Владимир Сунгоркин: На ДОЖДЕ пора повесить портрет Путина

13/06/2012 - 16:15 (по МСК) Мария Макеева
Главный редактор «Комсомольской правды» Владимир Сунгоркин объяснил, зачем главреду «Новой газеты» Дмитрию Муратову скандал с Александром Бастрыкиным, рассказал о личности самого главы Следственного комитета и поделился впечатлениями о вчерашнем «Марше миллионов».

Макеева: Сегодня со мной рядом за столом главный редактор «Комсомольской правды» Владимир Сунгоркин. Владимир Николаевич, здравствуйте. У нас довольно серьезная тема. Не успело закончиться одно шествие и митинги, как начинаются одиночные пикеты. Буквально через 20 минут у здания Следственного комитета в Техническом переулке (все теперь хорошо знают этот адрес) начнется одиночный пикет у журналистов в поддержку Сергея Соколова, замглавного редактора «Новой газеты», который, как выяснилось, вынужден был скрыться за границей, опасаясь за свою личную безопасность. И от кого бы опасность грозила, казало бы - от главы Следственного комитета, страшно сказать, о чем мы сегодня все узнали из открытого письма, опубликованного главным редактором «Новой газеты» Дмитрием Муратовым. Как вам вся эта история? И как главному редактору крупного СМИ и как члену Общественного совета при ГУВД Москвы?

Сунгоркин: Я бы еще добавил, что я хорошо знаю и Диму Муратова, и Сергея Соколова.

Макеева: Соколов работал в «Комсомольской правде».

Сунгоркин: Оба работали в «Комсомольской правде». Я неоднократно встречался с Бастрыкиным, поэтому я, когда познакомился с этими материалами, я их воспринимаю как какой-то абсурд. Потому что именно Бастрыкин, пожалуй, наиболее интеллигентно себя ведущий из всех наших силовых руководителей. Вот более такого мягкого интеллигентного человека у нас нет.

Макеева: Мягко стелет, может быть, это тот случай?

Сунгоркин: Он себя вообще позиционирует как юрист, и порой возникало такое ощущение от общения с Бастрыкиным, что он дает, как принято сейчас говорить, некие сигналы, что, «ребят, я вообще по недоразумению в этом кресле, я вообще профессор, я вообще не силовик». И вот то, что Дима Муратов там заявляет, мне кажется, ситуация настолько абсурдная, что я бы не шел сейчас, не призывал идти в одиночные пикеты, или какие-то пикеты. Нужно очень добросовестное расследование в духе времени, может быть на полиграфе проверить и тех и других персон. Потому что у меня в голове не укладывается, что Бастрыкин может себя так вести. А журналисты люди эмоциональные все-таки.

Макеева: Давайте рассмотрим эту ситуацию подробно. Вот, скажем так, если есть какое-то действие, всегда возникает вопрос «зачем?», если предположить, что тут сильно перегнули палку. Зачем бы это нужно главному редактору «Новой газеты»? Почему?

Сунгоркин: С главным редактором все понятно. Для любого главного редактора скандал такого рода страшно выгоден, тем более газета, которая позиционирует себя как светоч, так сказать, и символ оппозиционного движения. Тут все понятно. Я пытаюсь понять, что случилось с Бастрыкиным, если даже поделить на два, на четыре, на шесть правду, там остаток. Я думаю, что это какой-то страшно нервный срыв у человека. Кстати, впечатление такое производил, что человеку очень трудно нести эту ношу. Наверное, там точно что-то было, но уж в каких, насколько серьезно мог Бастрыкин угрожать... Вы знаете, ну не верю я, что Бастрыкин может всерьез угрожать Соколову. Ну не верю я, что Соколову надо прятаться от Бастрыкина. От бандитов, от чеченских боевиков, от дагестанцев - можно понять, но прятаться от Бастрыкина - это тоже абсурд.

Макеева: Когда все-таки речь идет об издании, где журналистов убивают иногда, тут может быть…

Сунгоркин: Их убивают не следователи, не подчиненные, не сотрудники из приемной Бастрыкина.

Макеева: Тоже верно, хотя не все расследования доведены до конца. Но, тем не менее, если человек счел необходимым уехать за границу, это значит, что действительно что-то произошло серьезное.

Сунгоркин: Нет, не обязательно. Вы знаете, мы живем в такой реальности, когда, может быть что-то серьезное, а может быть люди стали очень изощренные, в том числе, и в журналистике. Я не исключаю, что посидели, прикинули, не отдавая себе отчет, на подсознании, что да, надо поехать за границу и спрятаться. Не признаваясь самим себе, что, а мы при этом очень здорово напишем, а мы расскажем, а мы создадим информационный повод. И вот это такая дьявольская вещь. Он даже сам себе не признается, что угрозы-то не было, а вот шум мы сейчас создадим информационный. Слушайте, ну не верю я, что Бастрыкин представляет опасность для Соколова.

Макеева: Хорошо. Давайте рассмотрим версию про страшный нервный срыв, который вы упомянули. Можно ли это связать с тем, что происходило в понедельник, буквально минувший, когда имя Бастрыкина резко возникло в новостях и многократно повторялось в связи с обысками в квартирах оппозиционеров? Тогда очень многие удивлялись и очень многие оставляли записи в Twitter, в том числе, и представители органов власти «что это такое?».

Сунгоркин: Вы знаете, проблема таких больших руководителей как Бастрыкин, и как Генеральный прокурор, добавим, как министр внутренних дел, как глава Верховного суда, что на них обрушивается огромное количество страшно негативной информации, которую они не афишируют. Это может быть связано с обысками, но я думаю, вероятность обысков крайне низка, вероятность влияния на психику человека этих обысков. У них же огромное количество информации о реальном состоянии коррупции, о реальных действиях тех или иных должностных лиц, о реальном состоянии страны, тех или иных институтов. Это очень сильно влияет на психику. Я вообще уверен, что на таких постах как министр внутренних дел, Генеральный прокурор, глава Следственного комитета, ну человек должен четыре года быть, после этого его надо убирать просто по медицинским показаниям. Слишком много черной какой-то информации. Я думаю, вот это все и выстрелило.

Макеева: Вы упомянули полиграф. Ну, журналисты, допустим, да. Как вы считаете, Бастрыкин способен согласиться на такое ввиду скандала?

Сунгоркин: Мне кажется, способен. Вы знаете, каким я его видел? Он человек-то очень близко к сердцу, возможно, это и есть причина - я гадаю, естественно, - он очень близко к сердцу принимал те же публикация Хинштейна. У него есть какая-то фирма у Бастрыкина в Чехии, Бастрыкин объяснял, правда, поздно объяснил: «Какая фирма? Я там квартиру купил, будучи профессором ВУЗа. Но для того, чтобы купить квартиру, - я не сторонник Бастрыкина, я не защитник, я просто вспоминаю эту карточную игру - я вынужден был завести эту фирму, потому что там такие законы. Я это сделал, будучи преподавателем ВУЗа». Точка. Хинштейн, тоже известный персонаж, непростой, подал это, что он ведет бизнес. «Да не было бизнеса», - говорит Бастркин. Но он очень переживал за это. А уж это было года 4 назад, а уж что там сейчас, сколько всего грязи накопилось, ну жизнь у нас, прямо скажем, не идеальная.

Макеева: Вы все-таки сравниваете Хинштейна и, скажем так, журналистов «Новой газеты». Соколов, кстати, не был автором этой статьи, он просто был замглавного редактора, поскольку он является, он был как бы ответчиком в этой ситуации, приносил извинения от редакции. Это что, немножко разные методы работы, да-нет?

Сунгоркин: Вообще Соколов… Там два Соколовых. Тот Соколов, который вот сейчас скрывается за границей…

Макеева: Это тот Соколов, который изначально из «Комсомолки».

Сунгоркин: Да, они оба из «Комсомолки», вы знаете.

Макеева: Другой тоже?

Сунгоркин: Оба. Они все из «Комсомолки». Там 90 % из «Комсомолки». Он тоже много писал, он всегда был пишущим человеком. Поэтому я бы как-то не делал такого разделения, не стал бы на булавки насаживать. Вот Хинштейн - он среди этих бабочек, а этот - среди стрекоз. Нет, они похожи, на самом деле, по большому счету: оба публициста, оба неистовые, оба страстные, оба сгребатели чего-то там интересного. Я думаю, все-таки здесь больше эмоций журналистских, мне так кажется, и журналистской игры.

Макеева: Как дальше, как вы думаете, события будут развиваться? Люди, так или иначе, имею в виду журналистов, которые намерены выйти на пикетирование Следственного комитета, это они, вероятно всего, и сделают, потому что это активная кампания.

Сунгоркин: Вы знаете, время меняется, на самом деле. И если бы года два назад еще, то ничего бы не изменилось, все бы сделали вид наверху, что, собственно, ничего не было. Но так как сейчас другая игра идет, и другая политическая ситуация и плюс Интернет, который сегодня на гораздо большую аудиторию работает, я подозреваю, что Бастрыкин бы очень хотел, чтобы Бастрыкин как-то объяснился. И объясняться ему надо сегодня. Ну, так уже принято.

Макеева: Уже принято, что в тот же день.

Сунгоркин: Уже надо объясняться. Мне кажется, если он будет молчать, то время работает против него. А возможно, они готовят какую-то такую продуманную аргументированную такую вот ответку, как говорят в некоторых кругах.

Макеева: Да? В каких?

Сунгоркин: Ответкой они называют. Но лучше бы сегодня. По мне так кажется, что надо сегодня.

Макеева: К вопросу об изменениях в обществе, которые приводят к тому, что Следственному комитету приходится ответку в тот же день готовить. Это мы вернулись к теме вчерашнего шествия, митинга и так далее. Я сейчас читаю отзывы, отзывы, надо сказать, довольно вялые относительно вчерашнего события. Но некоторые функционеры «Единой России», естественно, что какая обычно в таких случаях пишется, сообщают о том, что протест сходит на нет, повестки дня нет, того нет, сего нет. Что мы наблюдали вчера? Вы опять же, как журналист и как представитель Общественного совета при ГУВД….

Сунгоркин: Я там был, да.

Макеева: Наблюдали это все. Наблюдали большое количество людей, так или иначе, которые все готовы сохранять…

Сунгоркин: Да нет, все, что вчера было - это такая смесь инфантильности, на мой взгляд. Инфантильности, абсурда, цинизма некоторых людей. Почему абсурд? Выступает Касьянов, который кричит, криком кричит, что в октябре этот режим падет. Но после него или перед ним непосредственно выступает Иван Миронов, которому аплодируют гораздо больше. Иван Миронов сидел в тюрьме за нападение, за покушение на Чубайса, лучшего друга Касьянова. Слушайте, ребята, вам надо что-то определяться там, потому что вообще-то, если даже режим падет, то там не Касьянов победит. Я думаю, что режим не падет, я на это сильно надеюсь, что победят ребята типа Ивана Миронова. И вообще, я зашел сегодня к вам, мне кажется, вам тоже уже пора вывешивать портрет Путина здесь, переходить в его поддержку. Потому что, судя по вчерашнему митингу, там вообще-то гораздо больше народу нелиберального, не дай бог они победят. Там Ивану Миронову митинг аплодировал гораздо азартнее нашего всеми уважаемого Касьянова. Он закрикивал, но…

Макеева: Мы освещаем события, Владимир Николаевич. А у вас портрет Путина висит в кабинете?

Сунгоркин: У меня обязательно висит портрет Путина. Нет, вот вам говорю, вы меня спросили про митинг - это уже абсурд. Ведь весь митинг собран на одной идее – давайте свалим Путина. Ну хорошо. Что дальше? А дальше (посмотрите вчерашний митинг) послушайте, вникните, а дальше за Миронова гораздо больше. И Миронова я тоже лично знаю. Я работал с его папой, в свое время, Борисом Мироновым, таким же неистовым националистом. Что за собой несет Миронов, и какая у него огромная поддержка, и у папы Бориса и у сына Ивана поддержка огромная. И у них очень стройная теория, очень стройная теория. Но по этой теории, эти ребята при победе первым делом вот эту всю демократию закроют в течение 24 часов. А вы их поддерживаете.

Макеева: Вы так окинули рукой, как будто здесь оргкомитет митинга и шествий.

Сунгоркин: Ну, не без этого.

Макеева: Владимир Николаевич, я бы попросила.

Сунгоркин: Я же смотрю канал ДОЖДЬ.

Макеева: И?

Сунгоркин: Вам надо срочно меняться.

Макеева: Вы недостаточно нас внимательно смотрите, я хочу вам заметить, Владимир Николаевич.

Сунгоркин: Нет, конечно, внимательно.

Макеева: Еще раз: мы освещаем события, и будем освещать тот момент, когда они будут происходить, безусловно. Что касается изменений все-таки в обществе, которые приводят и к позитивным результатам. Я так понимаю, когда чиновник отвечает за свои слова, сказанные или не сказанные, или на обвинении только - это позитивный результат. Можно ли это считать следствием, в том числе, и уличной активности, гражданской активности?

Сунгоркин: Конечно. Нам надо же как-то пройти, чтобы вот здесь позитивное, а там что-то пошло, теоретически, а там пошло негативно, не успели оглянуться, и уже куда-то привело, ой-ой-ой.

Макеева: Как сделать так, чтобы сохранилась вот эта вот позитивная часть, соответственно?

Сунгоркин: Ну, как, очевидно, надо…

Макеева: Люди перестанут выходить на улицу, и чиновники также себя начнут вести как обычно?

Сунгоркин: Нет, пусть выходят, но надо выходить уже по партиям.

Макеева: Ах, вот в чем ваше предложение.

Сунгоркин: Конечно. Если есть партия Касьянова, Рыжкова, Пархоменко и Навального, то пусть они проводят митинг. Тогда многие вещи станут понятнее. А что было вчера или когда, вчера у нас митинг, позавчера?

Макеева: Вчера? Быстро события эти куда-то…

Сунгоркин: Видите как бурно события?.. Ведь собралось, действительно все гордятся, 100 человек, 200 человек, я не знаю, 200 тысяч, 100 тысяч, 40 тысяч. Много. Но это же публика, которую ничто конструктивно не объединяет. Касьянова и Миронова там видели, там всякие ребята стояли. Нормально все будет, если вот партия Ивана Миронова, вот партия Михаила Михайловича Касьянова, тогда мы будем понимать, кто, собственно, какую силу собой реально представляет. Реально, а не в воображении. Это очень интересная вещь.

Макеева: Давайте Владимир Николаевич вернемся к началу разговора, уже под конец нашей беседы. Вы упомянули по поводу «Новой газеты», что да, там все из «Комсомольской правды». Как же так вышло, что из вашей газеты, где у главного редактора портрет Путина на стене висит, все журналисты – хоп! - и оказались в самом оппозиционном, как вы его определили, издании?

Сунгоркин: Это же мезозойская совершенно история. Они ушли в 93-м году. Я тогда был всего-навсего коммерческим директором. Тогда шла битва между тоже различными партиями. главным редактором тогда был Фронин Владислав, который сейчас главный редактор «Российской газеты». Это абсолютно старинная история. У меня с Димой прекрасные отношения, со всеми, кто ушел, взаимоуважительные, я надеюсь. Но нельзя отнять, что ребята очень радикально настроены. Вот они и уходили, радикально настроенная группа уходила, а более консервативные оставались. Это было в 93-м году.

Макеева: То есть, до Путина, сильно до Путина?

Сунгоркин: Ой, сильно.

Также по теме
    Другие выпуски