Валерия Гай Германика о том, как снимать кино без мата, в чем разница между Бондарчуком и Эрнстом и об истинном православии

Дзядко: Я бы хотел начать наш разговор с вашего последнего фильма, который последние три дня все смотрели, все ломились, чтобы успеть до сегодняшнего момента – вступления в силу закона о запрете мата на экранах, в частности. Прокат длился три дня, что будет дальше с фильмом?

Гай Германика: Не знаю. Мне кажется, это продюсеру решать, потому что они вряд ли будут слушать меня. Я бы хотела, чтобы он был в интернете, наверное, как-то. Ну и чтобы закон отменили.

Катаев: Кстати, продюсер Бондарчук на пресс-конференции после показа на Московском кинофестивале сказал, что режиссера слушать не будем и мат запикаем. Все-таки вас будут слушать?

Гай Германика: Не будут. Кажется, нет. Как бы я этого ни хотела, я очень расстроилась, на самом деле. Я боюсь запикивать, потому что это же не репортаж. Я понимаю, что репортаж можно запикать, а кино – вряд ли. Нужны дополнительные средства, чтобы переозвучить, поэтому, мне кажется… кто вообще за это будет платить – я не знаю. Вообще неизвестно, все это покрыто мраком. Они дают уже интервью, продюсеры, в которых я читаю, что они собрались чего-то делать. Меня пока никто в известность не ставил. Я не очень хочу быть в протесте, но к протесту я буду готова, если что.

Давлетгильдеев: Возможен вообще без мата этот фильм?

Гай Германика: Написан он был, в принципе, без мата. Но когда к нам пришли настоящие художники свою среду разыгрывать, на площадке разрослись как-то органично, он начали так разговаривать, потому что у них не было слов в тексте. Не было просто. И они импровизировали. И невозможно было, ну я не представляю это по-другому. Это так, как оно сделано.

Давлетгильдеев: Я это тоже не представляю, и не только разговоры художников, мне кажется, что они абсолютно логичны именно с этим текстом.

Гай Германика: Ну да, конечно. Он такой и должен быть.

Катаев: В процессе работы Бондарчук корректировал что-то? Когда он слышал мат, он понимал, что закон будет скоро?

Гай Германика: Он вообще не слышал, он очень занятой человек.

Дондурей: Мне кажется, что постановление, которое сегодня начнет действовать, оно как раз очень поспособствует, это открытие рекламной кампании этого фильма, потому что, я убежден, будет две версии фильма: одна, сделанная, как вы там его чудесно назвали – космический продюсер… где-то в одном из интервью. И я с этим абсолютно согласен. У Бондарчука будет официальная версия, там запикали. И потом будет и в сети, и ночные сеансы, по клубам, всюду будут люди знакомиться, чтобы попасть на этот фильм, будет альтернативный прокат. Они к этому же все ведут – чтобы был настоящий хороший альтернативный прокат. И люди много будут смотреть именно потому, что он будет неправильный, изуродованный, официальный. Я думаю, что будут две версии.

Гай Германика: Это ужасно, что вы говорите вообще. Это так страшно.

Дондурей: Почему? Будут две версии – режиссерская и человеческая.

Гай Германика: Не хочу уродовать свой фильм, я его готовила очень долго и вообще.

Давлетгильдеев: Это же личная ваша история.

Гай Германика: Это вообще мой личный фильм. Не то что история, вообще фильм сам очень мне дорог, как любой фильм, который… У меня не было премьеры шесть лет, я когда его снимала, не знала, что будет такой закон принят. Сегодня я очень сильно расстроилась, потому что многие приехали из Питера, еще откуда-то, начали звонить: «Лера, где посмотреть, что делать, что происходит?». Кто-то мне пишет: «Мы не купили билеты в эти два дня, потому что не было билетов». Люди хотят продолжать смотреть кино, а это невозможно.

Дондурей: Это будет возможно, поверьте.

Гай Германика: Это нож в спину художнику.

Катаев: Вы знаете, что Никита Михалков и советник президента Владимир Толстой против этого закона. Может, и вам с ними объединиться и пойти единой массой против этого?

Гай Германика: Я объединяться не готова, на самом деле, я так, знаете, смычком предпочитаю.

Катаев: С Никитой Сергеевичем, мне кажется, вы познакомились на кинофестивале, можно с ним как-то.

Гай Германика: Мы не на фестивале с ним познакомились. Но дело не в этом. Дело в том, что это должны решать какие-то сильные движущие силы.  Я – просто художник, с меня вообще взятки гладки.

Дзядко: Из ваших слов, из вашего ответа на мой первый вопрос создается ощущение, что вот, вы сделали свою картину, а что с ней там дальше будет, чего там про нее решат, какой она жизнью будет жить, вас это как будто бы уже не беспокоит и вовсе не волнует.

Гай Германика: По факту – да. Это нормально.

Тыркин: Как не беспокоит, если вы сказали, что вы в ужасном сегодня настроении?

Гай Германика: Про мат – да. Меня беспокоит, что будет что-то там испорчено в ней. Но я с этим ничего не могу сделать. Это ужасно – бороться против того, против чего ты ничего не можешь сделать. Это не моя вообще тема.

Давлетгильдеев: А как-то из-за этой ситуации изменится ваша работа с продюсерами? В рамках следующих проектов?

Гай Германика: Вряд ли.

Давлетгильдеев: Почему?

Гай Германика: Ну а как она может измениться?

Давлетгильдеев: Ну каких-то других людей себе выбирать, не знаю. Не с Бондарчуком, например, работать, а с кем-то более…

Гай Германика: Я Феде дико благодарна, еще раз хочу сказать это, надеюсь, до него это дойдет. Я ему очень сильно благодарна, потому что никто, кроме него, это не сделал. А он это сделал. И это для меня много значит. Я бы хотела, конечно, с ним работать. Но, видимо, будут новые условия. А я не могу, что я могу вообще?

Катаев: А ведь подобные законы созданы еще и для того, чтобы в них включалась самоцензура. При съемках дальнейших фильмов вы будете с матом, с курением? Как с этим будете справляться? Включится ли в вас самоцензура?

Гай Германика: Я буду как всегда пытаться уложиться в какие-то рамки, я же всегда пытаюсь в них уложиться. Я работаю на телевидении, это большой опыт, когда тебе ставят рамки и говорят: «Делай, что хочешь. У тебя есть свобода, но она ограничена», и приходиться как-то выкручиваться. Я не знаю, я пишу новый сценарий, мне фильм сейчас снимать в сентябре, я думаю. Посмотрим.

Катаев: Например, в «Классе коррекции», премьера вчера была в «Гоголь-центре», продюсер намеренно сказал: «Снимать без мата, без курения и без сексуальных сцен».

Давлетгильдеев: Но сексуальные сцены еще, по-моему, не запретили.

Тыркин: Без крупных планов половых органов.

Гай Германика: То есть я сделала best. Отожгла по полной прям на два дня. Круто.

Дондурей: Мне кажется, как раз Валерия – большой профессионал, судя по ее телесериалам, она умеет делать так, чтобы Первый канал это мог показать. Этот фильм в его нынешнем состоянии на телевидении нельзя показать никогда, ни в каком виде, и это блеск, и это потрясающее свойство этого фильма. Это тотально антителевизионное кино.

Тыркин: Мне кажется, этот фильм – это реакция Леры на то, что она снимала, были прекрасные сериалы, но не кино.

Гай Германика: Может быть.

Дондурей: И в этом смысле это очень авангардный фильм, в этом смысле, может, и в других.

Катаев: Фильм снят вовремя, можно сказать, эпиграфом к нашему времени, когда вы использовали песню группы «Пикник» «Говорит и показывает»…

Гай Германика: Вообще как будто новая жизнь у этой группы появилась.

Катаев: А говорить и показывать запрещено, получается. Говорить матом и показывать курение табака.

Гай Германика: Видите как, нашелся к шарику горшок и хвост ко дню рождения.

Давлетгильдеев: А тренд на эту песню группы «Пикника» кто выбрал – вы или Рома Зверь?

Гай Германика: Я. Рома помогал наводить коннект между мной и артистами, потому что мне было некогда этим заниматься. Он лучше объяснил, куда, чего.

Давлетгильдеев: А почему самих «Зверей» не было, это ваше решение или его решение? Он же был музыкальным продюсером, насколько я понимаю.

Гай Германика: Да, мы вместе были, просто он помог добыть мне песню и все.  Почему его не было? Потому что он в другом месте будет.

Давлетгильдеев: Мне кажется, во всех фильмах Леры появлялись треки «Зверей». «А где «Звери»?», - подумал я на финальных титрах.

Гай Германика: Ну вы представьте это со «Зверями».

Давлетгильдеев: Нет, не могу.

Гай Германика: Вот и я не могу.

Катаев: Вы затронули телевидение. В чем отличие работать с продюсером Эрнстом от продюсера Бондарчука? Есть специфика работы с Эрнстом?

Гай Германика: Я с Эрнстом сделала два проекта, а с Федей – один. Они совершенно разные. Они оба очень крутые, как продюсеры они прям классные. Это люкс, я считаю. Это счастье для режиссера – поработать с ними. Дело в том, что Эрнст все-таки больше следит за своей поляной, что у него там происходит, на орбиту нельзя запустить то, что им неотконтролировано.

Дзядко: Следит за своей поляной – в смысле пристально рассматривает материалы?

Гай Германика: За своим каналом, что туда выходит. Он обязательно должен утвердить и все такое. А Федя занимался своими делами, мы вообще не встречались, не общались. Он увидел по факту просто фильм – и все.

Тыркин: И что он сказал, когда увидел?

Гай Германика: Он сказал, что классно, что это лучший мой фильм. У меня всего их два, поэтому чего там лучший - не лучший.

Давлетгильдеев: А вам как кажется – лучший фильм?

Гай Германика: Каждый новый фильм всегда лучший, потому что то – это уже история моя.

Давлетгильдеев: То есть Лера Гай Германика сейчас – это кино?

Гай Германика: Я думаю, да, на 100% да. Это все, что у меня сейчас в профессии.

Катаев: А «Краткий курс счастливой жизни» - это тоже…

Гай Германика: «Краткий курс счастливой жизни» - это была тренировка цветовая к фильму «Да и да». Мы там пытались красить и что-то делать. «Краткий курс счастливой жизни» - это совсем-совсем был заказ, его было весело снимать, очень комфортно и хотелось.

Тыркин: Но там была сцена, которая происходила в мастерской художников с Катей Волковой, то есть это вполне себе тоже такая арт-подготовка.

Гай Германика: Была да, точно.

Катаев: С одной стороны, в прессе существует штамп, что вы – скандальный режиссер, что вас многие боятся. С другой стороны, вас готов видеть на государственном главном федеральном канале страны главный продюсер страны Константин Эрнст. Получается, вы немного и официальный режиссер, которого готовы принимать даже наверху на таких важных каналах. Вы чувствуете эту важность свою?

Гай Германика: Я работаю, я не отвлекаюсь на всякий вздор.

Давлетгильдеев: Хочется больше быть на альтернативных, андеграундных показах, которые будут у этого фильма, или будете таким официальным режиссером сериалов на главном канале страны?

Гай Германика: Я хочу совмещать, потому что это две разные мои стороны, без которых я уже… просто мне это нужно. В некоторых моментах это жизненно необходимо, потому что без сериалов не сваришь каши вообще никакой.

Тыркин: Сериалы – это сейчас не ругательное слово, а второе – Эрнст настолько продвинутый продюсер, что он стремиться не подавить как-то Леру, а наоборот, ассимилировать,  что ли.

Гай Германика: Это крутое поле для самовыражения, там можно по хардкору врубиться на Первом канале. Кино необходимо для души, потому что это то, что у тебя накапливается, диалог короче.

Катаев: Между прочим, не зная, что вы будете сегодня у нас в гостях, я вчера посмотрел ту самую серию, 66-ю, в сериале «Школа» и последнюю серию, в которой хоронят девочку, главную героиню, и понял, что действительно Первый канал хардкор позволяет, правда?

Гай Германика: Да. Причем, она шла без рекламы, вот эта однокадровая серия.

Катаев: А сейчас можно будет такое снять?

Гай Германика: Я не знаю вообще, я просто не в теме. Я что-то сняла уже для Первого, должно выйти.

Давлетгильдеев: Это что-то – это хардкор?

Гай Германика: Нет, мелодрама.

Дондурей: Про любовь, 4 серии. Как называется?

Гай Германика:  «Майские ленты» я ее назвала. Она очень поэтическая такая штучка.

Катаев: У нас «Гоголь-центр» здесь присутствует незримо, и там была дискуссия такая про цензуру в театре. И Капков, министр культуры Москвы, сказал такую интересную, на мой взгляд, мысль: «Давайте разделим просто (ну тут можно и про театр, и про кинотеатр говорить): в одних кинотеатрах и театрах можем показывать фильмы запиканные, а в других – что хотим, то и делаем». Согласны с ним?

Гай Германика:  Конечно.

Тыркин: Малый, типа МХТ, где нельзя,  где будет классика, а есть типа «Гоголя», где идет остальное.

Гай Германика: Раньше тоже были залы для курящих и для некурящих. А потом все….

Давлетгильдеев: Черных и белых разделяли когда-то.

Дондурей: Мне кажется, вообще российская культура вся построена на двуверии, двуязычии, двойном сознании, разделении.

Давлетгильдеев: Это шизофрения.

Дондурей: Это не шизофрения. Это хитрость российской культуры.

Давлетгильдеев: То есть это нормально?

Дондурей: Конечно, нормально. Быть одновременно суперофициальным режиссером Первого канала и супермодным режиссером андеграунда. Вы смотрите, как пишут: «Тот, кому не нравится этот фильм, может быть замечательным человеком, хорошо готовить, заботиться о ближних, делать всякие хорошие дела, но в кино он при этом не понимает ничего. То есть совсем ничего». Совсем. И это супер, это Бондарчук андеграунда – Валерия. И это очень важно. Невероятный продюсер Бондарчук, который понимает, что наряду со «Сталинградом» в 3D нужно делать вот такие фильмы, и они и в народ, и в Кремль попадут, только по другой дороге.

Давлетгильдеев: Но попадут.

Дондурей: Обязательно, обязательно. 

Конец первой части

Продолжение разговора с Валерией Гай Германикой смотрите во второй и третьей частях видео