Павел Каныгин: «Задержанным в Украине парням грозит преследование и в России, и в Украине»

Лобков: Павел, скажите, пожалуйста, как я понимаю, ребятам сейчас, как я понимаю, не позавидуешь. С одной стороны, Россия фактически от них отказалась. Ну, если не принимать в расчет последнее заявление министра Лаврова. А на Украине их ждет серьезный приговор. В любом случае, будет ли это приговор за терроризм, как предполагалось, или, как они говорили, переквалифицируют дело в шпионаж.

Каныгин:  Да, ситуация у них совсем непростая. Потому что непонятно, что их ждет здесь – в России, но и непонятно, что там происходит на Украине. Сейчас им пытаются помочь адвокаты, которые, в частности, участвуют в процессе по Савченко. Имею в виду, украинские адвокаты с украинской стороны присоединиться к этому процессу, но что получится, допустят их или не допустят – непонятно. Пока они не унывают. Притом, что сигналы, которые исходят от российских официальных инстанций, пока не очень оптимистичные. Например, как пишут украинские коллеги, со ссылкой на консула Грубого, он был у них на встрече буквально за день до встречи со мной. Ребята принимали его там, он приходил в госпиталь. Он сообщил затем в беседе с адвокатами ребят, что они с декабря…он подтвердил официальную версию Минобороны России, что они с декабря не являются военнослужащими, что они уволены, что они в составе народной полиции «ЛНР», что они наемники, стало быть.

Лобков: То есть и в России их теоретически, стало быть, можно достать их за наемничество, получается.

Каныгин: Получается, что в принципе да. Теоретически да.

Лобков: Павел, скажите, пожалуйста, вас легко допускали к ним? Украинские власти были заинтересованы в максимальной публичности этого дела? Ведь российская сторона неоднократно обвиняла украинское СБУ в том, что на них оказывается давление, в том числе, и физическое. Что по этому поводу вы можете сказать?

Каныгин: Ну я не видел. Я, конечно, не специалист по пыткам и не Amnesty International, но я не видел никаких следов. И мы оказывались с ребятами наедине. Каждую встречу у нас была возможность, не то что возможность, большую часть времени мы беседовали с глазу на глаз. Я спрашивал специально, было ли что-то такое. Ребята сказали, что нет. Я спрашивал про моменты какого-то психологического давления, морального, какого-то еще. Они сказали, что ничего такого нет. Конечно, к нам приходят следователи, ведутся какие-то беседы, но нет такого, что бы на нас давили и заставляли нас что-то делать.

Лобков: Можно ли сказать, что они начали активно сотрудничать с украинскими властями, давать показания, после того, как по одному из федеральных каналов показали интервью жены Александра, где она фактически в духе 1937 года от него отказалась. И после не могли связаться с родителями. Правильно ли я понимаю, родители не берут трубку или что-то происходит такое в Тольятти, о чем мы не знаем? Может, к ним родители поселили особистов в квартиру или что-то еще?

Каныгин: Родители Александрова, живут в Кировской области. Мы с ним вместе звонили, в том числе и с помощью моего телефона им на мобильный. Сначала были длинные гудки, в режиме ожидания телефон находился, а затем звонили снова и снова и абонент был уже недоступен. Телефон кто-то выключил. На что Александров сказал, что это нонсенс, такого не может быть, никогда такого не было, что бы он звонил, а мама не брала трубку. Конечно, тут можно гадать самое разное. То, что сняли сюжет про жену, на канале «Россия-24», продемонстрировали его, про жену Екатерину, это, конечно, Александрова очень сильно шокировало, и реакция у него была очень такая…

Лобков: То есть российское государство сделало все, что бы деморализовать самых элитных военнослужащих. Уж коли оно их туда послало, то оно должно нести за них ответственность определенного рода. А получается, что повторяется афганская история и чеченская 1994 года, когда они вообще никому не нужны, и на любой стороне им грозит преследование, в том числе, уголовное.

Каныгин: Получается, что да. И именно поэтому им нужно какое-то общение, они так

стремятся с кем-то поговорить. Они просят консула как можно чаще приезжать, консула Грубого. Они через следователей передают просьбы, в том числе и мне, чтобы я приходил почаще. Им действительно нужно какое-то общение, и после того, как пропала связь с родными, общение с журналистами для них остается единственным способом как-то донести…

Лобков: Они вам доверяют? Вы же можете оказаться агентом спецслужб. Они могут подозревать в вас подосланного тайного убийцу, кого угодно?

Каныгин: Как видите, я не оказался, не подосланный.

Лобков: Были подозрения?

Каныгин: В первый мой визит – да. Они немного сомневались, но затем все быстро прошло. Тем более, после того, как они, а они там имеют возможность кое-что смотреть в интернете, после того, как они посмотрели мой материал о себе, они сказали, что никаких вопросов нет, все так, как они сказали, так это и было опубликовано. Поэтому сразу же, начиная со второй встречи, были уже теплые отношения. Они, по крайней мере, воспринимают меня как…

Лобков: Интересная психология. Они шли только по приказу или они испытывали действительно симпатию «ЛНРовцам»? Это первый вопрос. И второй: то, что говорили украинские источники: что в случае неудачной операции их должны были ликвидировать свои же. Вот такие слухи проходили. 

Каныгин: Я спрашивал их об этом. Для них это больной вопрос. И они очень неохотно отвечали, и я, естественно, не стал давить или настаивать. Я спросил, могло ли быть такое, что по вам  «ЛНРовцы» открыли огонь, что бы вас не взяли живыми? Ответ был очень смазанный.

Лобков: Насколько это соответствовало их внутренним убеждениям воевать на стороне «ЛНР»? Или это был чистый приказ?

Каныгин: Они говорили именно так. Они не говорили ни о каких убеждениях. Они говорили о двойной зарплате. Александров, в частности, сказал, что была обещана двойная зарплата. Говорил, как и Ерофеев, что это не был никакой позыв. Они, как настоящие военные, делали то, что им приказано.

Лобков: Собираетесь ли вы теперь разыскивать их родственников для того, чтобы выяснить, что же происходит с их родственниками? Не взяли ли их, грубо говоря, в заложники, чтобы ребята там понимали, что каждое сказанное ими слово может отразиться на судьбах их семей?

Каныгин: Да. У меня есть это в мыслях. Правда, я пока не знаю, как это сделать технически, потому что мы все представляем, догадываемся, в какой они находятся ситуации. Раз одни днями не берут трубки, а потом телефон недоступен. Понятно все. Но, не знаю, что там будет. Все помним историю с Тимуром Олевским, который поехал в Тольятти и даже не доехал. Как будет там, узнаем, попробуем.