если хотите, с ягодиц и кончая прессом и все такое прочее, так что это полный порядок.
В одиннадцать я заканчиваю, что-нибудь такое съедаю, да, а потом начинаю заниматься разными делами. У меня масса, то мне присылают вопросы от зрителей, то какие-то просьбы, от которых я обычно отказываюсь, но тем не менее. Это надо все прочитать. Какие-то письма приходят из-за границы, надо на все это отвечать. Я сейчас пишу книжку, лучше сказать, да, наверно, книжку, это скромнее, чем сказать «книгу», но это очень увлекательно.
Кроме того, есть у меня занятия такие, которые необязательно всем объявлять, но они тем не менее есть. Это, значит, понедельник, среда, пятница. Кроме того, сегодня мы поедем на дачу и будем жить на даче. Там я буду готовить программу на понедельник. Да, так что, понимаете, я как занят.
Ну, а вторник и четверг ― можно сказать, что я дольше сплю, ленюсь, да, и бывает так, что вечерами мы с Надей смотрим сериал какой-нибудь.
А что смотрите, Владимир Владимирович? Что смотрите? Мы тут тоже засели за сериалы, теперь все время туда уходит ночное.
Надо быть очень осторожным, потому что это затягивает, это дело.
Ужасно.
Я никогда не увлекался, но в данном случае так получилось. Мы смотрим сериал, который называется «Скандал», американский, у него было семь сезонов. Мы уже дошли до седьмого сезона. И в каждом сезоне, по-моему, там 16, 18, 20 серий, то есть, понимаете, огромное количество.
Сделано, как всегда у американцев, очень профессионально, закручено, такой политический детектив. Конечно, с большим количеством секса, это же американский детектив. Мне хочется скорее, чтобы он закончился, чтобы больше я от него... Чтобы я отчитался, и всё. Потому что я еще очень люблю читать, Наташа, а сейчас после тридцатилетнего перерыва перечитываю Гроссмана, «Жизнь и судьбу». Конечно, феноменальная книга совершенно, невероятная. Я лишний раз убедился, что когда такой перерыв большой, то ты по-другому начинаешь воспринимать то, что ты тогда читал, и вот это же сегодня. Голова уже, так сказать, другая, восприятие другое.
В общем, дел очень много.
Владимир Владимирович, вы сказали, что книжку пишете. Скажите какую.
Ох, в общем, так. Примерно года полтора тому назад я увлекся одной идеей, я написал книжку, основанную на фотографиях, которые я делал, когда брал интервью у разных людей для тех фильмов, которые я снимал. Тут получилось, что это фотографии немцев, с которыми я разговаривал, в каждом случае этот немец или эта немка говорили нечто такое, что вызывало у меня потом всякого рода размышления. Собственно говоря, это именно об этом.
Та книжка называется «Немецкая тетрадь». Потом появилась вторая книжка «Испанская тетрадь». И сейчас я начал работать над третьей, всего их будет четыре. Третья называется «Английская тетрадь». Это, в общем, такие эссе, такие размышления, причем с фотографиями этих людей, портретами, которые снимал я. Я вообще очень увлекаюсь фотографией, у меня куча прекрасных фотоаппаратов, и я очень люблю это дело, очень. И вот такое применение нашлось неожиданно.
Владимир Владимирович, как вы думаете, мы с вами даже сейчас в разговоре видим плюсы той ситуации, в которой мы оказались. То есть мы находим в этом свои плюсы. Когда все-таки этот кризис глобальный закончится, как вы считаете, мы выйдем с чем из него? Этот вопрос я сейчас задаю всем своим гостям. Вы же наверняка об этом думали, и это же касается не только нас лично, каждого человека, который точно выйдет с какими-то изменениями, наверняка с каким-то переосмыслением.
Но в целом как мир выйдет из этого? Что будет со странами? Что будет с отношениями между нами всеми? Как на нас повлияет вот эта изоляция и очень жесткое дистанцирование друг от друга?
Вот, Наташа, скажу я вам вот такую вещь. Не так давно я кончил читать книгу Платона «Республика». Она была написана две с половиной тысячи лет тому назад. И вот читаешь эту книгу и убеждаешься абсолютно в том, что мы не изменились. Мы все точно такие же, как были во времена древних греков. По существу, по нашим основным чувствам, мотивации, поведению. Все-все-все осталось, в общем, очень близким. Это во-первых.
Во-вторых, послушайте, были другие катаклизмы совершенно в мире. Была Первая мировая война, она, конечно, многое изменила в том смысле, что, например, возник Советский Союз, что имело, конечно, большое значение и что повлияло, конечно, на развитие мира. Потом была испанка, погибло 50 миллионов человек. И, конечно, ничего похожего сейчас не будет, это очевидно совершенно.
Поэтому я бы не стал переоценивать то, что происходит. Просто поскольку это происходит при нас и происходит с нами, то, конечно, наша реакция гораздо более личностная. Конечно, очень многие потеряли работу и потеряют ее, будут в тяжелом материальном положении. Многие малые и средние бизнесы разорятся и исчезнут, это несомненно. Но это ― как вам сказать? ― не кардинальные вещи.
Кардинальные вещи могут быть вот какие. Уровень слежки очень сильно увеличится. Количество данных о нас, которые мы сейчас, в общем, отдаем, чтобы знали, какой у нас пульс, какая у нас температура и все такое прочее, вот эти двести миллионов камер, которые в Китае следят буквально за каждым человеком. Когда власти дают такую возможность, то она очень неохотно потом от нее отказывается. И, в общем-то, мы-то в какой-то степени говорим власти: «Ну ладно, пожалуйста» ― вместо того, чтобы сказать: «Нет, хватит, больше нет, я сам дальше отвечаю за себя, не желаю, чтобы вы знали, какая у меня температура. Не ваше это собачье дело» и так далее.
Я больше опасаюсь вот таких вещей, которые считают вполне возможными, именно это, а не то, что будем мы дистанционно общаться или нет. Кто-то будет, а кто-то не будет, это не принципиальные вещи, понимаете?
Да-да, я согласна с вами, Владимир Владимирович. И меня на самом деле больше всего сейчас поражает то, что, как вы правильно сказали, мы очень легко согласились с этим контролем, с этой слежкой. Мы ― я имею в виду общество, не только российское, а вполне себе общество демократических стран, которые согласились, сказали: «Окей, мы согласны, государства, помогите нам, мы готовы все это вам, условно, отдать себя».
Да.
И вот это, конечно, для меня самое яркое впечатление пока от этого кризиса.
Правильно, конечно. Вы знаете, не знаю, знаком ли вам такой израильский историк…
Харари?
Харари.
Он мне очень нравится, я читала его последнюю статью как раз про это.
Как раз об этом и речь.
Да, да.
Это очень точно, и я боюсь, что он прав, что, в общем, большинство без особого сопротивления и даже, может быть, и без сопротивления это все отдает, отдаст. Пускай, так сказать, Большой Брат (или Большой Дядька или Папа) берет это на себя. И, конечно, опасность от такого положения очень велика. В этом смысле «1984» просто абсолютно точно определяет, куда мы идем.
Да, сейчас все эти антиутопии просто вот так вот поднимаются, думаешь: вот, все же было написано.
Вы знаете, писатели настоящие обладают гораздо большим даром предвидения, чем политики, политологи и все такое прочее. Именно писатели. Никто, как они, не чувствует того, что будет. И в этом смысле, конечно, эта книга поразительная совершенно.
Да. Владимир Владимирович, у вас в последнее время в программе было два ключевых, как мне кажется, человека, которые влияют на то, что происходит сейчас в нашей стране. Это Максим Решетников, министр экономического развития, и Вероника Скворцова, которая сейчас возглавляет… Как это сейчас правильно называется?
Это называется Государственное… Нет, называется так: да, Государственное биолого-медицинское агентство. Федеральное только, федеральное.
Да. И вот одна, условно говоря, отвечает за медицинскую часть того, что происходит с коронавирусом, другой за экономическую. Расскажите про ваши впечатления после этих двух разговоров. Вам показалось, что, условно, мы в надежных руках? Вообще именно… Я сейчас хотела бы, потому что я посмотрела два этих разговора, и мне интересно ваше ощущение, потому что вы постарались задать им основные, главные вопросы. Они отвечали как-то очень хорошо, очень все складно и даже производили впечатление, что все будет хорошо. А какие у вас ощущения остались?
Могу сказать. Во-первых, их было не два, а три, потому что первая была Анна Попова.
Попова! Я ее не посмотрела, поэтому я…
Это важная фигура в этом деле.
Какое у меня в общем общее впечатление от всей этой тройки? Первое ― что они говорили правду. Это важно очень, что они не юлили, не крутили, не уходили. Это первое. Второе ― что они точно знают, о чем они говорят. Они глубоко в этом разбираются, особенно Попова и Скворцова. Они просто действительно всё знают.
Третье ― что ощущение такое, что да, все будет в порядке, но нескоро и непросто. То есть никакого такого, знаете, ура-оптимизма не было. Была некоторая гордость у Скворцовой по поводу того, что сумели пока добиться. И действительно, когда ты смотришь цифры, причем не наши цифры, а цифры Джонса Хопкинса, или ВОЗ, Всемирной организации здравоохранения, или New York Times, то это, так сказать, цифры, с которыми никто особенно не спорит. И ты видишь, что мы добились серьезного сдерживания, пока что, по крайней мере, вот этой инфекции.
То есть в общем у меня от них позитивные чувства, что это люди, которые знают, о чем говорят. Конечно, что касается Решетникова, что мне очень понравилось? Во-первых, то, что ему сорок лет. Понимаете, все-таки это другое поколение. Все-таки это люди, которые думают по-другому. Все-таки это люди, которые выросли в других координатах и поэтому смотрят на мир иначе, и это очень, на мой взгляд, важно, потому что я считаю, что будущее у России только в тех поколениях, в том поколении, которое никогда не знало советского строя. Это первое.
Второе ― мне показалось, что он очень хорошо понимает ситуацию и у него есть идеи, как с ней справляться. И это очень острая ситуация, потому что количество людей, которые оказываются без работы, количество людей, которые разорятся или уже разорились, конечно, велико. Но не так, возможно, как в Штатах, где уже 28 миллионов безработных. Это, конечно, просто невероятное количество, учитывая, что там населения-то 320 или 330. У нас пока что все-таки не так.
То есть от этой троицы у меня позитивные, в принципе, позитивные впечатления. И многие, которые мне звонили, говорят примерно то же самое. Примерно то же самое. Даже Скворцова, которая говорила, в общем, довольно сложные вещи, употребляя для многих непонятные какие-то…
Да-да, непонятные.
О чем я ее просил, все-таки как-то так снизить эти обороты. И она вызвала у тех людей, чье мнение мне важно, очень такой позитивный отклик.
Владимир Владимирович, но вы же согласны все-таки, что экономические меры, которые сейчас принимаются, и понятно, что неизвестно, какие бы они были правильные и как правильно сделать, потому что мы в первый раз оказались в такой ситуации, когда и падает рубль, и нефть, которая непонятно сколько стоит…
Но экономическая поддержка, которую в России сейчас получают люди и предприниматели, конечно, несравнима с тем, что происходит в других странах. Из разговора с Решетниковым вам показалось, что у них нет для этого возможностей или они готовы все-таки дальше еще делать какие-то шаги?
Послушайте, Наташа, без разговора с Решетниковым я вам могу сказать, что по сравнению с теми другими странами, о которых вы говорите, вероятно, вы говорите о Соединенных Штатах.
Конечно.
О Германии, о Франции, об Италии, даже об Испании. Мы, если взять наш ВВП на душу населения, несравненно беднее, несравненно. Не просто беднее, а несравненно. Мы находимся по этой категории на 64-м месте, а они все находятся, Соединенные Штаты на восьмом, потому что есть маленькие страны с небольшим населением, но очень богатые, как, например, Норвегия, Дания. Они гораздо выше, но о них мы говорить не будем.
Но если взять такие более-менее большие страны: Соединенные Штаты, Германия, Франция и так далее, у них намного больше денег. Другое дело, что это надо говорить, не надо стесняться этого. Да, у нас меньше, причем заметно меньше. Это раз. И об этом я спрашивал того же Решетникова, можно сказать, вынудил его это сказать. Это раз.
Теперь готовы ли в случае чего дать больше? Думаю, что да. Даже не думаю, а уверен, уверен. Другое дело, что, по-видимому, наша власть в лице президента Путина прежде всего, но не только, например, считает, что сбавить обороты в области оборонной не следует. Скажем, я придерживаюсь другой точки зрения. Я считаю, что в это время можно было чуть-чуть меньше туда и чуть-чуть больше сюда. То есть где-то надо отнимать, где-то надо меньше тратить, понимаете? Вот столько есть денег, Х, и надо каким-то образом.
Это вопрос очень серьезный и неоднозначный, но в ответ на ваш вопрос я бы сказал, что да, я уверен, что в случае необходимости найдут еще ресурсы.
Владимир Владимирович, все-таки мы сейчас с вами встречаемся в преддверии десятилетия Дождя. Вы записали для нас поздравление, очень клевое, спасибо, скоро его зрители увидят в эфире. Владимир Владимирович, мы, конечно, сейчас, как обычно, когда какой-то юбилей, ты подводишь какие-то итоги, смотришь на прошлое. Эти десять лет были, конечно, очень яркие. Мне кажется, что мы за эти десять лет все пережили несколько… То есть как я себе говорю? Что мы жили в разных странах, да, она менялась очень быстро.
Да.
Был период, 2010 год, потом был 2012-й, потом был Крым, 2014-й, сейчас этот кризис. То есть очень много мы получили разных впечатлений за эти десять лет. Для вас десять лет, лично для вас эти десять лет чем характеризуются или что бы вы самое яркое могли бы сказать? Именно в вашей жизни, не в жизни страны, а в вашей.
Моей личной жизни?
Да, ваши десять лет, да.
Значит, начиная с десятого года, да? Наташа, в этой личной жизни были самые разные вещи. Я пережил рак за эти десять лет, и это в моей жизни был большой кусок. У меня вышло несколько книжек, что для меня тоже очень важно. Я сделал несколько фильмов, причем, по-моему, чуть ли восемь. Нет, первый был сделан в 2006 году. И эти фильмы для моей жизни были очень важными и остаются важными.
За эти десять лет у меня родилось два правнука, и это очень большое дело. Я никогда не думал, что я доживу до правнуков, просто никогда, а вот они есть, понимаете? Был на первенстве мира по футболу, я просто насладился этим делом в Москве. Так что было много, слушайте. Много. Вообще, знаете, я считаю, что мне очень везет в жизни, знаете, много замечательного и очень ценного.
Владимир Владимирович, вы сейчас сказали про категорию «везет», а что?.. Знаете, я тоже говорю, что мне тоже в жизни везет. Это «везет» ― это что, это случайность или это все-таки то, что, может быть, мы нарабатываем все-таки в своей жизни? Вы про это думали?
Конечно, я много раз думал об этом. Вы понимаете, одни говорят: «Ничего случайного не бывает». Это неправда. Конечно…
Неправда, что все случайно?
Нет, кирпич упал с крыши тебе на голову, конечно, это случайно, понимаете, это так случилось. Но, с другой стороны, когда говорят: «Везет сильнейшим», это тоже правда. И я считаю, что наши с вами успехи ― это результат нашего труда, я не буду стесняться здесь, нашего таланта, нашего непрогибания, нашего упрямства и упорства. В этом я убежден. И, конечно, то, что, например, когда-то моя теща без моего ведома отдала черновики моих переводов Самуилу Яковлевичу Маршаку, в результате чего он меня пригласил на работу и я два года у него работал, это правда. Но, с другой стороны, зато я же ведь делал эти переводы, были же эти черновики, значит, было что передавать. То есть, с одной стороны, повезло, что моя теща знала Маршака, с другой стороны…
То есть я считаю, что везение ― это не просто так. Это результат, несомненно, и наших действий.
Владимир Владимирович, вы сказали, что вы пережили рак. Собственно, у меня тоже этот опыт случился в этом году. Я обещала зрителям, ― мы не будем в этой программе об этом говорить, ― что все-таки в какой-то момент я поговорю с людьми, которые тоже это пережили, именно об этом: что происходило, как реагировали. Оказалось, это очень-очень важно.
То, что и вы позволили себе открыть эту историю людям, и то, что я об этом рассказала, это было какое-то эмоциональное такое решение, о котором я не пожалела, потому что стало понятно, что большое количество людей сталкивается с этой проблемой, прежде всего с психологическим принятием этой болячки. И мне кажется, этот разговор очень важный, поэтому я хочу заранее просто с вами договориться, что вы мне пообещаете этот разговор. Только хотелось бы уже не онлайн, а глаза в глаза, подержаться за ручки, если что. Договорились?
Обещаю.
Ладно? Потому что это правда важно.
Владимир Владимирович, у нас почти заканчивается время. Я хотела сказать следующее: на фоне этой пандемии, этого кризиса и того, что, с одной стороны, мы видим, как, действительно, Россия удивительным образом показывает лучшую статистику, чем во многих странах, и это очень здорово, во многом, наверно, это заслуга в том числе и правительства, как все было организовано и сделано, и там много еще других причин.
При этом мне кажется, что мы сейчас не учитываем очень важный фактор, просто очень важный, как раз связанный с тем, что, помимо коронавируса, есть еще другие болезни, они никуда не делись, та же онкология, сердечные заболевания и разные аутоиммунные заболевания, которые требуют постоянного лечения, наблюдения, присутствия в больницах. А большое количество больниц перепрофилируются сейчас под корону, и я уже знаю несколько случаев, когда, например, онкобольные не могут получить помощи, просто потому что негде, потому что все отдано под корону.
Я когда посмотрела со Скворцовой, может быть, это было с Поповой, не поднимали ли вы этот вопрос? Это, мне кажется, огромная сейчас такая проблема, о которой пока мало все говорят, но она есть.
Да, я согласен с вами, что она есть. Я вопрос этот не поднимал. Я понимаю, что вот эту… Как вам сказать? Пожар, пожар, его надо тушить, и вся вода идет на это. В это время другие люди хотят пить, а воды нет, потому что вода идет на это. Это серьезная проблема, я с вами согласен, но давайте все-таки, по крайней мере, себе признаемся в том, что нет бесконечных возможностей. Может быть, чересчур много больниц переориентировали? Может быть, надо было меньше чуть-чуть, может быть, надо было так и эдак.
Но я вам скажу совершенно честно: я счастлив, что мне не приходилось принимать этих решений. Понимаете, я со стороны гляжу, и мне легко сказать: «Вот это не так, а я бы это сделал эдак». Ничего бы я не сделал, если бы я был там. Я не знаю, что бы я сделал, как бы я справлялся с этой ситуацией. А эти люди с утра до вечера, я точно это знаю, вкалывают как я не знаю что, пытаясь решить этот вопрос.
Да, есть проблемы, я совершенно с этим согласен. Это одна из них, она достойна обсуждения, но она недостойна того, чтобы начать опять хаять, значит, власть. Я даже в своей последней прощалке сказал: «Слушайте, ребята, многие люди, которые против Путина, против этого режима, и во многом я с ними согласен. Но сейчас, когда такая ситуация, такой напряг у всех, давайте немножко сбавим вот это вот и попробуем страну из этого вытащить, а уж потом вернемся к своей этой, так сказать, любви, нелюбви». Все-таки какое-то должно быть, я не знаю, представление о том, что ты делаешь и для чего ты это делаешь.
Сейчас, на мой взгляд, не время для издевательских, даже гневных каких-то вещей. Нам, например, позвонила знакомая, там история довольно долгая, в общем, там знакомый заболел. Шесть часов они ждали скорую. Шесть часов! Видимо, я не могу сказать, обобщить это или сказать, что это уникальный случай, но это реальный случай. Вот о таких вещах надо говорить, вот о таких вещах, когда становится известно. Об этом надо писать. Как это может быть? Человека увезли, он не мог платить, поэтому звонили в разные больницы, но они его не принимали, в конце концов они его приняли, его привезли через шесть часов, он в тяжелейшем состоянии.
Вот о таких вещах следует говорить. Это недорабатывает система. И, конечно, перед ней огромные проблемы, но она должна дорабатывать. И наше дело, на мой взгляд, ― обращать внимание власти на то, что не работает. Посмотрите туда, пожалуйста. Вот моя точка зрения.
Я здесь с вами совершенно согласна. Я хотела уже в конце разговора проанонсировать, 30 апреля, вы знаете, мы тут получали за последние две недели такое количество информации из регионов в первую очередь, как в больницах не хватает средств защиты, дезинфекции, и это огромная проблема. Я в данном случае вообще считаю, что нельзя ругаться на, условно, систему государства, потому что мы первый раз оказались в такой ситуации, конечно, никто не был готов. Действительно, на это надо обратить внимание и помочь врачам. Вы же наверняка видели марафон, который сделали иностранцы, от Элтона Джона до Леди Гаги, все выступали в поддержку врачей.
Да-да.
И мы решили, что, вы знаете, в течение десяти лет Дождю все помогают всегда, в какой бы ситуации мы ни оказывались, нас поддерживают друзья, зрители, звезды, нам помогали материально, морально. И нам показалось, что в этой ситуации мы должны сейчас помочь тем, кому еще сложнее, и договорились с «Яндекс.Эфиром», с «Яндекс.Музыкой», мы делаем 30 апреля огромный марафон в поддержку врачей. У нас есть несколько фондов, которые сейчас каждый день 24 часа в сутки занимаются тем, что находят эти средства защиты, находят водителей, отправляют это в регионы.
Я приглашаю всех вообще присоединиться к этому марафону. Он будет целый день, с двенадцати часов до восьми. Это будет большая-большая история с большим количеством музыкантов и артистов. Владимир Владимирович, я вас тоже приглашаю к участию. Мне кажется, что сейчас очень важно объединиться, мне хочется, что мы все-все-все объединились и реально помогли тем людям, которым сейчас сложнее всего, кто находится на передовой. Я считаю, что солидарность сейчас проявлять необходимо.
Я согласна с вами, что, несмотря на всю критику власти, которая есть, недоверие к власти, которое власть сама заработала, это недоверие, за много лет, конечно, сейчас очень важно объединиться для того, чтобы вылезти из этой проблемы, при этом не скрывая тех проблем, которые есть.
Конечно. Я с удовольствием приму участие, Наташа, только я не знаю как. Мне что, спеть, что ли?
Владимир Владимирович, смотрите, марафон будет такой: кто-то поет, кто-то просто выступает, как-то обращается. Мы целый день, просто это будет такой живой лайв, мы вам, скорее всего, позвоним. Если хотите спеть, вы можете спеть! А вы хорошо поете, давайте вы споете.
Нет, это все-таки ненужный комплимент, учитывая, что у меня никакого голоса нет. Поэтому посмотрим. Но я приму участие так или иначе.
Да, мы с вами свяжемся, потому что нам очень хочется, чтобы это стало просто такой большой историей и очень-очень важной. Мы собрали информацию со всех региональных, не со всех, много информации из региональных больниц просто с конкретикой: кому нужны маски, кому нужны перчатки. Все это есть, конечно, это прямо беда, надо помогать.
С удовольствием.
Владимир Владимирович, спасибо вам большое, я вас очень люблю. Тогда до встречи уже на марафоне. Спасибо компании De’Longhi, которая с нами. Пьем кофе дома. Вы пьете кофе?
Да, но только, к сожалению, не итальянский. Итальянский ― это же лучший в мире! Но у меня не получается итальянского вкуса, не получается.
А какой вы пьете тогда?
А черт его знает! Какие-то, знаете, сорта разные, называются ― я уж забыл как. Но вот этот итальянский кофе, который я обожаю, нигде у меня не получается, ни во Франции…
Так, значит, мне кажется, сейчас компания De'Longhi, которая посмотрит эту программу, мне кажется, что Владимиру Владимировичу надо отправить кофемашину, которая варит. Вопрос качества кофе очень важный, какой кофе покупать.
Еще бы!
И De'Longhi мне дарили, офигенный есть кофе, очень вкусный, и получается реально настоящий эспрессо. В общем, я надеюсь…
Если они мне подарят кофе, потому что в чем варить у меня очень хорошее, но кофе мой, вот этот кофе… Так что вот так.
Да, кофе, хорошо. Я рада вас слышать. Спасибо! До встречи!
До свидания!
Пока!
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.