Режиссер Константин Богомолов: «Путин любит публичность и умело выстраивает свое поведение на публике. Серьезных соперников у него пока нет»

Таратута: Несмотря на то, что не так давно закончилась прямая линия Владимира Путина с населением Российской Федерации и разными общественными деятелями, выражавшими ту или иную точку зрения, мы обязательно на эту тему поговорим, но начать я хочу все-таки с культуры. Тоже политической культуры, поскольку программа у нас профильная. Мы все последние дни обсуждаем проект той самой новой культурной политики, которая была представлена Владимиром Мединским, министром культуры, которая вызвала множество окриков, как обычно, и каких-то споров и открытых, и закрытых писем: и академики против и вообще. Вас тоже это все возмутило?

Богомолов: Меня это не возмутило, поскольку я это не читал. Вот и все. И не собираюсь, честно говоря, потому что не вижу смысла в подобных документах, которые каким-то образом пытаются прописать правила – я даже не могу назвать это правилами – необходимые тенденции, одним словом, систематизировать культурную жизнь, систематизировать ее творческую составляющую, на мой взгляд, абсолютно бессмысленны. Будут реализованы, приняты эти документы или не будут приняты – это все неважно.

Таратута: А вы читали прошлую концепцию культурной политики?

Богомолов: Нет, и прошлую не читал.

Таратута: И не знаете, о чем она? Может, там тоже что-то жуткое написано.

Богомолов: Нет, абсолютно. Меня это все не интересует. И  я уверен, что этим и не надо интересоваться, потому что, по большому счету, все определяется конкретными персонами давно уже в нашем государстве, и все определяется неким мнением культурного сообщества, мнением экспертов и так далее.

Таратута: Там есть тезис, который возмутил культурную общественность. Называется он так: «Россия – не Европа».

Богомолов: Да, про это я слышал.

Таратута: Как вы относитесь к этому тезису?

Богомолов: Россия – не Европа. Кто-то скажет, что Россия – не Европа, а кто-то скажет, что Россия…

Таратута: Я просто к тому, что тут и возразить-то нечего.

Богомолов: Да, Волга впадает в Каспийское море или не впадает.

Таратута: Мы с вами шутим, но, насколько я понимаю, людей возмущает, они справедливо или несправедливо, но опасаются обозначения некоторого вектора.

Богомолов: Я понимаю, о чем вы говорите. Я думаю, что этот вектор задается непринятым документом об основах культурной политики. Этот вектор задается общим трендом в государстве, кадровыми назначениями и так далее, и тому подобное. А это только некие игрище и пена. И мы зачастую сами создаем некоторых чудовищ. Там, где надо не отреагировать, не отзеркалить, мы начинаем активно реагировать, активно возражать, протестовать и так далее. И этими возражениями, протестами придаем реальную значимость тем абсолютно пустым зачастую людям, инициативам, идеям, которые витают в воздухе или возникают внезапно. Мы начинаем сопротивляться и создаем.

Таратута: То есть сама борьба с мельницей превращают мельницу во что-то серьезное. Вы сами говорите, что жизнь и культуру определяют не бумаги про культуру, а люди. Но, как ни крути, у нас есть министр культуры, который, кажется, все-таки на культурный процесс влияет. Согласны ли вы с этим?

Богомолов: Я не знаю лично министра культуры, но предполагаю, что влияет.

Таратута: А вы совсем не сталкиваетесь с министром культуры?

Богомолов: Вообще.

Таратута: То есть на вашу жизнь никаким образом…

Богомолов: Вы не поверите, я за все свое существование, наверное, два раза за руку поздоровался с Капковым. Последний год только «Здрасьте - здрасьте». Никогда с ним не общался.

Таратута: Он был на ваших спектаклях?

Богомолов: Он, по-моему, был только на одном моем спектакле, когда я был в Польше, а так, в принципе, я с ним не пересекался, никогда никуда не был приглашаем ни на какие совещания, тем более никогда не был ни в Кремле, ни в администрации президента. И с министром культуры я тоже лично не знаком.

Таратута: Правильно ли я понимаю, что всю коммуникацию осуществляют руководители театров?

Богомолов: Меня это не касается.

Таратута: А насколько вам известно, например, Олег Табаков часто вступает в коммуникацию с министром? Человек такого уровня, я имею в виду.

Богомолов: Может быть, не непосредственно Олег Табаков, но, так или иначе, руководство федерального театра, естественно, имеет массу контактов  с Министерством культуры, опять же, может быть, не лично с министром, а с его замами по разным направлениям. Там постоянно идут некие программы, финансирование, некие идеи, обмен мнениями и так далее. Нормальный рабочий процесс, насколько я знаю. Но предполагаю, что, естественно, министр культуры руководит культурой.

Таратута: Вы сами меня натолкнули, у меня был этот вопрос, но сейчас и разговор повернулся в эту сторону, вы никаким образом не контактируете с культурной властью.  А руководитель федерального театра, худрук, это делает по разным поводам. Вы не просто режиссер, а в последнее время известны в некотором смысле скандальными резонансными постановками, у которых есть общественный резонанс с сатирическим уклоном (как угодно это можно сформулировать, ваши враги и друзья формулируют по-разному).  Все помнят мини-скандал (слава Богу, все вышли из него по-человечески) у вас с Олегом Табаковым. Получается, что Олег Табаков служит буфером?

Богомолов: Я, конечно, буду лукавить, если буду говорить, что не нахожусь в некоем контакте, пускай опосредованном,  с культурными властями. Конечно, этот контакт за меня осуществляют люди, с которыми я работаю. Это и руководители театров, и руководители фестивалей. Конечно, я знаю об этих контактах, иногда спорах, иногда дискуссиях, иногда сложных ситуациях. Я благодарен этим людям за то, что я избавлен от этих контактов. Да, они зачастую служат неким буфером. Впрочем, мне кажется, это нормальная, естественная функция руководителя, человека, который отвечает не только за творчество, но еще и за финансы, организацию и так далее. Это нормально. 

Таратута: Возникает естественный морально-этический крен. Всякий раз, когда появляется некое письмо за подписью какого-нибудь руководителя театра или что-то такое, какие-то независимые прекрасные люди, выражающие свою позицию, ее выражают. И им честь и хвала, все им аплодируют. А после этого письма руководитель театра, который ставит подпись, служит в это время буфером. Его осыпают проклятьями, он становится нерукопожатным, все несчастья мира на него сыплются, а он как бы и буфером работает, и подпись ставит.

Богомолов: Во-первых, я не осуждаю тех людей, которые подписывают письма. Среди них есть люди, которые искренне подписывают эти письма, и есть люди, которые делают это из конъюнктурных соображений. Есть люди, которые делают по каким-то еще третьим соображениям. Это все разные люди. Бессмысленно здесь кого-то осуждать. Что касается тех людей, которые, возможно, кто-то из них подписывает эти письма неискренне, а потому что так надо, они занимают определенные должности: я не вижу причин для осуждения. Это неправильно – осуждать.

Таратута: Поговорим о конкретном руководителе, об Олеге Павловиче Табакове. Не получается так, что он расплачивается  и за вашу дерзость?

Богомолов: Я общался с Табаковым, я знаю, что он искренне подписывает. Он не подписывает письмо, потому что так надо. Я знаю его позицию по последним событиям. Он ее открыто и спокойно формулирует. Да, он подписывает письмо искренне.

Таратута: Были такие слухи, что люди попадают в некие списки государственного толка, что сначала ставится его имя в список, потом звонится этому человеку.

Богомолов: Конкретных случаев я не знаю, я не обсуждал. Я знаю людей, которые подписывали письма не очень искренне. Называть этих людей или обсуждать их поступок я не собираюсь. Это их дело. Я знаю людей, которые подписывали письма искренне, абсолютно искренне.

Таратута: Мы сейчас же не только об этом письме говорим, писем множество было.

Богомолов: Я и говорю «письма».

Таратута: Это как раз остросюжетное письмо. Я, например, сегодня слушала Карена Шахназарова, мне кажется, он вообще говорит от чистого сердца.

Богомолов: Я многих людей знаю, которые совершенно искренне выступают в поддержку крымских событий.

Таратута: Довольно резких шагов. Даже как-то святее тех людей, которые эти шаги осуществляют.

Богомолов: И потом, всегда должен быть индивидуальный подход к этим вещам. Мы живем в непростое, сложное время. И вам, например, непросто на ДОЖДЕ сегодня. Надо вести себя достойно, умно, иногда хитро. Не надо бросаться на амбразуры, как мне кажется. Не надо, размахивая секирами, рубить направо и налево. Все это очень сложно. По большому счету, все мы делаем одно дело.

Таратута: То есть, вам кажется, что позиция людей, которые говорят, совершая разные поступки, вы сейчас сказали про ДОЖДЬ, что за ними команды людей, которые останутся без зарплат – это, вообще, справедливые слова  руководителя?

Богомолов: Я не верю в слова о команде людей, у которых зарплата. Никто с голоду, я думаю, не помрет пока что. Но я верю в дело, которое надо защищать. Это как жизнь, за которую борются. Лежит человек, у него могут какие-то органы работать, какие-то не работать, но за него борются до последнего момента, до самого последнего момента. Надо в любой ситуации бороться, мне кажется. Я не верю в позицию сжигания мостов. Есть такая прекрасная формула: не надо сжигать мосты, надо их продавать. Я не верю в эту позицию. Надо бороться. Дальше – каждый человек сам определяет тот предел, за которым он понимает, что теряет себя. «Переходя эту границу, я начинаю терять себя, и тогда я прекращаю борьбу, я ухожу, оставляю это дело» и так далее. Каждый человек индивидуально определяет этот предел, потому что за ним его дело, в которое он верит, которое он считает праведным, правым и которое он считает необходимым для общества, для себя, для других делать это дело. Пускай оно будет делаться не с тем размахом, не с теми возможностями, не с той силой, но будет делать.

Таратута: Всегда возникает вопрос – то ли это дело? При определенной степени компромисса можно ли само дело сохранить?

Богомолов: Это индивидуально. Здесь неприменимы некие правила, общественные порицания, общественное мнение. Я ненавижу это.

Таратута: Мне кажется, общественное порицание – какое-то плохое словосочетание.

Богомолов: Общественное мнение, на мой взгляд, - тоже отвратительное словосочетание. Это фигня.

Таратута: Есть более важные вещи.

Богомолов: Время идет и только оно может показать, кто был прав.

Таратута: Давайте вернемся еще к протесту, гражданским позициям и национальным флажкам, которые вы сами для себя определяешь, где они. Я хочу вернуться к прямой линии Путина, потому что у меня режиссер в гостях. Вы следите за выступлениями героя?

Богомолов: Иногда слежу.

Таратута: Вы смотрели сегодня  хотя бы куски выступления? Это очень длинное выступление.

Богомолов: Я с 11 часов до 5-ти занимался театром, сдавал макет, репетировал.

Таратута: Если вы видели какие-то отрывки выступления Путина, как вам они с драматургической и актерской точки зрения? Какой образ президент вам, как зрителю, явил?

Богомолов: Всегда он бывает разный. Он бывает жестковат, на мой вкус, бывает даже обаятельный, бывает грубоватый в своем юморе, и бывает довольно изящный в своем юморе. Бывает плохой, бывает хороший. Собственно, и обстановка этого всего бывает плохая, бывает хорошая. На мой взгляд, он довольно умелый публичный человек.

Таратута: Мне тоже кажется, что президент Российской Федерации обращает внимание на то, как он выступает на публике.

Богомолов: В этом ему нельзя отказать. Он умело выстраивает свое поведение на публике. Он умеет себя держать, умеет отвечать, создать некое вокруг себя энергетическое поле, которое может раздражать или обаять в какой-то момент.

Таратута: Может одновременно.

Богомолов: Да, но это есть. Он умелый человек в этом отношении.

Таратута: А что это за жанр? Его спектакль какой? В каком жанре он работает? Или вам кажется, что он всегда меняет декорации?

Богомолов: Я бы не определял никаких. На мой взгляд, он достаточно талантливый человек, и как мне кажется, он интуитивист. Он чувствует интуитивно ситуацию, у него нет, как мне кажется, заданной системы поведения. Наверное, есть какой-то заданный набор топиков, каких-то тем и всего прочего, вариантов формулировок, естественно, у такого человека они должны быть. Но, мне кажется,  он человек интуитивный. Как я могу угадать, ему комфортно в этой стихии.

Таратута: Действует по обстоятельствам?

Богомолов: Да, он заходит в это море и плывет уже.

Таратута: В подтверждение ваших слов была конструкция – не знаю, никогда ни у кого не узнавала – помните, когда Владимир Путин разговаривал с разными европейскими представителями, задал вопрос одному человеку, а потом как-то всем остальным.  Мне кажется, это была совершенно интуитивная импровизация. Просто как-то хорошо пошло, и дальше это закончилось…

Богомолов: Да-да, по нему видно, что… Он, вообще, мне кажется, любит публичность, диалог, общение. И, как мне кажется, ему нравится не монолог, а нравится теннис, он чувствует себя комфортно в этом. Другое дело, что, наверное, действительно сильных соперников  у него пока что не было.

Таратута: Я сегодня уже говорила о мизансцене, которая была связана с Ириной Хакамадой. Это была довольно сильной, с точки зрения реакции двух участников, сцена. Если у вас будет время, посмотрите. Более интересных я не заметила. Если мы так плавно перешли к Владимиру Путину и начали с культурной политики, президент Российской Федерации бывает разным, но бывают люди, которые за него говорят какие-то тезисы, которые он хочет и может, или не может и не хочет произнести. Вот и сегодня был Дмитрий Киселев. Там тоже была своя сцена. Когда Дмитрий Киселев посвятил вам и вашему коллеге Кириллу Серебренникову какую-то часть сюжета, вас это испугало?

Богомолов: Меня это напрягло.

Таратута: А что это значит?

Богомолов: Мы сидели в этот момент с Кириллом и еще несколькими театральными людьми в Петербурге в ресторане, был поздний вечер, мы были там большой компанией жюри премии «Прорыв», питерской премии для молодых, нам написали: «Посмотрите». Мы загрузили программу в  iPad-ах и посмотрели этот репортаж. Как вам сказать? Естественно, когда ты знаешь, что этот человек является главным орудием пропагандистским, рупором, то направленное на тебя дуло несколько…

Таратута: Когда прицельно, с именами.

Богомолов: Вызывает некую… не то, чтобы опасение, напряжение – что это значит, как это понимать. Что за этим последует.

Таратута: А вы как-то узнавали дальше что?

Богомолов: Узнавал. Что вы хотите, чтобы я вам рассказал?

Таратута: Я имею в виду, вам и дальше страшно или нет?

Богомолов: Нет, не страшно.

Таратута: То есть все в порядке? Сегодня сам Дмитрий Киселев говорил о том, что ему дискомфортно, ему горло сжимает… он показывал руками. У него была целая сценка, и Владимир Путин ее похвалил, сказал, что это был блестящий текст, хотя текст отличался от того, что он делает в кадре. Коль скоро о Кирилле Серебренникове. Помните ту историю, когда Национальный театр Латвии отказался приезжать к Кириллу Серебренникову, Кирилл был очень возмущен. В итоге все приехали. Вы на чьей стороне были в этой истории?

Богомолов: У меня нет  в этой истории позиции, потому что все имеют право на свое высказывание, свой протест, с одной стороны. С другой стороны, я считаю, что люди, которые отказываются – сейчас приезжает мой вильнюсский спектакль…

Таратута: Я как раз хотела спросить, сталкивались ли вы…

Богомолов: Вот они приезжают. Будут 24-го в центре «На Страстном». Я очень им благодарен. Это Малый театр Вильнюса, где я сделал летом спектакль. Я думаю, что люди, которые с той стороны отказываются приехать сюда, должны понимать, что они отказываются ехать к друзьям. В конце концов, на их спектакли, концерты или фильмы, встречи придут, в первую очередь, люди, которые исповедуют европейские ценности, и которых хотят считать себя русскими европейцами в противовес тезису «Россия – не Европа». Это во-первых. А во-вторых, они могли бы просто помочь здесь что-то поменять в сознании. И мне кажется, в этих отказах есть некоторая истеричность и неадекватность.

Таратута: В смысле удар не по той цели?

Богомолов: Да, не по той цели.

Таратута: Про западную интеллигенцию чего говорить, давайте про нашу. Провокационный я задам вам вопрос. Как вам кажется, не слишком ли радикально наша та самая либеральная общественность, которую имеет в виду Владимир Путин, когда ежится немножко, отвечая на вопрос, может, она и правда радикальна? И у нее двойные стандарты, и она зашорена мыслит и не обращает внимания на то, что мир устроен красочнее и шире?

Богомолов: Я понимаю ваш вопрос. Она порой излишне бабиста, не очень умна иногда, но при этом с большим апломбом. Вот это порой возникающее сочетание каких-то женских качеств в мужской ипостаси, в мужском обличии, плюс отсутствие ума, плюс истеричность – они отторгают, потому что это необаятельно. Если ты хочешь бороться за что-то, ты должен сохранять покой, волю и обаяние. Мне, к сожалению моему, потому что я болельщик этой страны, зачастую не хватает от нашей замечательной либеральной общественности.  Отсюда и бесконечная грызня, и ссоры внутри, и неадекватные иногда реакции, и неумение что-то не заметить. Недавно была ситуация, я с одним человеком спорил. Он мне говорил: «Давай-давай, письмо сочиним, давай подпишем». Я говорил: «Не надо, хватит писем, это профанация. Это бессмысленно, они смеются над этими письмами». Перестаньте. Попробуйте один раз не заметить. Попробуйте вдруг отстраниться. Ведь многие из них с той стороны живут и кормятся тем, что мы начинаем возмущаться, кричать.