Снять сюжет и реветь всю ночь, или остаться человеком. Катерина Гордеева о том, где заканчивается совесть у журналиста

13/08/2014 - 20:16 (по МСК)

Журналист и автор документальных фильмов Катерина Гордеева прочитала лекцию участникам проекта «Большая перемена» об этике в журналистике. 

Гордеева: Здравствуйте. Я всех рада видеть. Единственное, что я не очень понимаю, вот тема, которую я сама заявила, которая называется «Этика журналиста», насколько она сейчас актуальна. Насколько это этично – неэтично, насколько этот вопрос часто встает в жизни перед вами и перед теми, кто уже стал журналистами.

Я приведу пример. Например, насколько этично мне читать бесплатно эту лекцию, а телеканалу «Дождь» показывать по подписке. Насколько этично мне выступать перед Русланом, который меня уже не раз видел, а Руслану насколько этично делать вид, что он новичок, при том, что он уже слышал такое количество лекций. Насколько этично вообще в современном мире быть журналистом.

Для того, чтобы я себе представила, о чем и как мне перенаправлять то, что я для вас приготовила, я бы хотела попросить поднять руки тех, кто уже сталкивался в своей практике журналистской ли, человеческой ли, потому что это на самом деле очень смежные вещи, с тем, что этично, а что неэтично. Вот этика профессии, кто уже с этим сталкивался? То есть получается 10 человек. А всего вас сколько? Вас 16 в целом. То есть 9 человек из 16, получается, что 2/3. Кто может рассказать, кто не стесняется, кто может рассказать о том, как он сталкивался с опытом этики в профессии? Давай Руслан.

Скрипка: Недавно была история, мы снимали в Екатеринбурге аттракционы, телевизионный сюжет, аттракционы, которые не открылись, это что-то вроде Маугли, подвешенные перекладины, по которым ходят дети. Естественно, аттракцион не открылся, около сотни детей гуляют, лазают, упасть могут.

Гордеева: То есть как он не открылся? Я не поняла.

Скрипка: Не открылся официально аттракцион, но веревки уже есть, и дети наводнили этот не открывшийся аттракцион. Мы, естественно, выискиваем картинку, как дети ходят шатко-валко, могут упасть. Уже неэтично. При нас падает ребенок.

Гордеева: Почему неэтично? Еще неудача не произошла, они снимают, видя, что аттракцион открыт, но это небезопасно.

Скрипка: Да. При нас падает ребенок, мы это снимаем. Насколько это этично? Как в этой ситуации поступить? Нам оператор сказал: «Мы продолжаем снимать».

Гордеева: А сам ты что делал в этот момент?

Скрипка: Там была толпа людей, которая подбежала к мальчику, то есть начали ему оказывать помощь. Но в этот момент я не схватился за телефон и не вызвал скорую.

Гордеева: Кто считает, что Руслан поступил неэтично? Ребенок выжил?

Скрипка: Ребенок выжил, более того, он встал и пошел дальше, ну покорчился.

Гордеева: Кто считает, что съемочная группа поступила этично, а кто – неэтично?

Тамамян: Ну конечно, неэтично, на мой взгляд.

Гордеева: То есть нужно было оставить оператора, ломануться в кадр и помогать мальчику?

Тамамян: Ну я бы так сделал.

Арсеньева: Я хотела сказать, что Руслан сказал, что там было много людей, которые побежали оказывать мальчику помощь. Если бы он стоял один и смотрел, как мальчику помощь не оказывается, а он мог бы ее оказать, но стоял рядом с оператором, это одно. А здесь были люди, которые были способны оказать. Я считаю, что в этом случае Руслан поступил верно.

Гладышева: Я согласна с Наташей. А почему бы и не снять, как люди помогают мальчику? Можно показать добрые качества людей и готовность прийти на помощь. Неважно, что ты стоишь и ничего не делаешь, важно, что люди делают, вот это надо показывать.

Тамамян: Мне кажется, у нас принципиальное разногласие получилось.

Гордеева: Это прекрасно.

Тамамян: Я не совсем понимаю позицию…

Гордеева: А вы работаете сейчас?

Тамамян: Нет, я вообще из другой сферы.

Гордеева: Это очень важно.

Тамамян: Возможно, я чего-то не понимаю, эксклюзив – не эксклюзив. Позиция, когда ты говоришь, что там и так есть, кому помочь, там и так есть, кому донировать деньги, там и так есть, кому сделать то, сделать се.

Гордеева: А, по-вашему, журналист, который стоит рядом с оператором и снимает некоторый сюжет, он для чего там существует?

Тамамян: Для чего там существует журналист?

Гордеева: Да, для чего существует профессия журналиста? Для чего в данный момент возле этого аттракциона с падающим мальчиком, при этом не планировалось падение ребенка, для чего там существует журналист?

Тамамян: Чтобы сделать сюжет.

Гордеева: О чем?

Тамамян: Вот вопрос тоже возникает. Зачем вы снимали аттракционы, потому что вы знали, что они неофициально работают, и вы пытались правонарушение пресечь?

Гордеева: Они приехали снимать аттракционы, которые открылись вопреки разрешениям, вопреки правилам безопасности. Они как бы не открылись, но они не закрыты стеной, и дети могут на них прыгать, скакать и убиваться, что мы в режиме лайт увидели.

Климов: Хотел бы сказать следующее. Журналист работает для того, чтобы информировать и влиять на ситуацию, чтобы эту ситуацию исправить. Показав эту ситуацию, Руслан на нее повлиял. Я думаю, что после этого, скорее всего, эти аттракционы огородили, и до открытия не будет такой возможности для детей там лазить. Он спас других людей.

Другое дело, что действительно мальчику помогли, мог бы и Руслан туда кинуться, то, в общем-то, трезво рассудив, я так понимаю, он не захотел толкаться в толпе. Но главную свою функцию журналистскую он выполнил. Можно было быть подверженным человеческим каким-то эмоциям, подойти помочь, поинтересоваться, все ли в порядке, это действительно можно было сделать, но у журналиста другая задача была – изменить эту ситуацию, чтобы другие дети не падали.

Тамамян: В чем важный момент, что господин Скрипка – не оператор. Что ты делал, ты как продюсер выступал?

Гордеева: Он – журналист. Он – человек, которому потом об этом писать текст и монтировать сюжет. Он должен это все увидеть своими глазами, не внутри, то есть тогда он делает сюжет о том, как устроен мальчик, и как он плакал, а снаружи, что произошло. Он должен это увидеть своими глазами.

Тамамян: Мне просто кажется, что здесь есть два человека, и они могут взять разные взгляды.

Гордеева: Хорошо. Есть еще точка зрения?

Тагиров: Я хотел дополнить Илью о том, что если мы осветим, что мальчик упал на несанкционированных аттракционах, мы, тем самым, предупредим всех остальных – и родителей, и у кого есть дети – что тут кататься не надо. Просто показать этот случай.

Шершнев: Тем, что он продолжил снимать, он принес пользу гораздо большую, чем если бы он подбежал. Ну что бы он там сделал? Он же не специалист в медицине.

Гордеева: Он переживает из-за того, что не вызвал скорую помощь.

Шершнев: Там же были люди, которые могли это сделать за него.

Гордеева: Продолжим этот пример другим примером. Есть выдающийся журналист Андерсон Купер, который мой любимый журналист, работы которого я вам страшно рекомендую посмотреть.

Тагиров: Я хочу рассказать такой случай, буквально вчера был. Я возвращался домой, выхожу из метро…

Гордеева: У меня вопрос сразу – вы работали в этот момент?

Тагиров: Нет.

Гордеева: Если мы будем обсуждать все, что мы увидели в своей жизни…

Тагиров: Я просто хочу рассказать, это касается этики  человеческой. Я проходил, лежал мужчина, он лежал почти голый в шортах, это было ночью. Я проходил и вызвал скорую. Потом мне скорая перезванивает, чтобы определить, где этот человек находится. И мне медсестра говорит: «А что же вы ушли? Вдруг он умирал?». То есть медсестра отчитала меня, что я вызвал ее на том месте, где, по сути, я сам мог бы помочь.

Гордеева: По правилам гражданской этики вы должны, вызвав скорую, дождаться ее приезда.

Так вот есть выдающийся журналист Андерсон Купер, который работает в телекомпании CNN. Я бы очень рекомендовала всем ознакомиться с его работами, на мой взгляд, лучшего журналиста на сегодняшний день в мире не существует. Он мастер во всех жанрах. Он и интервью берет, и политические программы ведет, и ток-шоу. Есть у него замечательная программа «360 градусов с Андерсоном Купером».

При этом это только в России принято, что есть люди в тылу, которые ведут передачи, не будем приводить пример, и агрессивно призывают одну сторону нападать на другую, чтобы было что в эфире показать, а другие люди в поле погибают. А в таких качественных стандартах журналистики принято, что человек, который стоит в студии, чтобы он понимал, о чем он говорит, он иногда ездит в поле. Довольно часть ездит в поле Андерсон Купер.

И был сюжет, связанный с Сирией. Когда Купер попал под обстрел, бомбежка, дети, рядом был большой дом, где находилось большое количество детей. И у Андерсона Купера, как у Руслана, есть с собой оператор, оператор снимает. Он снимает, и в какой-то момент оказывается ситуация, в которой дети бегут из этого дома, а обстрел продолжается. В этот момент Андерсон Купер понимает, что стоять дальше рядом с оператором он не может.

Вообще все прогрессивные журналисты мира сейчас, ездящие даже с операторами, при себе носят маленькую камеру Handycam, кто-то – телефон, но на телефон много не запишешь, сами понимаете. И Андресон Купер, держа в одной руке камеру, подбегает и начинает выносить из зоны обстрела других людей. При этом на CNN лежал исходник этого, в какие-то моменты он даже что-то говорил в камеру, потому что журналист все равно остается журналистом.

И я с восторгом рассказывала одному своему приятелю журналисту эту историю. Это на самом деле вечная журналистская проблема, когда у тебя происходит что-то в кадре из рук вон вопиющее, снимать, войти, помочь – не помочь, спровоцировать и так далее. Спровоцировать – это уже другая сторона вопроса, мы к ней придем. Или остаться журналистом или остаться наблюдающим. И он решил эту таким образом – он и детей стал выносить, а другой рукой снимал. На что мне приятель говорит: «Слушай, а если бы у него обе руки были свободны, он бы больше детей вынес».

На самом деле вопрос о том, что должен делать журналист в горячей ситуации, в экстренной ситуации, когда кто-то на его глазах может погибнуть, когда с кем-то что-то случается,  совершенно очевидно, что с точки зрения журналиста, то есть есть профессиональная точка зрения, как я вам сказала, вызвав ироничные улыбки, это большая журналистская удача. Если у тебя в кадре что-то происходит, это большая журналистская удача.

Дальше – как ты с этой удачей будешь жить? Вопрос того, что у тебя в кадре произошло. У меня однажды так вышло, что я оказалась первым журналистом, кто оказался на месте трагедии в «Трансвааль-парке», когда голые дети в трусах бежали как раз на камеру. Выбегают дети, взрослые, и первые слова «Что вы видели? Что вы слышали», дальше едут скорые, их грузят. Момент диалога очень короткий, потому что не будешь разговаривать с человеком в трусах долго, так или иначе, ты понимаешь, что и вопросов ограниченное количество. И вопросы были заданы, и этим детям, там двое детей стояло, один постарше, другой помладше, и им нужно было двигаться в сторону скорой, но скорая еще не подъехала.

В общем, я растерялась, единственное, что я смогла сделать – я дала ребенку варежки, у меня была варежки, я сказала: «На варежки, малыш». Так получилось, что эта фраза попала в перегоны, поскольку там все было с колес, никто не разбирался, и история с этими варежками в эфире гуляла столько, сколько это показывали, пока не пришли другие кадры. После чего одна организация международная решила меня поощрить, как они выразились, за человеческое поведение журналиста. Я говорю: «Послушайте, я не приду ни на какое награждение. Я даже участвовать в этом не буду, потому что а как бы вы поступили».

Они очень долго со мной препирались, я им говорю: «Хорошо, я вам расскажу финал этой истории. Когда мы довели ребенка до скорой помощи, я внимательно на него посмотрела, ребенок хоть и маленький, но он понял, что он сейчас поедет в больницу теплую, а я здесь останусь примерно до утра, и ребенок отдал мне варежки. Поэтому вы можете меня не поощрять, варежки все равно остались у меня. Никакого героического подвига я не совершила».

Вопрос, где заканчивается журналист, и где начинается человек, очень важен. Вы не можете исполнять свою гражданскую функцию, находясь при исполнении профессиональных обязанностей. Вам деньги платят за другое. Функция журналиста – освещать события, функция журналиста – передавать информацию, увидеть ее и передать, не интерпретировать, не перевести в какую-то плоскость, не рассказать сюжет о том, какой вы выдающийся.

Потому что если бы Руслан Скрипка бросился на спасение ребенка, это был бы сюжет «Наш неравнодушный соотечественник». Тогда почему неравнодушный соотечественник не пришел без камеры, не устроил там скандал, не вызвал милицию, не закрыл к чертовой матери этот аттракцион? Если он пришел как журналист, он должен просто наблюдать ситуацию и в том виде, в котором он ее увидел, передать зрителям, которые по большей части не имеют возможность туда прийти. То есть он должен сделать предупреждение: «Не ходите на этот аттракцион!», а властям предупреждение:  «Закройте, иначе дети пострадают!». То есть эта ситуация этически абсолютно проста.

Вы же получали домашнее от меня задание. Нас же еще кто-то смотрит, наверное.

- Моя мама.

Гордеева: Для вашей мамы я рассказываю домашнее задание. В 2005 году сразу после выхода в эфире тогда еще телекомпании РТР фильма «Белые одежды», который был посвящен целиком и полностью ужасам трансплантации в России, о том, что трансплантологи практически с оружием в руках охотятся на людей, вырезают им органы, а потом эти органы, видимо, куда-то пристраивают и продают. Это чудовищный фильм, после которого на скамью подсудимых село несколько врачей 20-й больницы московской. Этот фильм делал Аркадий Мамонтов, и после этого фильма трупная трансплантация так называемая…

Что это значит? Это трансплантация органов живым людям от тех, кто уже погиб. Она была парализована. Дети, взрослые, тяжелобольные, неизлечимо больные люди не могли дождаться органов для пересадки. Это означало, что они умрут. Я надеюсь, что вы посмотрели фильм. Мы не можем показывать этот фильм вам мой, да и Аркадия Мамонтова тоже, в силу того, что мы на другом телеканале.

После фильма Аркадия Мамонтова, зная об этой ситуации, зная о том, как дети сидят месяцами и годами, пухнут на этих гормонах и мучаются на гемодиализе, я решила снять фильм о том, что такое трупная трансплантация, вообще что такое трансплантация, чтобы это слово перестало пугать граждан. Понятное дело, что войдя в кабинет одного из лучшего трансплантологов страны Михаила Михайловича Каабака, профессору, зав отделением на сегодняшний день трансплантации печени и почки в Российском научном хирургическом центре, я получила жесткий отказ, в общем, меня вышвырнули с лестницы.

Я трижды туда ходила, и на третий раз Михаил Михайлович сломался и сел со мной разговаривать. Мы несколько часов проговорили, я объяснила, что я хочу. Для него это было, я думаю, очень непростое решение со мной сотрудничать. Надо понимать, что в 2005 году телеканал НТВ – это был не телеканал НТВ сейчас, у него рисков было меньше.

И мы начали снимать. Мы снимали, снимали, в Бельгии снимали, как идет трансплантация, ребенка, которого там трансплантировали. Но поскольку трупная трансплантация стояла в стране, мы ничего в России снять не могли. И буквально за несколько дней до эфира фильма, забегали врачи, говорят: «Появился донор, 1-я группа». Что такое донор, 1-я группа? Это значит, что появился человек, которого, вероятнее всего, сбила машина или мотоциклист или что-то в этом духе, где констатируется смерть мозга, а организм еще жив. Это значит, что его органы могут быть полезны живым людям, мучающимся.

И донор этот вошел в фильм, безымянный донор. Сердце его поехало в Институт трансплантологии, еще был жив тогда академик Шумаков, так боровшийся за трансплантацию. Я думаю, что вам будет интересно о нем прочесть после окончания нашей встречи. Печень, почки, поджелудочная приехали в РНЦХ, где снимала я, и легкие поехали в Институт пульмонологии. Было два врача – профессор Готье, который пересаживал печень мальчику Саше из Хабаровска, я до сих пор помню всех героев этого фильма, потому что для меня это дико важная была история. А прошло почти 10 лет. А на пересадку почки и поджелудочной была первая кандидатура, первая в листе ожидания, была девушка Женя, Женя Меркурьева из города Санкт-Петербурга. Женю Меркурьеву вызвали самолетом, она прилетела. Я ее встречала в аэропорту, я с ней ехала.

При входе в РНЦХ там такая весит икона, и даже в фильме есть кадр, где мы проходим, я совершенно обалдела, потому что она шла и, повернувшись к этой иконе, она стояла и какое-то время молилась. Там есть этот кадр, где я с изумлением смотрю, не понимала, что она делает. Потом она проходит, потом у нее берут анализы, потом ее переодевают в халат. Все очень быстро происходит. Там так интересно было, что они вдвоем на двух кушетках, их подвозят к операционной, вот этот Саша и Женя, развозят в операционные и в ящиках везут органы, которые им сейчас будут пересаживать.

Операция Саши проходит блестяще, через два дня он уже шарики надувает, а на операцию он уехал такого желтого цвета, как спинки у ваших стульев, потому что острая печеночная недостаточность, это называется билиарный цирроз печени. В общем, Саша уже розовел, печень начала работать. А на четвертый день после своей операции Женя умерла, она умерла в четверг, а эфир у меня в субботу.

И дальше возникает тот самый вопрос этики журналиста, который для меня был тогда совершенно неразрешим. Во-первых, я ее туда привела за руку, я с ней вошла туда. Во-вторых, я делаю фильм, я совершенно четко понимаю цель, ради которой я этот фильм делаю. Я хочу восстановить относительную справедливость в понимании трансплантации, и врачи мне верят. У меня есть руководство, которое нормальное телевизионное руководство, говорит: «Слушай, круто, у тебя человек в эфире умер. Давай ставь это на первое место в фильме». И есть врачи, которые говорят: «Мы очень тебя просим, пожалуйста, не надо, это остановит все, потому что умер человек». И у меня есть одна ночь на то, чтобы принять решение. Ты, по-моему, знаешь ответ, поэтому молчи. Мне интересно, какое решение приняли бы вы.

Есть три решения. Решение первое: в телевизионных законах, вставлять это в эфир, можно даже с этого начинать. Решение второе: делать вид, что этого эпизода не было, то есть вычеркивать и понимать, что мы пожертвовали правдой жизни ради великой цели – трансплантации. И есть третий вариант: сделать что-то другое. У кого есть варианты?

Арсеньева: Когда я вчера получила ваш вопрос, я действительно задумалась, потому что речь шла о чем-то важном. Я посидела, подумала, сначала я подумала, что, наверное, нет.

Гордеева: А, наверное, нет – что, Наташа?

Арсеньева: Наверное, не показала. Потом я вспомнила о том, что этот фильм документальный, и честнее показывать в документальном фильме правду, какой бы горькой она ни была. Наверное, я бы вставила этот момент в фильм, но постаралась бы в заключении как-то сделать момент на том, что это же приносит пользу. Есть другой человек, у которого здоровье поправляется, и он будет жить. И на этот основной момент сделать, и, конечно, разобраться в причинах, почему же девушка все-таки скончалась, ведь, как вы написали в письме, у нее было тяжелое состояние. Если бы это сделано раньше, если бы не было до этого такой ситуации, то и у нее бы могло сложиться все по-другому. Я бы, наверное, поступила так.

Климов: Мне кажется, действительно то, что произошло, необходимо было показать, так как это есть в жизни. Не только потому, что этот фильм документальный, но и потому что точка зрения, которую вы отстаиваете, она неоднозначна. Необходимо было не делать выводов в защиту, да или против, а дать людям самим сделать выводы. Может быть ситуация, что да, человек действительно может погибнуть, но есть множество примеров, когда человек выживает. Действительно, мы не можем однозначно обещать человеку жизнь и спасение, но мы должны дать им шанс. Именно поэтому необходимо было показать эту ситуацию с разных сторон. Я считаю, что это более объективно. Если вы показали, то это было правильно.

Волочкович: Хотела задать ответный вопрос. Вы же не поменяли мнение после этого фильма о трансплантации? Вы до сих пор считаете, что это все также приносит пользу?

Гордеева: Вы знаете, я в этом убеждена.

Волочкович: Вы в этом убеждены, то есть этот инцидент вас не смутил, грубо говоря. На почту пришло, что у нее сердце не выдержало, то есть тут не в трупной трансплантации дело, потому что ей могли и от живого человека пересаживать, допустим, и могло тоже сердце не выдержать. И все те же аргументы, которые шли для вас, что столько-то выживших, да, конечно, есть неудачные случаи, зритель же такой же человек и так же поймет, что одно маленькое, зато много хорошего. И действительно, если бы раньше спохватились, если бы раньше это было более развито, ей бы могли помочь, несколько лет назад, допустим.

Яппарова: Катерина, у вас этот фильм строился так же, как жизнь вокруг вас строилась? Понятно, что вы очень тонко переживали насчет того, что происходило с вашими героями. У вас фильм в голове в эту ночь как был построен, так же, как жизнь ваша строилась, с Женей в конце или с Женей где?

Гордеева: Я отношусь к тому типу журналистов, которые не продюсируют жизнь, я ничего никогда не придумываю. То есть есть стул, значит, это сюжет о стуле.

Яппарова: Если так, значит, Женя была в конце. Если бы я была на вашем стуле в ту ночь, я бы знала за себя, что если бы я Женю там не оставила, потому что Женя для меня случилась в конце. Если бы я в этот самый конец Женю бы не поставила, то пули бы не получилось.

Гордеева: А зачем пуля нужна?

Яппарова: Пуля нужна для врагов.

Гордеева: Однако. А вы работаете по профессии?

Яппарова: Да, немного.

Гордеева: А где вы работаете?

Яппарова: Последнее место, где я работала, это был документальный проект «Срок» Костомарова, Расторгуева, Пивоварова.

Гордеева: Это вас Паша с Сашей научили врагам?

Яппарова: Нет. Ну у вас же была ситуация, когда трансплантология парализована, этот паралич и был врагом, и для него нужна была пуля.

Гордеева: Сейчас будет реклама, а ответ скажу я после рекламы. А пока я скажу такую вещь, которая, мне кажется, имеет большое отношение к этике журналиста и большое отношение к тем событиям, которые происходят сегодня. Враги и методы борьбы с ними хороши в домашних условиях, на баррикадах, на баррикадах, если вы на них присутствуете в качестве частного лица. Это мое частное мнение, которое вполне может не совпадать с мнением редакции телеканала, на котором мы находимся, или с мнением журналистов, с которыми вам приходилось или придется еще встретиться.

Я считаю, что главный враг журналиста – это необъективность. И главный враг журналиста – это невозможность принять взвешенное решение, понимая последствия не взвешенных решений. Пропаганда, как и контрпропаганда – это страшнейшие враги объективной журналистики, журналистики фактов. Существуют факты, существует их констатация, и существует их интерпретация.

Самое страшное для журналиста, если он не работает политологом или он не работает в ток-шоу, где ему нужно раскачать человека, не работает интервьюером, который опять же должен спровоцировать своего собеседника. Самое страшное для журналиста – это манипуляция фактами и их интерпретация в ту или в другую сторону, во имя какой бы благой цели это не происходило. Я считаю такие вещи грубейшим нарушением этики журналиста.

Яппарова: Я считаю, что пуля – это, когда честно, когда до конца, а не когда манипуляция, потому что весь фильм бы не сработал ну как продукт, если вам не нравится слово «пуля», если оно оценочное, тогда фильм бы не сработал как продукт. Зритель бы понял, что это было нечестно. Я сейчас о честности, а не о манипуляции. Екатерина, честно, я не верю, что в профессии  никогда не было людей, которым вы хотели что-то доказать, что-то показать. Я не думаю, что у вас в жизни не было вещей, которые вы не хотели изменить.

Гордеева: Это безусловно.

Яппарова: И это существует вне профессии, но это существует. Я согласна с вами.

Гордеева: Это существует вне профессии, это существует и в профессии, но вопрос методов.

Яппарова: Хорошо, давайте отбросим эвфемизмы. Пуля – это честность, пуля – это не сдвиг фактуры в ту или иную сторону, это просто честность.

Гордеева: Я счастлива, что мы хотя бы ушли от слова «пуля».  

*По решению Минюста России Некоммерческая организация «Фонд борьбы с коррупцией» включен в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента.

Другие выпуски