В середине февраля в московской галерее «Граунд Ходынка» открылась персональная выставка художника, фотографа и скульптора Маркуса Мартиновича «Эхолалия». Маркусу всего 12 лет, но это не первая экспозиция его работ — выставляться он начал еще в семь. В этот раз кураторы сформировали большое и сложное пространство, главная цель которого — целиком ощутить и погрузиться в необычный внутренний мир художника, живущего с аутизмом и тяжелой формой эпилепсии. Чтобы понять, как Маркус Мартинович воспринимает действительность, фотожурналист Дождя Алексей Абанин сходил на монтаж выставки и ее открытие, заодно поговорив с мамой художника Натальей Исаевой и прослушав специальную аудиоэкскурсию от автора (фрагменты из нее выделены курсивом).
Привет. Я Маркус, мне 12 лет. Ой, что это я говорю. Найн-найн-найн. Я должен проводить тебя. Заходи
Первое, что сказал Маркус маме, входя в галерею: «Пошли раскладывать Энди Уорхола». Энди — это инсталляция. По словам Натальи, Маркус понимает, что Энди мертвый, но ему всегда хотелось поиграть с ним. Поэтому он придумал такой перформанс — дома печатает специальные ковры для него, кладет на них одежду и черно-белую голову Уорхола.
— Однажды у нас была домашняя выставка. К нам пришли люди от искусства и спрашивают: «А это что?» Маркус сразу: «Это мертвый Энди. А хотите, он будет живой?» Он раздевается, переодевается в его одежду, ложится и такой: «Все, я теперь Маркус в роли Энди Уорхола. Вы можете со мной поговорить». И мы решили, что эта игрушка должна стать ценностью для нас.
— Мама, мне не нравится Энди Уорхол. Помоги мне голову поднять. Надо переставить знаки. Прикольные знаки. Маркус все равно не играет. Смотри, руки-техноботы, — отвечает Маркус, расставляя инсталляцию «Красные знаки».
Ты ковры видел? Видел? Не видел — увидишь. Я же знаю, ты идешь к коврам. Я же знаю, ты будешь искать связь. И найдешь! Черт возьми, ты ее найдешь! Но запомни, знаки не то, чем они кажутся. Мыло не мыло, маски не маски… Сам понимаешь.
Наталья не только мама, но и куратор, продюсер и художественный руководитель Маркуса. Но она старается не вторгаться в творческий процесс, а только направляет его. Потому что Маркус всегда «сам по себе и сам принимает решения».
— Ему точно нельзя сказать: «Сядь и нарисуй». Это так не работает. Пока он работает над живописью, его идеи меняются по 50 раз. У него идеи классные рождаются, когда мы гуляем, и вот у него упало, например, мороженое, и он: «Давай нарисуем Маркуса, роняющего мороженое». Я это записываю в блокнот и потом, когда я вижу, что он долго сидит и играет в PlayStation, могу сказать: «А помнишь, ты же так хотел...» Это единственное мое направление. Он не ходит ни в какие кружки. Понимаю, что обладание техникой расширило бы возможности. Но вот с этой картиной «Целовать мать» — это кисть для обоев. Мы были в хозяйственном, я ему такая: «Вот смотри, хотелось бы с ней что-то поделать?» На таком только уровне.
Стой! Вот сейчас остановись. Нет, это слишком далеко, подойди ближе. Куда ты идешь? Ладно, стой уже где стоишь. Все эти странные герои на PlayStation поступают именно так. Да-да, я очень люблю играть в приставку. Кто бы мог подумать, что мне очень нравится, что говорят герои. Их ответы часто совпадают. Если нажать несколько раз на кружок — они будут повторять одно и то же. Раз-раз — и ответ совпал. Раз-раз — и ответ солгал.
— Он думает не так, как все. Иногда он заканчивает, потому что ему скучно или хочется заняться чем-то другим. Поэтому все бросает, разворачивается и уходит. А потом говорит: «Я больше не буду делать». Но при этом он может точно так же все делать по несколько раз — некоторые работы многослойны. А еще я делаю грунт. Вот он говорит: «Мне нужен черный холст», я ему делаю черный холст. С картиной «Целовать мать» он сделал пару мазков и ему надоело. Но мне очень нравилась картина — несколько раз спрашивала: «Не хочешь ли еще что-то сделать?» И он время от времени подходил. Потом пришел и нарисовал там внутри ТЭЦ — вот как в Sims. Очень любит их рисовать. А потом сделал ее черной и нарисовал черное солнце. И только потом, через несколько дней написал «Целовать мать». В плане композиции очень классно умеет решать. И он очень нравится мне как колорист. Он как-то это круто чувствует.
Ты ковры видел? Видел? Не видел — увидишь. Я же знаю, ты идешь к коврам. Я же знаю, ты будешь искать связь. И найдешь! Черт возьми, ты ее найдешь! Но запомни, знаки не то, чем они кажутся. Мыло не мыло, маски не маски… Сам понимаешь. Слова иногда ничего не значат. Если ты назовешь сына Трактором, у него все равно не будет гусениц. Но если я напишу на картине слово «гвоздь», ты начнешь искать его. Не надо! Прекрати искать смыслы!
Естественно, большинство зрителей и художественных критиков пытаются понять, что именно Маркус хочет сказать своими картинами и инсталляциями. Но, по словам Натальи, он не пытается донести какую-то определенную мысль. Ему все равно, что все вокруг скажут и подумают, и ему так же все равно, будет эта выставка или нет.
— Если переводить на язык людей все, что он делает... Кураторы говорят, что это средство коммуникации с обществом. Но это не так. Он не хочет, не обращается к нам. Он делает внутри, для себя. Сама идея выставки — понять, как он мыслит. А он просто создает какие-то вещи, в которых он чувствует себя комфортно. Но он все делает для себя.
Большинство вещей, которые он делает по жизни, — просто потому, что это прикольно.
— Он создает матричные миры. Миллион делает одинаковых фотографий, распечатывает и раскладывает. Чем больше повторений, тем безопаснее ты себя чувствуешь. Если все повторяется, то тебе не нужно приспосабливаться к чему-то новому. И это круто. Он практически никогда не затыкается. Он может одно слово повторять целый день. Он в этом чувствует себя безопасно. Перескок с одного элемента на другой — тоже постоянно и хаотично.
И он крутится-вертится, и он крутится-вертится, и он крутится-вертится, и он чертится-крутится. Нет, парни, это не смешно. Вы повторяетесь. Так безопаснее — мне и вам. Иди туда, где все повторяется. Там, где все повторяется, там ничего не меняется. Там, где все повторяется, там никто не пугается. Мне не сложно было бы остаться, но я лучше посижу на твоем плече. У тебя в ухе говорит какой-то голос: ты считаешь, это нормально? Парни, не смешно. Я серьезно говорю, парни, это не смешно.
Маркус начал рисовать в шесть лет — до этого за ним не замечали никакого стремления к творчеству. Он даже не брал в руки детские раскраски, несмотря на то, что Наталья иногда рисовала дома.
— Я дома любительски на бумаге что-то рисовала. Он попросил у меня лист: «Только стой и позируй мне». Он стоял, пыхтел там что-то. Я спрашиваю: «Что делаешь?» А он в ответ: «Я рисую тень матери в окне». Он даже не смотрел на меня. Я когда просто увидела контур с карандашом... В реальности как вышло — было очень классно. Потом он сделал еще пару работ, и я поняла, что в технике нет никаких классных переходов или теней, но он все продумывает и делает так, что оно само по себе складывается красиво.
Внутри меня что-то происходит. Наверное, я взрослею. И становлюсь Джедаем. Джедай — это воин, и я должен сражаться, а не быть усидчивым. Мама говорит, что иногда нужно соблюдать правила, а я думаю, что главное правило — делать то, что мне нравится. Мне ведь совсем не нравится делать плохие вещи. Например, я делаю искусство. Это хорошо? У меня хорошие интересы: мама, игры, «Липтон», рисование, световой меч. Слова. Рапунцель.
— Он очень часто просит сделать его портрет, сам автопортреты делает постоянно. Но это не красивые селфи. И он себя потом много обрабатывает. Мы ездили в Сочи, там были ступеньки, и он себя попросил сфотографировать — получилась такая картина. Это имеет реальность. А вот здесь — это он сидел на толчке. Это все автопортреты. На его работах только 2 человека — либо я, либо он. И много работ, где все вокруг мамы.
Я очень люблю мою маму. Я не могу заниматься чем-то без мамы. Я не могу рисовать, если мамы нет рядом. Все люди на моих картинах — это мама. И немного я.
Я смотрю на тебя. У тебя черный свитшот, черные ботинки. У другого человека в этом зале я тоже заметил черные ботинки и черный свитшот. Ты это тот — этот человек? Мне кажется, не так уж вы и отличаетесь. Я не очень различаю мужчин и женщин, вообще людей. Но я хорошо узнаю обычно маму. Она не такая, как все.
— Или если вы ему понравитесь и он захочет вас нарисовать, он не сможет этого просто сделать. Ему надо будет прийти домой, надеть клетчатую рубашку, наклеить бороду, сфоткать самого себя — и уже с фотографии будет писать Маркуса в роли Алексея, бросающего камеру в окно. Ему обязательно надо быть актером, пропускать через себя героя.
Это все игра. Я в этой игре вижу искусство.
— Причем я не сразу начала понимать его на самом деле. Помнится, мы пришли в начальную школу — там было много тестов. Нас попросили подождать в зале с надувными лошадками. Он их поставил в ряд. И он такой: «Мам, посмотри». Я такая: «Ооо, у тебя лошади пасутся на лугу». А он в ответ: «Нет, я резиновых коней в ряд поставил». Это то, как он реально думает. Он умнее, чем я, это все мои стереотипные решения.
Маркус в коконе. Мама в коконе. Кокон окутывает мое тело, мне спокойно. Маркус укутан до ушей. Не надо меня трогать. Мне нужно до конца посчитать шаги в зале. А вы все ходите. Ходите. Маркус в коконе осваивает пространство, похожее на убежище, похожее на маму. Вы освоились в моем мире? А в своем?
Мама любит меня. Мама любит меня. Мама любит меня. Мама любит меня. Мама любит меня. Мама любит меня. Мама любит меня.
Выставка «Эхолалия» проходит до 3 марта в галерее «Граунд Ходынка» возле станции метро «Октябрьское поле».
