Илья Пономарев о долге перед «Сколково»: это было эхо атаки на Суркова; атаки уже нет, а эхо все звучит

Павел Лобков: Давайте сначала про деньги. Скажите, пожалуйста, в чем состоит приговор суда? Версия такая: вам выплатили 7 миллионов, 7 миллионов вы не отработали, в любом случае, сумма была завышена. Господин Бельтюков, который подписал с вами договор, вице-президент фонда «Сколково», находится под следствием сейчас, не на свободе даже, по-моему.

Илья Пономарев, депутат Госдумы: Нет, на свободе.

Лобков: На свободе, но под подпиской о невыезде, да? И вам велено Вексельбергом и государством эту сумму вернуть. Вот это версия следствия, правильно я понимаю?

Пономарев: Ну, у них версия меняется все время, на то оно и следствие. На самом деле, следствие пока не смогло доказать никаких нарушений с моей стороны. И суд пока заканчивается в мою пользу, потому что этот контракт, о котором идет речь, там все суммы почему-то путают, там был большой контракт в общей сложности на 21 миллион рублей. Все эти 21 миллион рублей показаны в моей декларации, контракт публичный, все остальное публично, сделано публично, условия публичные. Следственный комитет говорит: «А мы не понимаем, за что эти деньги заплачены».

Лобков: Я тоже, честно говоря, не понимаю, за что 21 миллион рублей, и даже 7 миллионов рублей – это очень большая сумма для лекций.

Пономарев: Про лекции там ничего и нет. Это исключительно сказка, которую придумал Следственный комитет. Речь идет про программу продвижения фонда «Сколково» в разных странах, про подготовку аналитических материалов из этих стран, про привлечение экспертов из этих стран. И эти деньги не являются заработной платой. Это деньги, которые были потрачены на этих самых экспертов, на их поездки, на организацию соответствующих конференций – то есть, это деньги, которые тратились. Я, как депутат Государственной думы, не могу никаким другим образом получить деньги и их тратить. Я должен тратить либо отдельно фонд «Сколково», тогда я не мог бы управлять этим процессом, либо они должны были быть мне выплачены за организацию вот этой научной, аналитической, информационной деятельности, то, что я имею право делать, как депутат. Эти деньги были выделены для того, чтобы я их потратил.

Лобков: Но Вексельберг же тоже недоволен. Вы же на него работали, а вот он тоже недоволен, тоже требует возврата денег. Как это объяснить?

Пономарев: К сожалению, моральные свойства наших олигархов далеки от идеала, и когда на людей оказывается силовое давление, они начинают отходить в сторону и говорить я не я, я не имею к этому никакого отношения.

Лобков: А до этого Вексельберг был в курсе этих сумм? 7 и 21?

Пономарев: Он подписывал этот договор, и это его поручение, его задание, которое там было. Я потратил еще большое количество своих собственных денег до того, как этот договор был заключен. Конечно, это абсолютно лицемерная позиция.

Лобков: По приговору вы сейчас должны 2,7, да?

Пономарев: Юридическая история не закончена. Собственно, сегодняшняя сенсация, она абсолютно дутая. Я, что называется, шел по улице на съезд социал-демократов, ко мне подошел корреспондент «Интерфакса» и сказал: «А что у вас там со «Сколково»?» Я говорю, ну, не дождутся. А он говорит: «А, как интересно! Вот там же есть приговор Мосгорсуда». Я говорю, так еще же не было апелляции в Верховном суде. «То есть, вы сейчас не собираетесь возвращать деньги?» Я говорю, конечно, я не собираюсь, пока нет этой самой апелляции. Будет апелляция, проиграем – другой вопрос. Пока-то получается так, что там суд разделил все на 10 эпизодов, из этих 10 эпизодов 7 я выиграл, 3 я проиграл. У меня осталось оспорить эти 3, я абсолютно уверен, что я выиграю до конца. Собственно, я за это борюсь, потому что я борюсь за свое честное имя.

Лобков: А как вы считаете, это вообще политическое дело об этих лекциях и презентациях, которые были подняты Владимиром Жириновским, как я понимаю? Потому что, если бы не его запрос,  то, наверное, и Вексельберг бы не поднял, и Следственный комитет бы не поднял этот вопрос. Или это результат какой-то ревизии в «Сколково»?

Пономарев: Не надо путать причину со следствием. Было такое настроение у наших силовых структур – доказать, что, якобы, все протесты на Болотной площади придуманы господином Сурковым. И для того, чтобы привязать Суркова к Болотной площади, была использована моя скромная фигура, потому что я был и там, и там, я хорошо знаком с Сурковым, он был замом руководителя наблюдательного совета «Сколково», соответственно, он не мог быть не в курсе этих разговоров. Они все происходили до декабря 2011 года. Соответственно, версия Следственного комитета была очень простая, что Сурков заранее передал деньги для того, чтобы организовать все болотные процессы. Поэтому я в данном случае в пассивном залоге. На самом деле атака шла на вице-премьера, а я был использован в качестве иллюстрации. Как только эта атака закончилась, так сразу и ко мне претензии стали рассасываться. То же самое следствие, после мая вообще мы ни разу не виделись, не разговаривали, не общались. Они исчезли, и никакого уголовного дела так и не было возбуждено, несмотря на все угрозы.

Лобков: А сейчас в каком вы статусе находитесь?

Пономарев: Свидетель. Мы пообщались в мае месяце, я рассказал все, что знаю. По-моему, следователь понял, в чем суть дела, и на этом все закончилось. Никаких сейчас следственных действий не идет.

Лобков: Вы предоставили все бумаги на общую сумму 21 миллион долларов?

Пономарев: Да, и, что характерно, суд согласился с моей позицией по большей части. Остался вот это один хвостик, который мне надо добить.

Лобков: Я работал в науке когда-то, я понимаю, что это довольно большая сумма, это 700 тысяч долларов, для публичных мероприятий, даже учитывая командировочные расходы. Это очень много для задачи продвижения «Сколково» как привлекательной площадки для инвесторов и новаторов, если я правильно понимаю.

Пономарев: Во-первых, это отношение к науке никакого не имеет. «Сколково» - это проект не про науку. Он никогда не был проектом про науку. Еще одна сказка, которую очень любят рассказывать разные недобросовестные люди, чтобы столкнуть лбами «Сколково» и Академию наук. «Сколково» - это проект про инвестиции, про коммерциализацию разработок, которые делают в Академии наук и так далее.

Лобков: Построило правительство, фонды и олигархи площадку, ее надо продать, как привлекательную.

Пономарев: Совершенно верно.

Лобков: Это смысл вашей работы, правильно я понимаю?

Пономарев: Правильно. Продажа – это еще и вопрос консультации, это вопрос привлечения в «Сколково» консультантов, которые могут выстроить правильную бизнес-модель этого проекта, описать, что там должно быть, что там не должно быть. Это вопрос обратной связи. Я вас уверяю, когда нанимаются компании типа «Макензи», других известных консалтинговых фирм, за аналогичную по объему работы они бы взяли в 10-20 раз больше денег. В данном случае эта работа была сделана тупо по себестоимости.

Лобков: А почему вас выбрали? Вы выиграли тендер или хорошо знакомы с Сурковым?

Пономарев: Нет, потому что для того, чтобы этот проект продать инвесторам, нужен был человек, который бы представлял государство, то есть, обладал бы достаточным статусом в государстве (а я был не просто депутатом Государственной думы, но и председателем профильного подкомитета), с другой стороны, который был бы в теме инноваций с высокими технологиями. Я просто был единственный такой. Тот же самый Вексельберг, он – крутой бизнесмен, но он ничего не знает про инновации. И я был единственным толмачом, который мог говорить и с той стороной, и с той стороной. И я поэтому, несмотря на то, что я был в оппозиции, все долго скрипели зубами, как его модно привлекать, выбора просто не было никакого. Тем более, можно было тратить большие деньги на консультантов. Изначально все боялись Счетной палаты. Она, кстати, проверила этот мой контракт, у нее не было никаких замечаний и претензий. Это потом уже Следственный комитет  начал что-то делать.

Лобков: Правильно ли я понимаю, сухой остаток на сегодняшний день по этому делу, что если Верховный суд вот эти 2,7 миллиона за вами оставит, вы их выплатите?

Пономарев: Если оставит, конечно, выплачу. Я ж законопослушный гражданин. Другое дело, что я живу на депутатскую зарплату, и этих денег у меня нет, это видно по депутатской всей отчетности.

Лобков: А те?

Пономарев: Это деньги, которые не являлись гонораром, это не зарплата, которую я получил. Это контракт, у которого есть себестоимость, которые тратились.

Лобков: Они уже все у подрядчиков?

Пономарев: Их просто нет, их никогда не было, они прошли и разошлись на то, чтобы выполнить эту работу.

Лобков:  Я не могу не спросить вас еще об одном событии, о съезде новой партии. То есть, вы – член партии «Справедливая Россия»?

Пономарев: Нет, я не член партии, я - член фракции.

Лобков: То есть, вы должны оставаться во фракции «Справедливая Россия», хотя бы, допустим, вы из нее ушли с удовольствием. Партия, которую вы сделали сегодня, вроде как, ну, протокол о намерениях с Геннадием Гудковым. Это еще один вариант на тему, я помню, была такая партия у Рыбкина, я забыл, как она называлась.

Пономарев: Она называлась «Блок Ивана Рыбкина».

Лобков: Это была та самая «левая нога», которую придумал Б.Н. Ельцин.

Пономарев: Нет, «левая нога» - это «Справедливая Россия».

Лобков: Потом левой ногой стала «Справедливая Россия», и вот эта «левая нога» все время хромает. И хромает она так, что сейчас, похоже, разлетелась в клочья. Вот как вы считаете, партия, которую делаете вы, Гудков, она не разлетится в клочья? Потому что уже нет доверия этим «левым ногам», вот этим социалистическим партиям на российской почве.

Пономарев: Дело уже не в том, что левая или правая, дело в том, что невозможно сверху выстроить организацию. Ведь и «Единая Россия» - это не партия как партия. Это КПСС. Это некая структура, в которую объединены все чиновники РФ. Вот некоторых называют жуликами и ворами, хотя, я считаю, это некоторое обобщение. Но это просто такой вот конгломерат. Партия – это что? Это люди, которые объединены какой-то программой действий, общими ценностями, общими идеалами.

Лобков: Еще можно пополам поделить.

Пономарев: Это уже не работает, потому что единственное, что объединяет всю эту толпу людей – это любовь к В.В. Путину, соответственно, к своей собственной карьере. Ничего другого нет. Как только ты их начинаешь разделять, они начинают друг с другом конфликтовать, и вся конструкция рушится. Поэтому невозможно сверху сделать две ноги.

Лобков: И поэтому разрушилась «Справедливая Россия»?

Пономарев: Это одна из причин. Ее давно уже не было, этой ноги. Она была придумана в 2007 году, и с самого начала это не сработало. Как только Путин возглавил список «Единой России», тут же все с энтузиазмом накинулись на «Справедливую Россию», которую только что считали второй ногой. Кто-то испугался, какие-то люди туда перешли.

Лобков: Вы видите, что происходит. Оппозиция разругалась в очередной раз. Митрохин назвал Навального кремлевским проектом. В этот момент вы создаете партию. Гудков тоже сказал, что к Навальному у него есть вопросы. И вот это ощущение, что на оппозиционном фланге все время происходит постоянный напряженный разговор на повышенных тонах и на личностях, он многим наблюдателям не дает быть окончательно уверенным в том, что у вас получится. Тем более, к выборам 2016 года.

Пономарев: Мне, действительно, тоже очень печально от того, что происходит в оппозиции. Как известно, я всегда выступал за построение единых коалиций. Даже, когда было вокруг Болотной, там изначально люди хотели кого-то не брать, кого-то брать, я всегда говорил: «Надо брать всех». Либо все вместе, общегражданское движение, либо это отдельная партийная история. Не очень получается, потому что видно, что одна часть политического спектра начинает тащить одеяло на себя и приватизировать протест. Хорошо. Не получается. Давайте посмотрим на эти разные части и направления. Левые никогда не выясняют отношения между личностями. У левых все споры идут вокруг программных ценностей. То, что у нас есть действительно базовая идеология, вокруг которой идет дискуссия.

Лобков: Те же самые фигуры в новой комбинации, люди устают от этих лиц.

Пономарев: Дело не в фигурах. Дело в программных установках и в том, что партия делает.

Лобков: Можно подумать, они другие.

Пономарев: Они другие, потому что никакая из существующих партий на самом деле левой не является. Ни коммунисты по тому, что они делают, не являются левыми, ни «Справедливая Россия» по тому, что она делает. Мы пытаемся построить единую левую платформу, объединить ее, в которую могли бы придти все. Мы сегодня сказали, что давайте и КПРФ, и «Справедливая Россия», и «Яблоко», любые другие силы, которые говорят про социальную справедливость, давайте все жить вместе и давайте дружить.