Омбудсмен Владимир Лукин: бунт в колонии в Копейске устроил смотрящий

Его коллега Алексей Севастьянов, уполномоченный по правам человека по Челябинской области, видел, что происходило в колонии, проблему заключенных и гибели заключенных.

Олевский: То, что вам рассказал Севастьянов Алексей Михайлович, уполномоченный по правам человека в Челябинской области, насколько подтверждаются эти данные? Что он увидел, когда пришёл в эту колонию?

Лукин: С Алексеем Михайловичем мы работаем в тесном контакте, разумеется, что он мне рассказывает то, что происходит. Он, собственно говоря, это чётко изложил. По его впечатлениям, свидетельств того, что против зэков, которые выступали там в эти дни, силы не применялись.  Он, во всяком случае, не видел применения какой-либо силы. Причинами выступления заключенных были плохие медицинские условия, также он отмечает, что после смены начальства колонии в ней возникли новые проблемы, характер которых пока не вполне ясен. Мы Челябинскую область наблюдаем давно, мы там были весной, спустя некоторое время после известных событий, которые закончились гибелью людей. Это было в колонии №1. А обсуждаемый случай происходил в колонии №6.

Олевский: Они же там, напротив друг друга находятся?

Лукин: Да.

Олевский: Правильно ли я вас понимаю, что бунты в колониях возникают по различным причинам и не всегда связаны с противоправными действиями сотрудников ФСИН? Но также могут быть вызваны крайне тяжелыми условиями содержания заключенных? И есть ли у этих бунтов зачинщики, те, кому это может быть выгодно по тем или иным причинам?  Ведь если в колониях происходят бунты, то в этом  всегда можно обвинить администрацию.

Лукин: Безусловно. Криминальный мир – это дело серьёзное. Это люди сплоченные, у них есть своя солидарность. При этом в этой среде существуют и свои противоречия, разборки. Среди них есть и люди, которые обладают большими средствами, и, конечно, они стараются поставить под контроль «точки», где сконцентрированы им подобные. Поэтому отрицать влияние также наивно, как и абсолютизировать его. Безусловно, существуют колонии, где это влияние более сильное. Всё это имеет место быть. Также существуют и различные виды коррупции администраций колоний со стороны этих влиятельных групп. Так что это очень сложная система, в которой нужно разбираться, знать её и противодействовать ей ни с точки зрения каких-то умозрительных категорий. Проблема состоит в том, что администрация ФСИН не очень высокую зарплату получает. Как вы думаете, какая самая важная правоохранительная система в нашей стране? Та, которая ловит пять-шесть шпионов или та система, которая охраняет 800 тысяч, зачастую очень опасных, людей. И, конечно же, эта система является самой важной и чувствительной с точки зрения государственных интересов. Поэтому и относиться к ней надо должным образом. Поэтому мы, говоря о проблемах и сложностях в этой системе, всегда говорим, что ей надо помогать, её надо укомплектовывать очень хорошими кадрами. Потому что влияние на зэков малообеспеченных людей, которые их охраняют иногда слабее, чем наоборот. И это очень серьёзная проблема. Посмотрите на общекультурный фон наш. Кто больше влияет на  язык, стиль поведения, манеры. Зона на волю или воля на зону?

Олевский: Просто на зоне слишком много людей.

Лукин: Сейчас на зоне, безусловно, слишком много людей, несмотря на тот факт, что их стало меньше процентов на 20 по сравнению с недавним прошлым. Судебная машина с неохотой, но все-таки двигается в сторону альтернативных методов наказания. И я надеюсь, что этот процесс будет продолжаться. Ведь у нас, если считать, получится, что сидело до трети населения страны. С учетом близких родственников и друзей заключенных, которые отсидели довольно большие срок. Отсюда и «приблатненность» всего общества. Это тоже очень серьёзная проблема. И за неё надо браться комплексно. Поэтому когда мы берем ту же самую Челябинскую область, она не единственная такая. Я начал заниматься вопросами Челябинской области, вернувшись из Башкирии.

Олевский: Там ведь тоже был бунт. Почему он не вызвал такого широкого общественного резонанса, как бунт в Челябинской области?

Лукин:  Это мой вопрос к вам. Я ведь занимаюсь тем, что есть, а вы занимаетесь виртуальной реальностью, освещением всех этих вопросов. В Башкирии был выявлен целый ряд проблем очень сходных по своей сути с Челябинской областью. Заявление о коррупции, о применении силы, о гибели заключенных. Один заключенный погиб после того, как его избивали дубинками трое охранников. Это неправомерное применение силы. Прокурор отказал нам в возбуждении дела по этому факту. Но мы всё равно ведем это дело, но уже не следственными методами, а своими. Наблюдаем, стараемся убедить всех, что это дело нельзя пускать на самотек. А после Челябинска мы известили Генпрокуратуру о случившемся, сообщили всем заинтересованным лицам об имевших место нарушениях.  Мы организовали круглый стол с участием прокурорских работников, и там выступала женщина и говорила, что она  дает нам номера телефонов, номера счетов, на которые надо пересылать деньги, для того чтобы их получала администрация колоний. В результате чего потом облегчались условия содержания конкретных заключенных. Мы обратились ко всем, но дело по этому факту также не было возбуждено. Почему?  Мы своё дело делаем. Уважаемая прокуратура, уважаемый Следственный комитет, делайте и вы своё дело.

Олевский: В агентстве «Мега Урал» прошла информация о том, что якобы, родственники, содержащихся в колонии людей, которых избил ОМОН перед  входом, это были родственники наркоторговцев, которые добивались перевода из шестой зоны в любую другую зону в Челябинской области, чтобы они их смогли потом выкупить. И, якобы, именно это стало подоплёкой бунта. Вам об этом что-нибудь известно, или это рассказы журналистов?

Лукин: Я могу сказать только одно. Все соображения и гипотезы проверять просто невозможно. У нас там, на месте, работает два человека, которых мы сразу же послали туда. Это профессионалы в своей области. Один из них работает в зоне и беседует с заключенными, другой работает с родственниками, которые находились по другую сторону колючей проволоки. В скором времени они нам объективно расскажут о произошедшей ситуации, проанализировав данные, которые им удалось получить на месте. Если по этому факту начнется следствие, мы передадим следователям все имеющиеся у нас материалы.

Олевский: Когда простые люди узнают о событиях в колониях, у них возникает первая реакция: «надо же срочно что-то делать!».  Понятно, что любая правозащитная деятельность,  так или иначе, все-таки подразумевает достаточное время для проведения расследований. Существует ли у нас в стране, или может ли появиться, институт чрезвычайной помощи людям, находящимся в местах лишения свободы, в СИЗО,  в колониях да даже в отделениях полиции, куда бы люди могли, обратившись за помощью, получить её очень быстро?

Лукин:  Я не знаю, что вы имеете ввиду под чрезвычайной помощью, но есть два фактора, которые нам надо обязательно иметь ввиду.

Олевский: Я имею ввиду быстроту получения помощи.

Лукин: Первое – у нас есть, слава Богу, Закон об общественных наблюдательных комиссиях. Созданы общественные наблюдательные комиссии почти во всех регионах. ОНК призваны осуществлять мониторинг текущей ситуации от имени общественности. Они должны постоянно бывать в колониях, в тюрьмах. Именно они должны быть тем колокольчиком, который звонит и предупреждает о ранних симптомах. А что получается на самом деле. Некоторых членов ОНК отказались пропускать на территорию колонии. Почему?

Олевский:  А вы можете наказать тех людей, которые это сделали?

Лукин: Нет, я не могу наказать никого, кроме своих детей. Но я могу обратить внимание всех, в чьей компетенции находится решение данного вопроса. Конечно, бывают ситуации, когда по мерам обеспечения безопасности блокируется доступ представителей ОНК на территорию колоний. Но посмотрите, что говорят наш прокурор, наши власти. Они говорят, что там всё нормально и ничего экстраординарного не происходит. Наши власти есть наши власти. У них есть определенные «традиции».  Пущать или не пущать – это не я придумал. У нас медицина до сих пор подчинена руководству тюрем и лагерей. Мы отстаиваем позицию, что медицина тюремная должна перейти в ведение Минздрава. И быть частью Минздрава, но сам Минздрав категорически против такого решения. И многие из медицинских работников в колониях также против этого, поскольку погоны им дают дополнительные надбавки. Сейчас проводится эксперимент в двух областях -Ленинградской и Тверской. Есть положительная реакция на эти эксперименты. В чем их суть? Переподчинить медицинские комиссии Центральному медицинскому аппарату при ФСИН. Они подчиняются не конкретной тюрьме, а своим же людям, которые являются частью руководства службы наблюдения. И, соответственно, могут сообщать своему начальству о неправомерном применении силы в тюрьмах. Мы же подписали конвенцию о запрете пыток и бесчеловечных отношениях в местах лишения свободы.

Олевский: А как же средневековая жестокость уживается с 21-ым веком, веком технологий и прогресса? Как вы себе это представляете?

Лукин: Я себе это очень хорошо представляю. В человеке есть всё: и творчество, и животная жестокость изначально. И я думаю, что если и происходят какие-либо изменения, они происходят очень медленно. Например, каннибализм – превратился в официальный запрет и признанное зло. Но, к сожалению, это происходит очень медленно. Поэтому меня удивляет не это, а то, что мы не смогли создать эффективных запретов, которые не только в душе человека, а имеют социальное свойство. В этом вопросе мы ещё находимся лишь в начале пути, по которому уже прошли многие страны мира.