Режиссер Константин Богомолов: «Власть должна гордиться тем, что профинансировала „Левиафана“»

Фишман: Константин, добрый вечер. Я возвращаюсь к фильму «Левиафан», который мы продолжаем обсуждать, и эта ситуация, которая заключается в том, что за многие десятилетия поразительный, феноменальный успех, уже очевидный, российского фильма, и его автор, и сам фильм, кажется, здесь, в России, у себя дома попадают в полную изоляцию в лучшем случае. Насколько вы удивлены такому развитию событий?

Богомолов: Ничему не приходится удивляться давно уже, поэтому я не сильно удивлен такому развитию событий. Я, скорее, удивлен некоторой недальновидности культурных властей, которые вместо того, чтобы гордиться и радоваться успехам русского кино и, выражаясь театральными терминами, нанимать это обстоятельство себе на пользу, вместо этого сопротивляется, делает вид, что этого не происходит, что нет этого успеха или что этот успех связан не с художественными причинами. Хотя совершенно очевидно, что это, в первую очередь, художественный успех русского кино.

Фишман: А чем вы это объясните? Ведь государство при этом еще и…но это был не этот министр культуры, а при предыдущем комиссия согласилась выделить средства на софинансирование этого фильма, но тем не менее, государство участвовало в создании этого фильма. Почему оно так не хочет приобщиться к этому успеху?

Богомолов: Ничем не могу объяснить, кроме как очевидной недальновидностью и, возможно, какими-то внутренними причинами. Может, кому-то картина не понравилась из влиятельных людей, может быть, что-то не так, может быть, критика Русской православной церкви как-то повлияло на это. То, что государство не боялось участвовать в софинансировании картины – это прекрасно и это показывало ум государства. То, что сегодня государство игнорирует успех этой картины – даже если встать на точку зрения государства, это недальновидно. Понятно, что это объясняется, наверное, какими-то личными амбициями участников культурного процесса. Это не только высокохудожественная картина, это еще и очень смелая картина, небывало смелая. Я не могу назвать себя трусливым человеком, человеком, который чуждается какой-то актуальности и жесткости высказываний.

Фишман: Вы – точно нет, я поэтому вам и звоню. 

Богомолов: Но даже я при просмотре этой картины был поражен степенью ее жесткости, честности, бескомпромиссности и мужественности, с которой режиссер это делает и выносит это свое суждение на суд зрителя. Помимо всего прочего, эта картина не только говорит о художественной состоятельности русского кино нового времени, но и о том, что эта великая традиция русского кино никуда не канула. Она еще и говорит очень важную вещь о возможности современной России, в том числе на государственные деньги осуществить свободное, нецензурированное, жесткое, иногда жестокое высказывание. Власть должна гордиться, что она профинансировала эту картину и продемонстрировала этим свою толерантность, и свою свободу, свою независимость и уверенность в себе. Но сейчас, мне кажется, совершенно недальновидные поступки совершаются.

Фишман: Смотрите, бывшее Министерство культуры участвовало в этом, нынешнее отмежевывается, и министр, когда комментирует Звягинцева, он говорит: «Мы не будем давать деньги на то, что оплевывает России». Это практически прямая цитата. Ему возражают в социальных сетях, звучит мнение, что это не деньги Министерства культуры, это деньги налогоплательщиков в целом. Но, тем не менее, есть позиция, и на ней министр культуры настаивает. Что вы думаете?

Богомолов: Министр культуры признает, что кино Звягинцева – это высокохудожественное кино, это мощносделанная кинокартина. Это самое важное. Я надеюсь, мы находимся не на какой-то более низкой ступени прогресса в осмыслении искусства, чтобы не понимать, что в искусстве бывают разные смыслы: за и против. Но если это сделано талантливо и убедительно – это самое важное в искусстве. И гордимся мы не тем, о чем говорит литература и кино. Литература и кино могут говорить о прекрасных вещах, но если они говорят бездарно – это позор, а не гордость. А вот если они говорят очень талантливо и убедительно, говорят о жестких вещах, тяжелых, трудных для восприятия, неприятных, может быть, то этим надо гордиться, и на это надо давать деньги людям, которые умеют делать искусство, которые владеют формой, как бы они не мыслили. 

Я уж не говорю о том, что Достоевский с его «Бесами» тоже, знаете, не самое лицеприятное изображение России, например. И Россия там представлена каким-то совершенно…точнее, там практически нет, если вообще есть, положительных персонажей. Это какой-то страшный уродливый цирк мерзавцев, подлецов, извращенцев и так далее. Я уж не говорю о Гоголе. Давайте тогда запретим, как царская цензура запретила «Ревизора» для постановки. Что же там является положительным персонажем в пьесе «Ревизор»? Как известно, сам смех. В картине Звягинцева тоже есть положительный персонаж. И этот положительный персонаж, я уж не говорю о герое Серебрякова, та честность, с которой режиссер смотрит на происходящее в родной стране. И эта честность – это достояние нашей страны и культуры точно так же, как достоянием является безусловный художественный талант Звягинцева и художественное достижение этой картины. 

Поэтому я совершенно не стараюсь обвинять министра Мединского во всех смертных грехах, мне кажется, что он все прекрасно понимает относительно картины и художественных достоинств, но некоторым образом вынужден существовать в некоем странном тренде, довольно бессмысленном тренде, ведущим в тупик, образовавшийся в последнее время. Это тренд, который приведет нас всех в тупик. Мы будем получать бездарные, но правильные с государственной точки зрения произведения искусства. И очень быстро скатимся до того уровня, когда все нас забудут. Мне кажется, предмет гордости нашей должен быть в том, что русский режиссер получил самую престижную премию, номинирован на самую престижную премию – это потрясающе, классно, круто.

Фишман: Константин, последний вопрос, который я хочу вам задать. Все-таки вы тоже работаете в кино, но в очень смежной сфере – визуальное искусство, как вы оцениваете этот поразительный огромный успех «Левиафана»? Какое значение он имеет для самого российского кино, для визуального искусства в целом?

Богомолов: Мне кажется, очень важен успех «Левиафана» в Соединенных Штатах. Это страна индустрии кино. В Европе все прекрасно с авторским кино. Соединенные Штаты – это мощная индустрия кино. И с этой точки зрения успех «Левиафана» особенно замечателен. Это и авторское мощное кино, но это еще и кино с большой буквы, дно большого стиля. С одной стороны, я не люблю это понятие, с другой стороны в нем есть определенный смысл – это действительно мощное эпическое кино, в производстве которого Россия в последнее время не преуспевало. А советское кино во многом было не только авторским, но и эпическим. И совмещение этой авторскости, художественности и эпичности, и мощного высокого уровня, высокого качества киноязыка – это достаточно серьезное достижение, которое говорит о том, что русский кинематограф жив. 

Казалось бы, советское кино кануло в лету, и эта великая традиция на сегодня – просто Атлантида какая-то, которая похоронена под гладью вод. Но нет, русское, советское кино – оно живо, в высоком смысле советское кино. И мы по-прежнему конкурентоспособны не только в производстве каких-то локальных авторских внезапностей. Звягинцев – это не внезапность. Звягинцев – это режиссер, который от картины к картине доказывает свою состоятельность, развивается, это самостоятельная, мощная фигура. Вот это мне кажется очень важным, помимо просто самих художественных ценностей картины.