Никита Кукушкин: «Власти упустили целое поколение»

Синдеева: Программа удовольствий у меня сегодня будет. В гостях Никита Кукушкин, актер «Гоголь-центра». И не только, а актер кино теперь. И вообще наш друг. Никита, привет!

Кукушкин: Да. Привет.

Синдеева: Значит, у тебя совсем недавно был день рождения, я тебя не поздравила. Я сейчас тебя поздравлю. С прошедшим днем рождения. Это дождевик. Потому что я смело могу тебя назвать человеком нашим, дождинкой. Это дождевик отличный для того, чтобы ходить на митинги, на пикеты.

Кукушкин: Спасибо.

Синдеева: И я думаю, что нам еще не раз придется выходить.

Кукушкин: Понадобится, да?

Синдеева: Поэтому он пригодится точно. Он правда очень крутой. И скоро на сайте уже будут дождевики, и у меня все спрашивают. Может быть, к моменту этой программы уже точно можно будет найти такой дождевик, который будет только эксклюзивно для…

Кукушкин: Небольшой продакт-плейсмент.

Синдеева: Да, да. Вообще не то, что небольшой – большой продакт-плейсмент. Приходите, покупайте дождевики, отличный подарок на новый год.

Синдеева: Никит, совсем недавно был день рождения. Что ты себе в следующем году нажелал, напридумывал, нахотел?

Кукушкин: Я, на самом деле, одно и то же желаю каждый раз. Я вот думаю, стоит ли это вслух произносить.

Синдеева: Знаешь же, говорят вообще-то это же не то, что мы такие тайны загадываем. Чем больше вербально…

Кукушкин: Да. Я, на самом деле, думаю, что (почему нет?) я всегда, как и каждый день, желаю здоровья моей маме. И, как и каждый день, я желаю этому миру измениться к лучшему. Все, на самом деле. Это я тебе правду говорю, так и есть. Это, на самом деле, может быть, я и еще там что-то нажелал, да, я уже не помню.

Синдеева: Но это то, с чем ты живешь все время.

Кукушкин: Это то, да, чего бы мне хотелось.

Синдеева: Скажи, а бывают какие-то желания иногда вполне себе материальные? Материальные я имею в виду не только там купить себе что-то, а, не знаю, поставить спектакль, снять кино. То есть, какие-то такие штуки, которые ты формулируешь, скажи, вот в этом году я должен это сделать.

Кукушкин: Бывают, но мне всегда кажется, что это слишком мало. Ну, то есть, любая материальная вещь, будь то поставить спектакль или фильм и так далее, мне кажется, что это достаточно близкие цели. Вот просто так есть как бы. Для меня это слишком понятно и нестрашно, вот. Конечно, в моменте, когда ты…

Синдеева: Ладно, не страшно?

Кукушкин: В моменте, когда ты уже начинаешь этим заниматься, понятно, что там перипетии и так далее. Я там со своим спектаклем просто умер и воскрес не один раз. Но потом уже, анализируя, и сейчас анализируя какие-то цели, которые там впереди поставлены могут быть, да, или поставлены уже, я понимаю, что это, конечно, все по сравнению с величием Вселенной и Мироздания, это все достаточно такие приземленные, очень понятные вещи.

Синдеева: А что происходит после того, как спектакль сдан? Вот ты в этом году поставил «Боженьку».

Кукушкин: В этом или в том, я уже не помню, да. А, в этом, в этом! Все правильно.

Синдеева: То есть, все-таки это да. Поставил «Боженьку». Для тебя это, ну, такой большой первый опыт? У тебя был еще небольшой.

Кукушкин: У меня был небольшой опыт в постановке, да.

Синдеева: Но это как бы большой. В «Гоголь-центре» спектакль, очень много о нем рассказывали. Вот когда ты уже его поставил, когда он уже все, выпущен, вот он рожден, что происходит дальше?

Кукушкин: В моменте я ночевал в театре, чтобы сделать свет перед премьерой. В моменте это, я тебе говорю, у меня родилась дочь, и в этот же момент я начал работать над «Боженькой». Я не видел семью. То есть, моя жена уже, она не понимала, где Никита, потому что я на пляж ходил вот с такими рукописями, исписанными бумагами на тему этих тем, которые поднимаются в этом спектакле. Вроде бы, они на самом деле очень детские, вот, но я ходил, лежал на этом там, на лежаке, постоянно уходил от семьи, не мог общаться. А темы притом, ну, то есть, там медвежонок, лисичка, котенок, и вот они какают все дружно как бы. А я понимаю, что у меня буквально дочь растет и не видит отца, потому что отец разбирается, почему же в животном мире зверушки не какают.

Синдеева: А вот как ты для себя этот вопрос решал? Вот, смотри, ты очень ждал дочку. Вы давно живете с твоей женой. Это был долгожданный ребенок. И вот он рождается, и ты тут этот спектакль. Вот как ты в себе это все? Нет, мне вообще это очень знакомо.

Кукушкин: Это было, вот это дичь, потому что я не ожидал, я не ожидал того, что это так затянется. И выпуск спектакля настолько затянется, и настолько это будет тяжелый процесс. Зато когда это случилось, это случилось, и вот это было первое лето. Я в Тибет поехал! В Тибет и в Непал! На мотоцикле я объехал Непал. Был в запретном королевстве Мустанг, на мотоцикле «Роял Энфилд» туда заехал в поисках этого «Боженьки», ответы на вопросы, что же там этот журавлик, где же его кака? Ну, конечно, нет, я шучу. Я давно хотел действительно там оказаться.

Синдеева: Нет, понятно, но это все равно было после уже того?

Кукушкин: Это было до! В моменте, в процессе вот этого!

Синдеева: То есть, ты бросил еще и семью ради Непала, да?

Кукушкин: Я уехал. Я очень просто хотел, да, действительно, оказаться.

Синдеева: У тебя святая жена.

Кукушкин: Моя жена, у меня святая мать, у меня святая жена, да. Матери уже сейчас необходимо с моей стороны поставить памятник, я имею в виду, мне необходимо это обеспечить. Золотой, из золота, и лучше всего, конечно, все это еще расшить бриллиантами и другими драгоценными камнями. Но жена, да. То есть, она сейчас просто в процессе, я в процессе накопления средств на этот памятник сейчас нахожусь. Потому что мать уже…

Синдеева: Так и что с журавликом-то?

Кукушкин: С журавликом? А что с журавликом? А, ты имеешь в виду Непал и Тибет?

Синдеева: Журавлик, которого ты поехал искать, да, и в спектакле есть этот журавлик, «Боженька».

Кукушкин: Слушай, нет.

Синдеева: Что-то понял там?

Кукушкин: В Тибете и в Непале? Да, мне пришел один ответ. Находясь около озера Манасаровар, знаешь, действительно я вот думаю, стоит ли произносить какие-то важные вещи вслух? Наверное, по сравнению, опять же таки с величием и многообразием всего, какая разница? Поэтому около озера Манасаровар, там есть два озера около горы Кайлас. Для озера, одно мертвое, а другое живое. Манасаровар и Ракшас. И вот я помню утром около этого озера я для себя, по крайней мере, услышал такой ответ, что не торопись. Когда тебе необходимо будет уйти или оказаться здесь на какое-то долгое продолжительное время, это случится само по себе. Тебе не стоит торопить события. Ты сейчас там, где ты должен быть, поэтому не накручивай себя.

Синдеева: А получается?

Кукушкин: За тобой, когда нужно, за тобой придут.

Синдеева: Получается вот так вот иногда отпускать и не торопить события? У тебя вообще в жизни?

Кукушкин: Нет. Я думаю, меня хватает… После отпуска меня хватает, ну, наверное, на недели две-три такого сосредоточенного и спокойного состояния, да, уравновешенного. Три недели, потом все. Потом начинается какой-то здесь просто, как в этом году, когда 16 сентября уже я не понял, как я оказался там в очереди.

Синдеева: Твоя мама, ты везде про нее так говоришь, и вот сейчас про грани. Мама тебя воспитывала одна. Ты был хулиганистый и отпетый пацан, судя по тому, что я про тебя почитала. Ты сбегал из дома, тебя находили на каких-то, не знаю, помойках, поджигающего там что-то, и так далее. И ты говорил, что мама никогда меня не ругала.

Кукушкин: Это три года мне было, когда я ушел. И да, и меня мама обнаружила действительно возле дома. Я стоял и смотрел, как полыхает огромная помойка. Это было красиво.

Синдеева: А потом? А подростком ты был приличным?

Кукушкин: Нет, я не сбегал. У меня не было никогда таких проблем, я имею в виду, я, к примеру, не… То есть, это не было связано с какой-то агрессией. Я не ходил там район на район, я не дрался.

Синдеева: А ты мог придти домой ночью?

Кукушкин: Ночью? Да, я помню…

Синдеева: Напился? Сколько лет?

Кукушкин: Возраст? Где-то это был 8-9 класс, когда был прям жесть. Или 7-й даже класс. То есть, жесть в плане не того, что я стал там алкоголиком. Но моментами… ну, это такое становление, грубо говоря, такая юность, да. Я помню, меня просто принесли домой. Я вдруг проснулся ночью, посмотрел. Заглядываю, смотрю, там стоит тазик. Я начинаю вспоминать, что, ага, я помню, как я бежал, я помню трубы, я помню, какая-то водка в желтых «Жигулях». Ну, то есть, как бы вот такая история. Это же, ну, это нормально. Она мне говорила, что… Мама всегда в диалоге со мной находилась.

Синдеева: Скажи, а про папу ты вообще ничего не знаешь?

Кукушкин: Я знаю, как я его зовут. Я даже…

Синдеева: А ты его никогда не хотел найти или встретиться?

Кукушкин: Я пытался его найти. Я даже оставляю билеты в театре на его имя. То есть, ко мне приходит…

Синдеева: А вот, то есть, ты вообще знаешь, где он живет или как-то?

Кукушкин: Нет, я оставляю билет, в плане того, что оставляю билеты на его имя, это, понимаешь, да? Люди приходят.

Синдеева: Сейчас теперь вот все будут к Кукушкину приходить и говорить: «Привет! Я Кукушкин»

Кукушкин: Нет, Кукушкин это не его фамилия, поэтому я.

Синдеева: Но то, что ты есть, он знает?

Кукушкин: Я думаю, что да, конечно, да, он знает. Я не ему оставляю билеты. Я просто людям оставляю билеты, они приходят, называют имя моего отца. Оно достаточно такое загадочное. Вот. И это достаточно смешно, потому что они как будто бы все ищут моего отца.

Синдеева: А это твоя такая? Ну, а вообще ты его по-настоящему хотел найти?

Кукушкин: Я пытался его найти однажды, когда мне было 16 лет или 15. Я нашел его, нашел фирму, в которой он работает. Я туда даже приехал. Но я его там не нашел. И потом я прекратил поиски, потому что мне, я понял, что он… К примеру, если у него другая семья или если у него какая-то другая жизнь, зачем я буду в нее вторгаться и как бы нарушать спокойствие людей, которые его окружают?

Синдеева: Ну, а когда ты задумал его искать, ты зачем его искал? Ты что хотел ему сказать?

Кукушкин: Ну, как бы интересно увидеть отца, сказать, вот я… Я тебе честно скажу, у меня никогда не было вот этого – боли внутри меня на эту тему. У меня действительно, анализируя себя, я понимаю, что я искал в мужчинах, грубо говоря, в мастерах, предположим, с точки зрения творчества, я искал, ну, как бы они мне заменяли отца. Заменяли мастера, да? У меня есть трепетное отношение к моим друзьям, да? Я действительно люблю моих друзей и братьев, да? Моих пацанов я люблю. Я чувствую большую любовь и ответственность за них. Возможно, это тоже. Я анализирую опять же таки да? Вот сейчас с тобой здесь. Возможно, это тоже по причине того, что меня не было там никогда, отца, да? Мне важна эта дружба.

Синдеева: А мама не выходила замуж больше?

Кукушкин: Нет. Ей было 42 года, когда она меня родила.

Синдеева: Подожди, сейчас вообще. Подожди! Я себя, например, еще не списываю, знаешь? Несмотря на то, что у меня брак.

Кукушкин: Так у тебя уже все хорошо.

Синдеева: Нет, ну, хорошо. Значит, все бывает.

Кукушкин: Нет, я к тому, что ей было уже 42 года, когда она меня родила. И после этого она просто работала. Она каждый день работала, зарабатывая восемь тысяч рулей в месяц по тем временам. Она постоянно работала, чтобы я встал на ноги. Все!

Синдеева: А когда ты начал сам помогать? Когда ты стал сам зарабатывать.

Кукушкин: Для меня, мне было, как бы, у меня есть такая история, что я себе ставлю некие галочки, да? И одна из галочек была, что после завершения института моя мама не должна работать. То есть, это был факт. То есть, до этого я понимал, что я могу брать какие-то деньги у нее. Я помню, это достигало 300 рублей в день, когда я учился в институте. Это было достаточно мало. Нет, я не зарабатывал. Я понимал, что если я буду работать, потому что в актерской среде, когда ты учиться в театральном институте, в принципе, это нормально, если человек подрабатывает ночью там где-то. Различные истории были, да. Я понимал, что или то, или другое. Или я буду заниматься профессией и отдаваться ей полностью, да, в институте, либо я буду совмещать, но я не смог тогда адекватно воспринимать. Но, опять же, у меня были там одни кроссовки.

Синдеева: Получилось, что когда ты закончил институт, мама перестала работать?

Кукушкин: Да. И, на самом деле, это не очень хорошо, я уже сейчас понимаю это. Потому что я полностью как бы, для меня было важно. Да. Я выключил ее из, ну, я все забрал себе в какой-то момент. Вплоть до оплаты счетов. Я сказал, все, ты теперь не ходишь оплачивать счета, это делаю только я. То есть, как бы мне это было важно. Ты можешь жить, как ты хочешь, ты можешь путешествовать, ты можешь гулять, наслаждаться жизнью там, покупать себе все, что ты хочешь, но любые заботы – это моя зона ответственности. И это не очень хорошо. Как оказалось в итоге, я это уже сейчас понимаю.

Синдеева: Ну, конечно.

Кукушкин: Но как бог рисует эту картину, так он ее и рисует. Я думаю, просто же еще мама, она, я для нее являюсь смыслом жизни. И когда вдруг ребенок становится на ноги и все, да?

Синдеева: Но ты и продолжил, понимаешь? Остался для нее смыслом жизни, потому что ты полностью снял с нее теперь вообще заботы.

Кукушкин: Ну, да. Вот она, я все как бы для нее делаю сейчас и сделал. То есть, самое главное, что я сделал ей кухоньку!

Синдеева: А как с дочкой ты? С дочкой как ты собираешься вот эти отношения построить? Уже имея опыт отношений с мамой.

Кукушкин: Какие отношения?

Синдеева: Ну, вот вообще, вот на будущее? Вот точно так же, смотри, это же во многом похоже сейчас на родительское поведение – твое по отношению к маме, да?

Кукушкин: Конечно.

Синдеева: Все, все, защитить, все я для тебя, только, пожалуйста. Ну, мы же часто так родители перегибаем здесь палку вот. Что ты думаешь?

Кукушкин: Про дочь? Я обязан у нее учиться и равняться на нее.

Синдеева: То есть, ее ты немножко отпустишь? Как бы дашь ей воздуха свободы?

Кукушкин: Конечно! Я должен у нее учиться. Дочь только что в этот мир пришла. Она гораздо светлее меня и гораздо ближе к совершенству, нежели чем я. Поэтому моя очередь у нее учиться. И моя очередь впитывать ее знания, которые она невербально мне будет передавать.

Синдеева: Ты читаешь? Как ты с ней общаешься?

Кукушкин: Я с ней дурачусь. Мне гораздо вот как-то важнее с ней дурачиться, играть, чтобы она как можно дольше оставалась ребенком, чтобы она кричала ночью, чтобы она бегала, прыгала, делала так, как она хочет. Чтобы она разливала воду туда, куда она хочет. Чтобы она… Самое главное, да, когда я могу ей сказать стоп, это только в том случае, если ее свобода начинает каким-то образом ограничивать свободу других людей. И в случае, к примеру, негатива по отношению к другому человеку, да? В этом случае я могу ее остановить и поговорить с ней, объяснив ей, что так делать не надо. Ты можешь лить мне на голову воду, но если ты кидаешь ковшик наверх, и он падает мне на голову, мне будет больно. И это бо-бо, это кровка. И она в этот момент говорит: «Хорошо». Она после этого, кстати, это было просто вчера, да? Я опять же на примере, который произошел вчера, когда мы вместе купались. Но она потом один раз кинула этот ковшик, попала себе уже по голове.

Синдеева: И все поняла, да? То есть, все-таки учится на своих ошибках.

Кукушкин: Да, она попала себе по голове, но она это сделала один раз. Потому что до этого она кидала его там каждый раз. Вот и все. То есть, это единственное, в чем я могу ее не ограничить, а лишь поговорить с ней. Просто объяснив ей этот момент.

Синдеева: Никит, ну, конечно, мы с тобой поговорим про московский протест и про все, что случилось этим летом. Потому что, ну, что уж там говорить? Неожиданно вдруг большое количество людей, не только актерская среда, но и студенты и родители студентов оказались вовлечены в политику. А тезис у многих-то был, в общем, понятный. Мы далеко от политики, это где-то там. Мы на выборы не ходим, мы в это не верим. Что произошло с актерским цехом? Когда начались московские протесты, один из фигурантов протестов стал Павел Устинов, который является актером мастерской Райкина, правильно я понимаю, да?

Кукушкин: Он у него учился, да.

Синдеева: Он у него учился. И проявилась невероятная солидарность актерская. Ну, невероятная. И запущенные флешмобы, и большой проект с Оксимироном, и стояние около Администрации президента в течение долгого времени, и поддержание…

Кукушкин: А сейчас стоят люди, так что это продолжается до сегодняшнего дня.

Синдеева: Мне хотелось, чтобы немножко отрефлексировали, что произошло, что делать дальше.

Кукушкин: Что происходит?

Синдеева: Что происходит. Вот первый вопрос, который у меня есть. Вот смотри, когда арестовали Кирилла Серебренникова, что было тоже шоком для всех нас, такого, ну, какого-то единения уж точно внутри сообщества не случилось. Нет, многие вышли, многие пришли на суд, многие написали письма, высказывались, чтобы все встали, пошли к Администрации президента и так далее, ну, правда такого не случилось. А тут вот это произошло. Как ты думаешь, почему? Наверняка ты тоже про это думал.

Кукушкин: Я думаю, это потому что тактика поведения была другого рода. Давайте, подождем. Возможно, они одумаются и пойдут навстречу. Все. Я тебе сейчас сказал, как есть, да. Потому что если бы такого тезиса не было представлено, то было бы то же самое. Плюс ко всему, поколение мое, да? Наше поколение, оно, то есть, здесь нам ни у кого не надо было спрашивать. Это просто было… То есть, у нас не было никаких, никакого сдерживающего фактора, грубо говоря.

Синдеева: А когда Кирилла посадили, вы все то же поколение было? Или были старшие товарищи, которые говорили: «Подождите, подождите, давайте».

Кукушкин: Именно. Это была такая история массовая, массовая. Я опять же, так воспринимаю, со стороны… М-м-м. Со стороны старшего поколения, грубо говоря, что нам необходимо подождать, выждать, они, ну, это точно не надолго, давайте, чуть-чуть подождем, и…

Синдеева: И еще была такая мысль, что сейчас кто-то все равно куда-то дойдет, объяснит, что это ошибка. Давайте не поднимать какой-то шум. Но в итоге.

Кукушкин: Да, именно так. С нами, да, с нами так не получится. То есть…

Синдеева: А какое вот ваше сейчас поколение? Кто сейчас герой нашего времени?

Кукушкин: Мне кажется… Я не могу говорить, я бы не хотел говорить… Я могу за себя сказать, кто для меня герой.

Синдеева: Да, да, ну, мы же про тебя. Не надо там. Можно без конкретики.

Кукушкин: Герой нашего времени? Смотри. Герой нашего времени в этой стране? Герой нашего времени вообще?

Синдеева: В нашей. Нет, смотри. В нашей стране.

Кукушкин: И в такой достаточно приземленной ситуации. Человек, который не боится говорить то, что думает. Человек свободный внутри себя, прежде всего. И человек, любящий других людей. Не боящийся идти на сложные ситуации, как на баррикаду. На баррикады. Помогающий другим людям.

Синдеева: Это во многом черта вот как раз этого поколения?

Кукушкин: Да, да, да. Не боящийся потерять что-то по причине того, что он будет высказывать свою точку зрения. И, ну, как-то так.

Синдеева: Это мы с тобой нарисовали такого героя. Но, если посмотреть на общую какую-то картину в нашей стране, то таких людей с такими характеристиками не очень много.

Кукушкин: Да нет, их много, просто мы о них не знаем. О ком-то мы знаем. Такие признаки этого героизма, они просыпаются в каждом по чуть-чуть. Там когда мой друг Саша Паль, да, сказал там какие-то слова об Устинове, да, в этот момент в нем проснулась эта история. Я к тому, что сейчас мы, возможно, не сможем конкретизировать. Но это будет понятно и явлено сквозь время. Потому что сейчас никаких очевидных, грубо говоря, очевидной победы пока еще нет. И только сквозь время, спустя какие-то 10, возможно, лет, другие люди скажут, что вот, оказывается, вот так было. Вот этот человек был героем своего времени, да. А вот о ком-то, грубо говоря, забудут и не вспомнят, хотя в моменте он казался красавчиком.

Синдеева: А что ты сейчас чувствуешь вот после вот этой такой активной фазы протестов, после такой активной фазы стояния, в том числе в очереди около Администрации. Слава богу, что там продолжают люди стоять, но так или иначе, мы все же наблюдаем, что процесс продолжается, новых фигурантов арестовывают за репосты, за совершенно опять очевидные и глупости…

Кукушкин: За комментарии.

Синдеева: Да, за комментарии. И нету этого уже запала. Ну, знаешь, вот люди уже устали, понятно. Что ты чувствуешь? Как ты считаешь, что дальше надо делать?

Кукушкин: Что дальше надо делать? Я думаю, что покажет время. Потому что все нормально. Это очевидный, очевидная, очевидный ход на шахматной доске.

Синдеева: Да, но получается, что, смотри.

Кукушкин: Это партия. Понимаешь? Это партия.

Синдеева: Но сейчас мы проигрываем, мне кажется, в эту партию.

Кукушкин: Нет, нет, конечно. Нет, конечно, мы не проигрываем.

Синдеева: Почему?

Кукушкин: Нет, ты смотришь сейчас на конкретную ситуацию в моменте.

Синдеева: Ну, конечно, да, потому что там конкретные люди.

Кукушкин: Да, именно так. Всегда люди, в любом моменте есть люди. Но ты смотришь на конкретную ситуацию в таком очень формате 8Х. а если немного назад, убрать приближение и увеличение, то нет. Это… просто… мы сделали шаг назад слоном на три клетки.

Синдеева: Да?

Кукушкин: Конечно, да, конечно, да. То есть, при всем при том, что ты, ты просто в моменте переживаешь и рефлексируешь, а необходимо думать не об этом. Необходимо держать себя в состоянии стояния и быть самодостаточным человеком, который недоволен своими подчиненными. Понимаешь, ты же директор? Так вот, если у тебя оператор там или кто-то в телефоне сидит в момент интервью? Что? А вот кто-то сидит в телефоне, да? Нет, даже не так, ну, сидит и сидит, имеет право делать все, что хочет. Но вдруг зазвонил телефон, предположим. Ты скажешь, ребят, простите. Потом ты скажешь еще раз. Потом ты скажешь, я тебя там, не знаю, в какой-то момент, я тебя увольняю! А человек скажет, как это увольняешь? Не увольняешь! Я вообще-то тут уже давно работаю. И потом начнет у тебя это самое, но ты же понимаешь, что ты директор? Что в какой-то момент все будут смотреть, терпеть, но в итоге человек будет уволен. То есть, он может в моменте.

Синдеева: Нет, сейчас, сейчас, подожди, давай, сейчас уберем метафоры.

Кукушкин: Все нормально! Человек может в какой-то момент накричать, человек может даже разозлить и поставить тут всю команду…

Синдеева: Нет, нет, подожди. То есть, что мы с тобой ждем? Ждем, когда разгонят весь Следственный комитет, прокуратуру, суды и так далее? Или что?

Кукушкин: Нет, кто разгонит?

Синдеева: Вот. Кто? Вот этот начальник где?

Кукушкин: Нет. Начальник – мы. Я – начальник. Начальник – ты начальник – человек, сидящий за камерой, операторы, звукорежиссеры. Продюсеры. Мы – начальники. Понимаешь, вот это тоже такое сознание немного рабское и советское, как мне кажется, опять же, я Советском Союзе, я только в 90-ые годы вылупился, да. Никаких начальников нет. Есть менеджеры, которых я нанял. И это факт.

Синдеева: Почему большинство людей не понимает?

Кукушкин: Секунду. И только так это работает. По-другому никак. Есть менеджер. Который допускает ошибку. Мне это может не нравиться. Если мне это не нравится, и если мне это не нравится 20 раз, то менеджер должен быть уволен, и на его место должен быть взят другой менеджер.

Синдеева: Почему большинство людей так не понимают? Почему они все равно не идут на выборы? Почему?

Кукушкин: Потому что, да, что произошло за сто лет в нашей стране? Понятно, что людей не уважали, не любили, просто происходила чистка вообще.

Синдеева: Но был же период, который ты не застал, этих прекрасных 90-х, когда свобода, дух свободы, будущее, надежды.

Кукушкин: Да, но только вот буквально вот чуть-чуть, и все, и обратно. Другое дело, что они упустили один момент. Они упустили нас. Они просто упустили целое поколение, целое поколение!

Синдеева: Кто сейчас голос вот вашего поколения? Ты можешь сказать, голос вашего поколения?

Кукушкин: Я бы не хотел говорить, кто, потому что это может быть ошибочно – а, два: это уже граничит с эгоизмом, гордыней и восхвалением эго какого-то другого человека. Зачем, если мы и так что-то? Если мы что-то чувствуем, да? Если для нас этот человек является примером или этот человек является примером, то слава богу. Так тому и быть. А потом кто уж герой, а кто не герой, кто голос, а не голос. Это не так важно сейчас просто.

Синдеева: Если вернуться опять к московской истории, собственно, с чего и началась вся активность актерская, с Павла Устинова. Ты наверняка наблюдал за Павлом Устиновым потом, когда он уже освободился, имея условный срок. Его сейчас на флаг пытаются взять все. С одной стороны, оппозиция. С другой стороны, прокремлевские в том числе пропагандисты. И фактически он является разменной монетой в этой истории. Что ты про это вообще думал, вы вообще об этом говорили между собой?

Кукушкин: Это его позиция или его позиции. Я могу ее уважать, я могу с ней не соглашаться, но я не могу ее обсуждать. Да, потому что это мой коллега. Я и лично с ним, ну, общался, я имею в виду, не в живую, но методом переписки, да.

Синдеева: Ну, то есть, на самом деле, спасали человека, правильно? От совершенно несправедливой какой-то истории, а не то, какие у него взгляды.

Кукушкин: Конечно! Это его взгляды. Опять же повторю, я могу их уважать, но я не имею вообще никакого права их обсуждать. Я могу с ним лично там выйти и поговорить, сказать там, вот, а как думаешь, а что ты думаешь, а твое мнение?

Синдеева: Если вернуться к моему предыдущему вопросу, возможно, я его все-таки плохо сформулировала. Вот если бы тебе сейчас предстояло сыграть, тебе сказали, смотри, играем россиянина 19-го года. Вот такой вот образ, ты должен нарисовать образ этого россиянина, который живет в 19-ом году. Такого среднестатистического россиянина, да. То он какой бы был?

Кукушкин: А, какой бы он был? Слушай, но это так… Мы не найдем тут среднее арифметическое, среднеарифметический образ.

Синдеева: Вот мы снимаем кино про 19-й год, про это время, про этот какой-то период не в смысле про события. Вот нам нужно будет через 20 лет поколению рассказать. Вот как бы средний такой портрет человека, живущего в России. И вот какой это будет человек?

Кукушкин: Ну, вот я почему-то есть вспомнил сразу Ивана Голунова. То есть, то, что с ним произошло в этом моменте, вот так вот он делает свое честное дело, и вдруг просто его выносит, и он оказывается в клетке. Хотел делать честное дело! Талант, возможно, это история талантливого человека, которому должны просто ноги целовать и помогать во всем, в его профессии, да, и так далее. А этого человека просто берут на улицу, в тюрьму и так далее. Вот возможно какая-то такая история. Очень, кстати, похожа на фильм «Текст», который недавно вышел.

Синдеева: Если бы вот сейчас появилась реальная возможность (а она, кстати, появляется, да?)… И московские даже выборы последние показали, что можно попытаться принять участие все равно и в выборах, и в политике. Ты готов вообще пойти вот в эту сторону куда-то? В конце концов, чтобы что-то поменялось, надо иногда что-то делать, даже, может быть, не то, что является твоей основной там профессией.

Кукушкин: Да. Я тебе так скажу. Во-первых, я бы это не называл политикой, потому что политика это вообще, насколько я понимаю, ненужная история. То есть, я тебе объясню. Это побочная история. Есть профессия, не знаю, опять же таки, менеджер, который должен обеспечить водоснабжение района. Это суть. А вот когда человек, который должен обеспечить водоснабжение района, начинает там, не знаю, о чем-то рассуждать, говорить о том, что какое у нас прекрасное водоснабжение, посмотрите! Вот здесь такое водоснабжение, а там! Вот там такое! Вот это уже начинается все… ненужная рефлексия, да? Где мало дела – много слов. И политика – это мало дела, много слов. Побочная история, на которую тратится огромное количество денег. Я не должен знать отчество моего президента!

Синдеева: Да, да, я читала этот тезис, он мне очень симпатичен.

Кукушкин: Я не должен знать, кто делает так, чтобы кака по водопроводу, нет, по канализации шла туда, куда нужно. Я не должен знать этого отчества, зачем? Это же, ну, мы чем тут занимаемся? Отчествами? Или отечеством? По этой причине я отвечаю на твой вопрос, я бы хотел заниматься своим делом. Я бы хотел людям помогать. Я больше в этом чувствую свое дело, так скажем, да? Заниматься моей профессией. Если я буду видеть и понимать, что по какой-то причине человек, который должен там, не знаю, включить экран, его не включает, в какой-то момент я уже сам говорю, ребят, вот. У меня не получается, возможно, я там не знаю, где его включить, но я, по крайней мере, буду пытаться как-то это сделать. Потому что я так не хочу. Я так не хочу и баста!

Синдеева: Но то есть если ты поймешь, то менеджер не меняется, менеджер тебя не устраивает, в какой-то момент ты скажешь, все, надоело ждать, я готов стать этим менеджером.

Кукушкин: Либо необходимо будет найти этого менеджера среди тех людей, которые действительно понимают, что нужно делать, просто это будет там молодой человек, да? Не связанный обязательствами ни с какой силой слов, но понимающий, что ему необходимо заниматься делом. И помочь ему.

Синдеева: Если вернуться к протестам, этот вопрос забыла задать. А были какие-то такие знаки, что начали вам кто-то звонить из Администрации?

Кукушкин: Да, да. Нам позвали там на какую-то встречу в Госдуму.

Синдеева: А расскажи. Вас позвали? Вы пошли?

Кукушкин: Нет.

Синдеева: А как позвали?

Кукушкин: Написали там через человека какого-то, что мы вас хотим пригласить на встречу в Госдуму, там пообщаться на тему. Опять же, поговорить. Слова, слова, слова.

Синдеева: А как вы это сказали?

Кукушкин: Мы просто ничего, мы сказали, нет, мы не пойдем. И все.

Синдеева: А сейчас ребята продолжают стоять. То есть, идет?

Кукушкин: Да, уже стоят люди не только из актерского цеха.

Синдеева: Это каждый день происходит?

Кукушкин: Каждый день. Каждый день. Я вчера с женой, поздно уже было, я играл спектакль. Вторник сегодня? Я ехал, вечером как раз проезжал Администрацию, там стояли люди. Я мысленно сказал: «Спасибо вам огромное, ребят, что вы стоите. Простите, что сейчас мне нужно ехать домой».

Синдеева: А внутри театра вас пытались как-то немножко, скажем так, предостеречь? Ну, слушай, театр тоже находится в непростой ситуации, и Кирилл находится в непростой ситуации.

Кукушкин: Вроде как я такого не припомню. Я такого не припомню. Мне иногда, конечно, там я помню один раз, когда с Ваней Голуновым случилась эта история, я на спектакле, на «Барокко»… Ты была на «Барокко»?

Синдеева: Да, да. Прекрасно.

Кукушкин: Да, я не знаю, на каком именно спектакле ты была.

Синдеева: Я была тогда, когда ты даже со мной поговорил во время спектакля, что было очень приятно, ты знаешь? Я стала частью этого действия.

Кукушкин: Я каждый раз пытаюсь общаться с людьми, которые сидят в зале, вот. И у меня там есть моменты, когда я говорю, что хочу.

Синдеева: Мне кажется, ты там все время говоришь, что хочешь.

Кукушкин: Да, я подошел до спектакля, говорю, могу ли я высказаться на тему? Кирилл Семенович так подумал. Давай. Но он не знал, что именно я скажу. И я сам, возможно, не планировал, но я сказал так, что когда я уже вышел, я услышал такие слова: «Ну, Никит, если приедут, то что поделать? Что сделано, то сделано». Но я на самом деле, да, в этом плане себя не сдерживаю.

Синдеева: Я все уже последние несколько лет разговариваю со своими разными гостями, так или иначе имеющими отношение к культуре, театру или кино. И говорю о том, что театр – одна из самых свободных субстанций за последние несколько лет. И это очень круто, вот я готовилась к твоей программе, и мне попалось прям несколько статей, где люди анализируют вообще то, что происходит в театре по стране, и что цензуры становится очень много. На уровне самоцензуры, на уровне руководителей театров. Еще никто не позвонил и не сказал, а мы уже запретили, а мы уже сняли. И конечно от этого, ну, во-первых, страшно теперь становится и обидно. Потому что это правда живой-живой организм.

Кукушкин: Ты знаешь, первые признаки вот этого воздействия на театр припоминаю еще четыре года назад, по-моему, когда мы играли спектакль «Братья», в какой-то момент нам сказали, что мы не можем больше ругаться матом. А если мы ругаемся матом, то там может штраф какой-то придти.

Синдеева: Но это уже закон, да.

Кукушкин: Но это постепенно начало как бы развиваться, вся эта история. Нет, я такого прям, чтобы прям так жестко? Нет. Честно тебе скажу.

Синдеева: Еще там в 2011 году Кирилл Серебренников, Ксения Собчак, и Константин Богомолов стояли на одной сцене протестной на Болотной. И, в общем-то, выражали похожие там взгляды. Сейчас Кирилл все также находится под следствием, Константин Богомолов поддерживает политику Собянина. Вот как ты думаешь, почему так вообще происходит?

Кукушкин: Я бы на эту тему только одно сказал. Если у тебя есть твоя точка зрения, то в этом и заключается твоя свобода, неси ее до конца. Встречай удар грудью голой, не бойся. Не бойся безызвестности. Не бойся, что кто-то, возможно, ярче тебя светит. Оставайся собой. Если ты собой останешься и себя вынесешь, то тебя услышат.

Синдеева: У тебя есть благотворительный проект, который ты сам уже несколько лет тащишь, придумал.

Кукушкин: Какой именно?

Синдеева: Ну, я сейчас про основной твой, про приложения для пожилых людей. Ты должен сейчас все рассказать.

Кукушкин: Слушай, я тебе так скажу. Я понимал, что ты меня об этом спросишь. Смотри, нет. Ну, у меня основной проект, который работает сейчас это «Добрый ящик» с «Доброй машиной», тут у вас стоит «Добрый ящик», на «Флаконе» и вот здесь.

Синдеева: А это ты придумал?

Кукушкин: Я его сколотил! Не, не, слушай. В 2012, не помню, в каком именно произошло наводнение в городе Крымск. Мы поехали в Крымск с ребятами из театра. Мы разбирали там завалы, курочек каких-то мертвых оттуда выносили и так далее. Ну, да, на трупы выезжали, это так называется. Вот. Носили гуманитарку. Я потом приехал в Москву, и большое количество людей возле вокзалов и по пути моего следования из дома в театр и обратно я встречал людей, которым необходима одежда. И я придумал проект «Добрый ящик». Я подошел к Кириллу Семеновичу, спросил, можно ли я его сделаю? Он мне сказал: «Никит, ну, у нас не богодельня». Я подумал, ну, ладно, хорошо. Походил день, два. Дальше я не сдержался и подошел еще раз. Я сказал: «Кирилл Семенович, у меня есть такой проект «Добрый ящик». «Никита, какой хороший проект! Делай, конечно! Замечательный проект!» Я взял декорации, которые, какие-то остатки декораций, сколотил этот ящик, поставил у нас. Потому что понял, что я могу, я свои вещи отдавал, я понимал, что в какой-то момент я без одежды останусь, что было бы хорошо! Вот. Но я так не поступил, я сколотил «Добрый ящик» и подумал, как круто, если люди будут приносить свои вещи параллельно с приходом в театр. Я буду эти вещи потом раздавать на улице. Я действительно раздавал, я брал эти вещи, раздавал на улице. Потом их уже было какое-то большое количество, что я понимал там, я не унесу, столько людей сейчас не найду, холодно, мороз и так далее. Я в церковные приходы начал их возить на машине Кирилла Семеновича. Я загружал эти тюки к нему в машину, мы отвозили их в церковные приходы, и так далее. Потом «Гоголь-центром», ящик мы туда с Гарольдом Розенстремом, моим однокурсником, толкали по снегу. С винзавода в «Гоголь». Там еще какие-то пьяные мужики помогли. Потом появились какие-то маленькие деньги от Наташи Киселевой, у нее был проект «Уроки доброты». Мы осуществили некую коллаборацию, в ходе которой там был изыскано порядка там до 20 тысяч рублей на доски. Больше ящиков, я сделал больше ящиков. Я колотил их сам. Да, я колотил их сам, но я первый ящик вообще сам сколотил. Ну, а я же, да, первый ящик я сам сколотил. А эти ящики мне помогли еще немного монты, потому что нужно было сделать шесть штук, и достаточно быстро.

Синдеева: Монты? Это кто?

Кукушкин: Ну, монтировщики театра. Да, эти ящики я расставил в каких-то местах по Москве.

Синдеева: То есть, все ящики, которые сейчас стоят, это?

Кукушкин: Нет, сейчас стоят уже красивые новые ящики, которые мне помогла команда там Маши Остер, ребята из мастерской. Они на свои деньги сделали эти ящики, дорогие ящики. Красивые, но они прям такие надежные.

Синдеева: А где можно посмотреть, где этики ящики стоят? Я для зрителей.

Кукушкин: А для зрителей лучше всего зайти на наш, у нас есть инстаграм. Я не помню точно, goodboxrussia или dobrobox.ru. Там в инстаграме я не помню. И также сайт аналогично, то ли так, то ли так называется.

Синдеева: И там есть? У нас здесь есть.

Кукушкин: У вас есть, да. И там все написано, адреса всех ящиков написаны. И можно зайти туда.

Синдеева: Но также ты сейчас и в культурном своем этом, как он называется, «Культурный клуб»?

Кукушкин: А, господи, «Культурный клуб», «Дом культур»?

Синдеева: «Дом культур».

Кукушкин: В «Доме культуры» тоже есть ящик, да.

Синдеева: Тоже, да? И вы делаете периодически проекты, еще и собираете также. Мы недавно участвовали как Дождь тоже в этой истории.

Кукушкин: Там всегда есть «Добрый ящик», мы его вмонтировали в стену.

Синдеева: Так, а что про приложение? Скажи, пожалуйста.

Кукушкин: Второй проект, да, мобильное приложение, которое я делаю. Я бы не хотел, возможно, какие-то подробности, да, делиться подробностями.

Синдеева: Но мы же деньги ищем, подожди секунду. Ты до сих пор же ищешь деньги наверняка. Или нашел?

Кукушкин: Смотри, смотри, да. Смотри. Я тебе объясню. Мне неудобно искать деньги в открытую, потому что мне хочется сделать продукт, который поможет людям и по причине того, что людям еще и придется помогать людям. И вот там понадобятся деньги. Сейчас на то, чтобы его сделать, да, мне…

Синдеева: Ты так и не нашел?

Кукушкин: Нет, все. Слушай, нет.

Синдеева: Расскажи, я же в курсе немножко и переживаю.

Кукушкин: Нет, смотри, все хорошо. Все хорошо. Если вкратце, действительно, три года назад мне пришла идея сделать мобильное приложение для помощи нуждающимся пенсионерам. В которое ты можешь войти, на карте города увидеть пенсионера и оплатить ему продуктовую корзину либо ЖКХ, при этом наблюдая весь путь транзакции денег. На словах это очень, то есть как бы, от того, кто скинул сколько денег на стакан воды, да, до чека из магазина и фотографии пенсионера в момент доставки товара. На словах это очень просто и звучит как бы, а где? Вроде бы уже должно было давно быть такое, такая история. Потому что это не только к этой социальной группе нуждающихся относится. Но это как «Убер», понимаешь? То есть, «Убер», вроде все очень просто, заказать себе такси по мобильному телефону. А эта история, она настолько объемна и настолько огромна, что уже полтора года мы находимся в процессе разработки, и по всем направлениям мы готовим этот проект, вот.

Синдеева: Но тебе еще недавно не хватало денег.

Кукушкин: Мне не хватает денег и сейчас. Я не могу расширить команду, я не могу взять в помощники директора фонда, я не могу взять в помощники какого-то человека.

Синдеева: Я почему хотела, чтобы ты про это рассказал, потому что, может быть, не деньгами зрители помогут, знаешь, которые у нас очень отзывчивые, а каким-то участием. Какие-то, может, программисты откликнутся. Ну, я не знаю. Просто это очень крутая история. Я просто знаю, Никита мне уже давно про это рассказывал. И мне очень хочется, чтобы она наконец реализовалась, потому что мне кажется, что это очень правильно.

Кукушкин: Да, все, все. Она реализуется, это точно. У меня есть сейчас нужда в разработчике IOS и разработчике Android, потому что нам нужно доработать немного уже существующие, там первую итерацию приложения, потому что мы его создали. Вот. Нам необходимо доработать это. Для этого нам необходим разработчик IOS, повторюсь, и Android, да. Это первое, да. Я не вправе и опять же не хочу просить никаких денег в данный момент, потому что потом, когда мы создадим продукт, еще раз придется попросить денег у людей на то, чтобы они помогали людям. И там их деньги как раз понадобятся. Поэтому я иду там либо в крупный какой-то бизнес, к людям, у которых есть.

Синдеева: В общем, если кто-то нас сейчас слышит, и кого-то заинтересовало, пишите мне в личку, Никиту тоже можно найти, потому что идея очень крутая. Очень хочется, чтобы такое приложение появилось. Оно нужно.

Кукушкин: Эта история не в том, чтобы хотеть, а просто в сроках будет это чуть раньше либо чуть позже. Да, по сути, мы создаем первое мобильное приложение профессиональной помощи с такой опцией как наблюдение за всем путем транзакции денег. То есть, от момента, когда ты закинул туда там даже самую небольшую сумму до момента, когда человек получает конкретно то, на что ты эти деньги отправил.

Синдеева: У нас закончилось время, но у меня есть совершенная недосказанность. Знаешь, такая недосказанность.

Кукушкин: Я не знаю, закончилось ли у тебя, у меня как бы ок, я не знаю, насколько устали операторы. Если вы все равно потом будете резать.

Синдеева: Не, не, резать сильно не будем. Я поняла, чего мне не хватает. Так как я совершенно не потому, что я тебя люблю как друга и что-то знаю, а я совершенно твой такой фанат как твоего актерского таланта, мне не хватило перформанса какого-то, понимаешь?

Кукушкин: Господи! Сейчас?

Синдеева: Да! Я сейчас сижу и думаю, думаю, как-то мне хочется, чтобы Никита сейчас взял и не знаю, что сделал. Импровизацию какую-то.

Кукушкин: Может быть, я…

Синдеева: Песню спой, стихи прочитай.

Кукушкин: Нет, это я к тому, что, может быть, я не был настолько энергозатратен.

Синдеева: Нет, ты был прекрасен. Я хотела с тобой поговорить серьезно, но перформанса мне не хватило.

Кукушкин: Вот знаешь, как. Если бы мне сейчас что-то в голову пришло, я бы, может быть, это сам. Но я параллельно так еще спать хочу, что я думаю, так, подожди, Никит, что же там быстро стихотворение прочитать, песню? А если соскочит в какой-то момент и ничего не получится? Какая в том будет, какой смысл в том? Вот. Поэтому я не хочу тебе отказывать, но я надеюсь, что просто в какие-то моменты то, что я говорил и то, как я говорил, было уже, по сути и являлось, скажем так, перформансом. Я надеюсь.

Синдеева: Ладно. У меня тогда в конце два объявления. У нас, видишь, опять продакт-плейсмент, но это подарок тебе от нашего партнера компании «Делонги». Это производитель кофе-машин, у них очень крутые бокалы вот такие. А еще я хочу сказать нашим зрителям, что у нас сейчас продолжают действовать региональные цены на подписку, это очень важно. Вот, Никита, скажи, почему важно подписываться на телеканал Дождь? а вот скажи?

Кукушкин: У вас эта история с тем, что…

Синдеева: Открытого эфира? Мы его оставили, в том-то и дело, он до сих пор есть. На «Ютубе» идет открытый эфир. Нашу с тобой программу посмотрят в «Ютубе» открыто. Но на сайте для подписчиков остается возможность посмотреть весь архив.

Кукушкин: Сказать, почему мне кажется, что необходимо подписываться на телеканал Дождь? Ну, друзья, на мой взгляд, это последнее, точнее единственное такое гражданское телевидение, действительно, в России. Ну, по этой причине, если вы хотите, чтобы у нас была такая опция вообще, у людей, то у нас другого варианта просто нет. Хотя я сам не подписан.

Синдеева: Это почему же тогда, Кукушкин?

Кукушкин: Видишь, перформанс. Почему я не подписан? Слушай, честно, я просто думал так. Вроде какая-то история мне интересна, потом там обрывается в какой-то момент, заплати 199 рублей или сколько-то. Я думаю, блин!

Синдеева: Ну, чуть побольше, но это не так сложно, Никита! Закончишь свое приложение, нажимаешь кнопочку, и в один клик покупаешь подписку.

Кукушкин: Да, я думаю, сейчас напишу Наташе, может, мне скинет бесплатный промо-код?

Синдеева: Нет, давай прямо сейчас выходишь и подписываешься!

Кукушкин: Хорошо, я даю слово. А какая там подписка есть?

Синдеева: Есть месячная, годовая.

Кукушкин: Сколько там она, я имею в виду?

Синдеева: Месячная стоит сейчас 780, годовая 7800, скоро будет «черная пятница».

Кукушкин: И что там случится?

Синдеева: Там будет подешевле.

Кукушкин: Сколько?

Синдеева: 4800 в год. Но надо годовую тогда купить сразу.

Кукушкин: Хорошо, хорошо, я куплю годовую подписку на Дождь на «черной пятнице». Если мне кто-то напомнит, потому что я это забуду.

Синдеева: Хорошо, мы напомним.

Кукушкин: Опять же, потому что я тут агитирую, но при этом сам честно сказал, что у меня подписки нет. Я куплю годовую подписку на Дождь вот за 4800, опять же, повторюсь, что в действительности у нас, если какая-то деталь не работает, то мы свою создаем. По этой причине вот Дождь это наша деталь. Если мы не будем ее создавать, машинка-то и ста метров не проедет без этой детали. Поэтому у нас вариантов нет.

Синдеева: Все-таки видишь, как я зашла? Через перформанс и получила-таки почти его, Никита. Спасибо тебе большое. Я тебя очень люблю. Пойду на твой спектакль «Боженька».

Кукушкин: Спасибо, приходи.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.