Вадим Клювгант: Верховный суд время от времени проявляет свойства цивилизованного суда

Кремер: Ваша версия, почему это получилось? Мы вас, конечно, поздравляем.

Клювгант: Спасибо всем, кто поддержал. Решение принял президиум Мосгорсуда. Ему отдают должное за то, что судьи нашли в себе мужество хотя бы для такой мудрости, такого первого шага в сторону справедливости.

Кремер: Все-таки что произошло? Почему именно Николай Кавказский?

Клювгант: Я не знаю, почему именно Кавказский. У других наших узников есть другие защитники, мы все работаем на один результат. Я думаю, в этом конспирологии никакой искать не нужно. Здесь сошлись несколько факторов. То, что мы обращались с многочисленными жалобами и получили на них стандартные отписки, отказы – это факт. То, что уважаемый Владимир Лукин делал то же самое и получал такие же отписки – это тоже факт, в том числе и по Николаю Кавказскому. В данном случае случилось то, что в Верховном суде после всех отказов Мосгорсудом в Мосгорсуде по жалобе Владимира Лукина на следующей ступени обжалования было издано постановление о возбуждении надзорного производства. То есть было признано, что есть основание пересмотреть эти решения. Это постановление запустило процедуру Мосгорсуда. Оно по своему содержанию беспрецедентно в жесткости оценок, принципиальности подхода судьи Верховного суда. Там камня на камне от всех московских решений не оставлено.

Кремер: Тем не менее, вы первый, кто обратился в Верховный суд.

Клювгант: В данном случае обращение было Владимира Лукина.

Кремер: То есть никто из других адвокатов «болотных» узников в Верховный суд не обращался?

Клювгант: Я не знаю. В «болотном деле» около 30 человек, у всех разные ситуации, разные стадии, разные сроки.

Кремер: Вы первые, кто получил такое решение.

Клювгант: Да. Я обращаю внимание, что когда Верховный суд занимает такую позицию, нижестоящий суд, даже если это президиум Московского городского суда, отмахнуться от этого, как от защиты, не может.

Лобков: Может ли эта беспрецедентность служить прецедентом? Может ли это быть неким шаблоном, по которому в дальнейшем будут действовать другие защитники и судьи Верховного Суда?

Клювгант: Я бы хотел уйти от шаблонов, потому что пока шаблоны нам пока отказывают во всем, когда мы обжалуем аресты. Здесь, скорее, можно говорить о попытке создания некого неформального прецедента, нешаблонного. Мы получим постановление президиума Мосгорсуда, где будет мотивировочная часть. Мы ее еще даже не слышали. Только результативная часть объявлена. Мы проанализируем внимательно, сопоставим, что написал Верховный суд и что ответил президиум Мосгорсуда, и попытаемся из этого создать некую позицию для использования в дальнейшем  и нами, и другими нашими коллегами. В этом смысле неформальный прецедент возможен.

Кремер: Вы еще не получили постановление, при этом Николай Кавказский уже дома. Есть ли в этом что-то необычное?

Лобков: Обычно ФСИН требует каких-то безумных бумаг, они идут Почтой России…

Клювгант: Я понимаю, о чем вы говорите. Месяц назад мы с вами говорили, какие большие очереди на вход в тюрьму. Этот путь сегодня каким-то чудом удалось пройти за несколько часов. Началось все с того же самого: мы еще не получили бумагу из Мосгорсуда, начальник на совещании, совещание закончится в пять. В результате в 8-ом часу все случилось.

Кремер: Почему? Где тот рычаг?

Клювгант: Уровень суда, безусловно. Президиум Мосгорсуда в пределах Москвы – это высшая судебная инстанция. Руководство исправительного учреждения или следственного изолятора тоже понимает, что оно иногда может быть призвано к ответу. Недавно был освобожден от должности руководитель другого следственного изолятора «Матросской тишины». Никто этого не хочет. Закон требует при принятии судом решения об изменении меры пресечения с ареста на любую другую немедленного освобождения. Значит, как только они это получили, когда у них не было никакого противовеса, более сильного, чем закон, они исполнили закон.

Лобков: Какие свои аргументы вы считаете ключевыми в убеждении, что Кавказский должен быть отпущен под подписку о невыезде? Или все на неформальных отношениях Лукина, Лебедева?

Клювгант: Никаких тут неформальных отношений нет, потому что это далеко не всегда так бывает, что если такая цепочка людей задействована, то все срабатывает. Подписки о невыезде у нас тоже нет, у нас домашний арест. Я считаю, что вообще никакой меры пресечения быть не должно. Есть два слоя: во-первых, должны быть обоснованные сведения о том, что человек подозревается не на пустом месте в совершении преступления, за которое есть наказание в виде лишения свободы три года и больше. Этого нет. Во-вторых, это еще тоже автоматически не означает необходимость меры пресечения, не говоря уже про арест. Нужно, чтобы были обстоятельства, факты о том, что пытался скрыться или будет пытаться продолжить преступную деятельность, угрожать, противодействовать следствию или суду. Если ничего этого нет, никакая мера пресечения не должна избираться. А арестовывать можно по закону только тогда, когда нельзя не арестовать. Наши аргументы – все, что я перечислил, плюс к этому – у него, несмотря на его молодой возраст, достаточно серьезные проблемы со здоровьем, год тюрьмы очень не поспособствовал улучшению, а поспособствовал обратным процессам. Это тоже весьма не шуточная вещь. В условиях тюрьмы, ни лечиться, ни пытаться вести нормальный образ жизни невозможно. На него достаточно посмотреть, послушать – это человек абсолютно правильный, он гражданин. Пытаться выдавать его за преступника, да еще недобросовестно себя ведущего под тяжестью обвинения…

Кремер: Сейчас Николай Кавказский будет носить браслет, как Александра Духанина? Он сможет посещать врачей?

Клювгант: Ему сформулирован ряд ограничений: ему запрещены контакты со всеми лицами, имеющими отношение к делу, по которому он обвиняем, кроме защитников, ему запрещены телефонные и интернет-коммуникации, запрещено менять место жительства. Ему разрешено посещение медицинских учреждений то ли по показаниям, то ли по согласованию с врачом. Все это будет контролироваться соответствующими людьми из службы исполнения наказаний.

Кремер: Браслета при этом на нем нет?

Клювгант: Не знаю, может, уже есть, я его не видел. Он человек очень совестливый, не будет баловаться. Раз так, значит, будет так.

Лобков: Ждете ли вы смягчение условий в другой части, например, много было жалоб на стеклянные душные клетки, многочасовое ожидание судебных заседаний в полутораметровых стаканах. Есть ли у вас чувство, что «болотное дело» пошло немножко по-другому?

Клювгант: Во внешних проявлениях, самых безболезненных для обвиняющей стороны, некоторые подвижки есть. Изменился сад судебного заседания: он теперь гораздо более просторный, там больше воздуха, в нем есть окна. В этих аквариумах они сейчас находятся в более просторном положении, им не так тесно. Но там такие же жестки лавки. Конвойные помещения более современные и просторные, там можно присесть. Но сказать, что это какой-то прорыв, я не возьмусь. Это некоторое облегчение. Но тюремные условия остаются тюремными, подъем в 6 утра, возвращение к полуночи или даже за полночь, на следующий день все снова, отсутствие нормального питания в течение всего дня, когда судебное заседание. Это же не маргиналы какие-то, а люди очень образованные, активные.

Лобков: Среди них много не очень здоровых людей.

Клювгант: Верно. Все они хотят работать интеллектуально, они хотят защищаться, не только с помощью адвокатов, но  и сами. Для этого у них должна быть свежая голова и состояние здоровья, хотя бы минимально позволяющее этим заниматься.

Лобков: Есть версия, что в последнее время Верховный суд стал заботиться о своем реноме. Например, разговоры о том, что может быть пересмотрено дело Лебедева или Ходорковского. Сегодняшнее решение… создается ли у вас такое ощущение?

Клювгант: Что будет по делу Ходорковского и Лебедева, мы узнаем уже в следующий вторник 6 августа на заседании в Верховном суде. А вообще я, пожалуй, соглашусь с вами, что Верховный Суд время от времени проявляет такие свойства цивилизованного суда. И председатель Вячеслав Лебедев персонально, и решения, принимаемые Верховным судом, я не могу сказать, что это приобретает черты устойчивой тенденции, но то, что проявления такие есть в наше очень непростое для правосудия время, уже заметно в положительном смысле.