Ратманский вернулся в Большой, и это уже сенсация и событие национального масштаба. Ведь наш русский неоклассик, бывший худрук балетной труппы театра, а ныне всемирно известный хореограф первого класса, который ставит на лучших сценах и с лучшими труппами, от Ла Скала до Голландского национального балета. Теперь Ратманский — постоянный хореограф Американского театра балета, где недавно вышли его «Песни Буковины» на музыку Леонида Десятникова. Денис Катаев — о легенде театра.
Ратманский — закрытый герой, и отношения с родиной у него особые. Так что наличие его имени в репертуаре главного театра страны — праздник, который к нам уже пришел. Правда, отчасти это все-таки импортная штука. Эту работу Ратманский перенес в Москву из Торонто, где ставил музыку Прокофьева с Национальным балетом Канады. Но все же в Большом есть свои нюансы, к тому же, новые исполнители на сцене. Для которых работа с Ратманским — тоже своеобразный вызов и перелом в профессии. Его в театре ждут с особым трепетом, а артисты на полном серьезе конкурируют за роли в этом спектакле. Ведь Ратманский для них — испытание. Привычные образы размываются, и кто был Меркуцио в классических вариациях Грировича, например, здесь уже Ромео. И наоборот. Экспрессивность, полная неожиданностей, что, безусловно, отражается и на зрительском восприятии.
Ратманский — это все равно классика, но всегда живая и экспрессивная. Он не реставратор, а хореограф. Потому балет в его случае не может быть музеем, нафталином, это все-таки спектакль с душой, эффектный и очень яркий, с насыщенной драматургией. Так что на сцене, если можно так выразиться, живые полотна. Эпоха Возрождения на сцене Большого воссоздана максимально подробно. Все-таки сюжет Шекспира и его временные рамки диктуют свои правила — на сцене как будто перед нами возникают тот самый знакомый колорит и перспективы из картин Фра Анджелико или Пьерра делла Франчески. Кстати, цвет итальянского Возрождения удивительно точно совпадает с цветом кремлевской стены работы другого итальянца, Аристотеля Фьорованти. Прогнило что-то в королевстве. И только любовь выше преград и заговоров. За это уже музыкальная драматургия Прокофьева, которая по полной программе отражается на сцене. Но Ратманский тоже не слепо следует той музыке, хоть эмоционально ей и отвечает, безусловно. Он меняет либретто. Изменил главный сюжетный ход в конце во время сцены в склепе. Ратманский поет гимн любви и дает надежду, чтобы не было повести счастливее на сцене, хотя бы на миг. Джульетта здесь просыпается до того, как умер Ромео, они успевают на мгновение почувствовать себе живым. Так что все мертвое Ратманский уничтожает на корню. Его спектакли — это жизнь, а не оппозиция между классикой и contemporary dance. Хотя сам большой оппозицию оставляет. Ведь в репертуаре все равно сохраняют старую музейную версию Григоровича. Рвать с традициями резко не хотят. Это бархатная революция Ратманского.
