После раздумий в Администрации президента категорически отказали авторам письма в защиту сирот, усыновленных американскими родителями

04/07/2013 - 16:48 (по МСК) Мария Макеева
Ответ Администрации президента на открытое письмо детских врачей, психологов и педагогов Владимиру Путину, в котором его просили «завершить процедуры уже начавшихся усыновлений американскими семьями», Мария Макеева обсудила с одним из авторов обращения, доктором психологических наук Александром Венгером. 
Макеева: На днях вы получили официальный ответ из администрации президента. Как он вам?

Венгер: Ответ очень подробный, детальный, добросовестный, но, к сожалению, он не на те вопросы, которые мы ставили. Нам сообщили, какова судьба этих детей, но…

Макеева: То есть тех ста детей, в отношении которых уже была начата процедура усыновления?

Венгер: Оказалось, что их не сто, а 259, как сказано в этом письме, и около ста из них, так или иначе, будут устраивать. Об остальных 160 ничего нам не сообщили. Но устройство этих ста тоже не очень понятно, почему надо искать других усыновителей, а не тех, с которыми они уже познакомились.

Макеева: То есть будут устраивать в России?

Венгер: Нет, больше половины из них на зарубежное усыновление.  Пятеро уже усыновлены иностранцами, но не американцами, и 59 на усыновление готовятся иностранное. А наше  25 примерно человек, примерно вдвое меньше.

Макеева: Как вообще создавалось это письмо, сколько было подписавшихся? Как вы собрались все вместе и что вами двигало?

Венгер: Мы давно работаем с российскими усыновителями, поэтому сама проблема усыновления для нас очень знакомая, поэтому мы знаем о том, что детей с инвалидностью, с заболеваниями усыновляют очень редко. Мы знали, что значительная часть детей, которых предполагали усыновить американцы, это дети-инвалиды. Когда мы с коллегами стали обсуждать ситуацию, было достаточно общее мнение, что для детей, которые уже познакомились и встречались с предполагаемыми новыми родителями, это будет очень серьезная психологическая травма. Мы подумали, что мы можем сделать - можем попробовать обратиться к президенту. Он недавно указ издал, относящийся к сиротам, мог бы, как мы полагали, издать какой-то указ об исключении из принятого закона тех детей, которые уже познакомились с родителями.

Макеева: Конкретно по этому пункту содержится ли какая-то детализация?

Венгер: Нет ничего.

Макеева: То есть он проигнорировал?

Венгер: Да, как раз этот самый центральный пункт, которому практически посвящено все наше письмо, он оставлен без ответа. Поэтому я и говорю, что ответ очень хороший, подробный, информативный, но на другой вопрос.

Макеева: В ответе содержится довольно большой пассаж, который мы много раз слышали и от депутатов, принимавших этот закон, последние полгода мы это слышали неоднократно, что это делается для того, чтобы предотвратить несчастные случаи и преступления в отношении российских детей, которые совершаются в США. Что на это можно сказать? Это такой аргумент, против которого довольно сложно возражать.

Венгер: К сожалению, везде в мире происходят преступления, что особенно ужасно - преступления против детей. Действительно они происходят и в США тоже. Поэтому если так ставить вопрос, не надо рожать детей, я не знаю. Короче говоря, процент таких жутких случаев в Америке очень невелик. В том же письме названо 19 случаев за 17 лет, то есть менее одного случая в год. Такие случаи происходили и, увы, будут происходить во всех странах и, конечно, при российском усыновлении в большем проценте. Конкретную статистику не знаю, но знаю, что это не такие редкие случаи у нас.

Макеева: Тут получается, что аргумент на аргумент. Получается, что инициаторы принятия законопроекта и сторонники его бьются и считают, что эти 18-19 детей - это важно, это все-таки 18-19 жизней, а вы противоставляете 100 детей, которые получат психологическую травму, потому что они уже познакомились с приемными родителями. Получается, что и в том, и в другом случае кем-то надо пожертвовать, так? Более того, мне приходилось слышать такую точку зрения уже не от инициаторов «закона Димы Яковлева», а от тех, кто сдержанно поддерживает. Вкратце так: никто не занимался толком сиротами, власть не обращала внимания вообще на эту проблему, сейчас, пусть даже по такому поводу, есть возможность обратить на сирот внимание, кто-то пострадает, зато в дальнейшем будет хорошо, власть сделает шаги, предоставит всякие возможности усыновителям. Что вы об этом думаете?

Венгер: Мне кажется, что это вещи просто не связанные друг с другом. Разумеется, о сиротах нужно думать. Кстати, мне как раз очень не нравится, что о них стали думать в экстренном порядке, на мой взгляд, не продумано многое в предлагаемом сейчас законопроекте. 100 тысяч рублей предлагается, это я из этого же письма цитирую, это пока еще законопроект, он прошел только первое чтение.

Макеева: Это в отношении российских усыновителей.

Венгер: Да. 100 тысяч рублей за усыновление больного ребенка или ребенка старше 7 лет, но пока в законопроекте ничего не сказано о том, что будет, если усыновят ребенка, получат 100 тысяч и вернут его. К сожалению, сейчас огромное количество отказных детей, их усыновляют и возвращают, некоторых по нескольку раз так.

Макеева: Сейчас же денег не платят таких. Почему это сейчас происходит?

Венгер: Во-первых, опекунам все равно платят, во-вторых, усыновители нередко получают квартиру.

Макеева: А квартиру потом не забирают, если вернут?

Венгер: Не забирают. Так что желательно, чтобы все эти вещи были более тщательно продуманы, а вовсе не наскоком принимались. Вообще, по-моему, это очень странное рассуждение, что хорошо, что устроен скандал, он привлек внимание к сиротам.

Макеева: Но это довольно популярная точка зрения. Да, с кем-то нехорошо получилось, но теперь сиротами займутся. Займутся, как вы считаете?

Венгер: Мне кажется, что в одночасье это не может быть решено. Если будет материальная мотивация для усыновления, и даже если не будет отказов, а, скорее всего, они будут, и будут многочисленные, то все равно ребенок, усыновленный с такой мотивацией, как мешок с деньгами, вряд ли будет чувствовать себя, как в своей семье. Это долгая работа, кстати, она шла и до этого: и социальная реклама соответствующая, и начали создаваться школы психолого-педагогические для потенциальных усыновителей. Это очень правильное направление, но это длительный процесс. Спустя несколько лет я уверен, что станет лучше, но сразу нет.

Макеева: Возвращаясь к судьбе ста детей, есть ли какие-то шансы отыграть ситуацию? Будете ли вы или ваши коллеги предпринимать какие-то шаги, или вы уперлись в стену, что называется лбом?

Венгер: Думаю, что мы действительно исчерпали те возможности, которые у нас были. Как вы догадываетесь, мы действуем сугубо законными методами, а законные методы, как нам кажется, уже исчерпаны.  

Макеева: Те, кто подписывали, это люди, которые непосредственно работали с этими детьми?

Венгер: Нет.

Макеева: Есть ли среди них такие?

Венгер: Не могу с уверенностью сказать, но думаю, что нет. Мы просто, как специалисты, знаем эту проблему, конкретно с этими детьми никто из нас не работал, но я не могу с уверенностью сказать обо всех, кто подписывал. Но думаю, что никто.

Макеева: Это дети по всей России?

Венгер: Да.

Макеева: И они в самых разных регионах и городах?

Венгер: Да.

Макеева: Речь сейчас идет об усыновлении в основном за границу или часть в России?

Венгер: По поводу тех ста детей, судьба которых уже решена, 19 детей находятся в процессе передачи на воспитание в семьи российских граждан, 59 в процессе передачи на воспитание иностранным гражданам, 8 детей уже переданы российским гражданам, 5 детей уже переданы иностранным гражданам. Матери пяти детей подали заявление на восстановление родительских прав, у одного ребенка мать уже восстановилась в правах, один находится в процессе передачи на воспитание в семью родственников. Это полная информация, которую мы получили.

Макеева: А случай восстановления в родительских правах - это тоже, по-моему, очень российская вещь.

Венгер: Нет, это во всем мире считается приоритетным, самое лучше, если с помощью социальных служб удается наладить нормальное возвращение ребенка в свою семью.

Макеева: На практике в России это все налаживается? Потому что когда слышишь, что лишили родительских прав, ощущение, что это люди пьющие или бившие своего ребенка. Как это может наладиться?

Венгер: Во-первых, пьющие могут вылечиться, а бьющие после того, как сами получили такой удар после лишения родительских прав, могут понять, что нельзя этого делать. Конечно, в этих случаях необходима поддержка социальных служб и контроль со стороны социальных служб, чтобы больше не били. Иногда это пренебрежение нуждами ребенка, нередко это связано с сочень плохим материальным положением, и тогда опять же при наличии соответствующей поддержки социальных служб может восстановиться. Всегда ли восстанавливается? Нет, как вы понимаете, не бывает 100% удач.

Макеева: Я правильно поняла, что человека можно лишить родительских прав, если он слишком бедный?

Венгер: Нет. Если он не обеспечивает нужды ребенка, но действительно нередко причиной того, что он не обеспечивает эти потребности, является очень низкое материальное обеспечение. 

Также по теме
    Другие выпуски