АРХИВ. «Бюджет готовили то ли к войне, то ли к революции, то ли все вместе». Экономист Нечаев о том, объявит ли Путин экономическую свободу

Пархоменко: Поводом для нашей встречи, нашего разговора стало вчерашнее сообщение   агентства Bloomberg, которое меня поразило в самое сердце, и я со вчерашнего дня плохо сплю. Агентство Bloomberg рассказало об одном совещании, которое произошло около месяца назад, в середине октября – совещание Владимира Путина с экономическим блоком, на котором министры пожаловались президенту на то, что ситуация потихонечку выходит из-под контроля, и санкции бьют очень по российской экономике. Владимир Путин предложил им подготовить два варианта действий. Как Forbes излагает историю Bloomberg, дальше чиновники представили Путину два варианта. «Неожиданно для них он выбрал инициативу, названную «экономической либерализацией» и направленную на облегчение финансового бремени коррупции для всех предприятий в стране», — пишет Bloomberg со ссылкой на источники. «Эту программу чиновники безуспешно продвигали несколько лет», - отмечает агентство. По данным собеседников агентства, требование устранить бюрократические барьеры, которые «обходятся компаниям в десятки миллиардов долларов в год в виде взяток и откатов», будет включено в послание, с которым Путин обратится к Федеральному собранию в декабре». Как ожидается, будет это 4 декабря. Вы верите, что 4 декабря мы услышим что-то об экономической либерализации? Как говорят, Путину не понравилось, что это будет называться либерализацией, и назвал это «экономическая свобода».

Нечаев: То, что мы это услышим, я вполне могу это допустить. Мы уже слышали, что свобода лучше, чем несвобода.

Пархоменко: От другого президента.

Нечаев: Это не имеет принципиального значения. У нас вообще в последнее время, я бы сказал, вербальные интервенции опережают валютные и в том, что касается курса доллара, и в том, что касается других экономических параметров, таких, как инфляция. Если будет предложен какой-то комплекс мер, связанных с борьбой с коррупцией, я буду просто счастлив, двумя руками «за». Хотя это не имеет прямого отношения к либеральной экономической политике, с коррупцией борются и в тоталитарных странах, и даже в Северной Корее, где слово «либерализм», я думаю, является еще более ругательным, чем в современной России. Тем не менее, я абсолютно убежден, если… Мы же сейчас с вами занимаемся гаданиями.

Пархоменко: Ну Bloomberg все-таки авторитетное агентство.

Нечаев: Мы гадаем, что говорили руководители экономического блока на этом совещании, где ни мы с вами, ни Bloomberg не были, поэтому это отголоски, которые могли подвергнуться сильным искажениям как минимум, когда проходил сигнал. Тем не менее, если предположить, что они это говорили, то я в данном случае с ними солидарен.

Что у меня вызывает некоторый скепсис даже по этому направлению. Ни для кого не секрет, по крайней мере, для тех, кто вовлечен в экономическую политику или в реальную экономическую жизнь страны, не говоря уже о крупном бизнесе особенно, и что касается бюджета, и что касается крупных госкомпаний, таких, как «Газпром», например, известно, что там подавляющую часть заказов получает очень ограниченное число лиц. Наверное, по случайному стечению обстоятельств они сейчас почти все попали под санкции, поскольку наши западные коллеги считают, что они имеют особенные отношения с президентом. Вы понимаете, да, что отказать своему относительно близкому кругу в том, чтобы они имели прежние привилегированные условия доступа к госзаказу или получения каких-то подрядов или получения других бонусов и льгот, это требует некоторой политической воли.

Мир знает такого рода прецеденты, наиболее известные – это ситуация в Сингапуре, когда страна действительно зашла в тупик, к власти пришел тогда премьер-министр Ли Куан Ю, который был как раз одним из допущенных к пирогу. Но как человек с некоторой гражданской ответственностью и понимавший, что дальше так жить нельзя, он собрал этот узкий круг друзей и семьи и сказал: «Друзья, мы кардинально меняем свою политику. Дальше так продолжаться не может». Как утверждают те, кто описывает эту ситуацию, люди покивали, но ничего не изменилось. Тогда через пару недель он собрал их еще раз и предупредил гораздо более жестко. Когда опять ничего не изменилось, он посадил в тюрьму несколько ближайших личных друзей. После этого, как утверждают, коррупция в Сингапуре исчезла на пару недель просто снизу доверху. Понятно, что сигнал, который проходит с самого верха, то есть если можно посадить личного друга, в наших терминах не то, чтобы губернатору, а даже начальнику поселкового сельсовета сигнал доходит очень быстро, и он задумывается. Дай Бог, если Владимир Владимирович проявит подобную политическую волю. Но последние 10 лет ситуация развивалась в обратном направлении.

Пархоменко: А вы считаете, что экономическая либерализация, новая экономическая политика должна начинаться с ближнего круга? Она может начинаться с малого и среднего бизнеса, с другого конца? Грубо говоря, на уровне госконтрактов крупных госкомпаний, представим себе, что остается все то же самое, но зато на уровне более приближенном к гражданам и населению вне зависимости от того, есть коррупция или нет коррупции, простого мелкого предпринимателя мало интересует гигантские госконтракты, его интересует работа с местными властями, работа местных налогов и прочее.

Нечаев: Видите ли, в чем беда – эта ситуация повторяется снизу доверху. Сейчас стало даже политической модой эпизодически сажать либо мэров или вице-мэров. Мне кажется, что здесь некий политический подтекст, что сам этот выборный институт местного самоуправления не очень нашей верховной власти нравится. И последние поправки, которые были внесены в закон о местном самоуправлении, фактически его ликвидируют. Его сначала ликвидировали в экономическом смысле, абсолютно финансово обезвожив, при этом передав определенные расходные полномочия. И те последние поправки, как будут теперь выбирать депутатов, мэров, вот этот странный институт сити-менеджеров, которых назначает…

Пархоменко: Получается, что муниципальный депутат теперь глава всему. Избрался местным депутатом, и дальше уже тебя по цепочке…

Нечаев: Нет, как раз, к большому сожалению, так не получается.

Пархоменко: В том смысле, что с этой позиции тебя протягивают в городской парламент, а из городского парламента – на пост мэра, который, в общем, ничего в итоге не решает.

Нечаев: Да, многоступенчатая система. А реально сити-менеджер, которого назначает комиссия, которая формируется 50/50, региональной властью, субъектами федерации и этими депутатами. Даже при том, что, условно, коммунист с либералом достигли полного консенсуса, все равно соотношение будет один к одному. То есть это означает де-факто, что сити-менеджер, который фирмой распоряжается, назначает власть соответствующей области или автономной республики, в общем, субъекта федерации.

Но мы сейчас немножко о другом. И эта ситуация повторяется до нижнего уровня. Поэтому либо мы меняем всю систему принятия решений и распределения средств снизу доверху, либо все это не имеет никакого значения.

Если говорить об уровне крупных компаний, как заказчиков, так и подрядчиков, ведь как работает система. Они получают этот подряд, какую-то часть они действительно выполняют сами, но большую часть они, забрав 20-305 генподрядных, отдают на субподряд. Это либо абсолютно завышенная рентабильность, либо все закрывают глаза на то, что качество работ или объем выполненных работ будет совсем не тот, который изначально планировался. Но в любом случае в ситуации, когда вся остальная экономика живет на огрызках, она не является нормальной, не является стимулирующим фактором с точки зрения экономического роста. Поэтому это мне представляется проблемой №1. И если президент готов ее решить и ее решит, я первый сниму шляпу и поклонюсь. Но пока испытываю, скорее, некоторый скепсис.

Вы знаете, дальше все остальное: чуть более либеральная налоговая система - чуть менее, чуть более либеральная система кредитования - чуть менее, сжатие денежной массы – разжатие денежной массы, по сравнению с тем, с чего мы начали, имеет даже не вторичное, а третичное значение.

Пархоменко: То, о чем вы говорите, это касается конкуренции добросовестной, чтобы все были в равных правах при получении госконтрактов и эффективности расходов, то есть за какие деньги они это делают. Здесь же речь идет о бюрократических барьерах и прочем, то есть о том, что тормозит и что рождает коррупцию при решении этих бюрократических проблем. Может ли нынешний режим, вся система власти решить проблему бюрократических барьеров, препонов и этой забюрократизированности в каком-то обозримом будущем, в течение года-двух?

Нечаев: Была бы политическая воля. Мы с вами говорили уже о примере Сингапура, это такой наиболее яркий и наиболее выдающийся пример. Но, как известно, кампания «Чистые руки» в Италии, которая тоже, не в такой мере, как мы в современной России, но тоже страдала от коррупции. Более давние в истории примеры – это чикагская мафия 30-х годов в США, ее же как-то смогли победить. Поэтому коррупция – это не чисто российское явление, весь мир с ней борется.

Рецепты очень простые. Первое – это сменяемость власти и контроль общества над властью. Главная форма контроля – это, безусловно, честные, свободные и нефальсифицированные выборы. Плюс контроль гражданского общества над властью. Если говорить о нашем случае, сейчас модная такая тема – общественные и экспертные советы. Но простите меня, когда надзирающий так или иначе или советующий тебе совет, простите за тавтологию, формирует сам начальник, который этот совет должен контролировать, о каком контроле мы тогда говорим? Если его формируют институты гражданского общества, если там сидят профильные профессиональные, не просто комиссары, но и гражданские активисты, разбирающиеся в этой сфере, это одна история. И если это некий декоративный орган, то это совсем другая история. Поэтому первый рецепт – это усиление контроля общества над властью в разных формах.

Пархоменко: Возможно ли это в нашей реальности, на ваш взгляд?

Нечаев: Еще раз: была бы политическая воля. Мне довелось работать в правительстве с конца 1991 года, я белой завистью завидую нынешнему правительству, доброй белой завистью. У них масса проблем, но по сравнению с теми проблемами, которые мы решали тогда, это просто цветочки, рюшечки, бантики. Тогда было совершенно очевидно, еще советником Горбачева, еще об этом писалось в программе «500 дней», которая была сделана за полтора года до того, как начались реформы в России, было ясно, что надо либерализовать цены, что без этого мы никогда не сбалансируем ситуацию на потребительском рынке, не будут проходить нормальные сигналы производителю, не будет объективной оценки спроса на товар, качество товара и так далее.

Но у Михаила Сергеевича, к которому я с большим уважением отношусь, после нашей встречи я пойду на презентацию его книги «После Кремля», у него не хватило этой политической воли. И это страшно усугубило ситуацию, и мы пришли к концу 1991 года в ситуацию хаоса и развала экономики, коллапса финансовых, материальных потоков и потребительского рынка. И это было многократно более трудное решение. Тогда честь и хвала Борису Николаевичу Ельцину, он эту политическую волю проявил.

Конечно, каких-то людей надо будет поменять. Да, конечно, систему принятия решений надо будет поменять. Да, наверное, нужно будет в значительной степени отказаться от столь близкого нашей власти системы управления, а перейти на систему, когда решения принимают институты и в рамках закона. Вы хотите спасти страну или вы хотите ее привести, упаси Боже, опять к ситуации конца 1991 года? Вот очень простая альтернатива.

Пархоменко: Как раз эта аналогия приходит в голову, потому что действительно, смотря на историю новой России, кажется, что самые необходимые, самые важные решения, по крайней мере, в области экономической политики и направленные обычно на либерализацию экономических отношений, принимались как раз в самые тяжелые моменты. Тот факт, что, возможно, мы что-то услышим на следующей неделе, означает ли это, что так тяжело и жестко оценивается руководством ситуация в экономики, что пришло время кардинальных реформ?

Нечаев: Я уже сказал, что я белой завистью завидую проблемам нынешнего правительства, сравнивая их с ситуацией 20-летней давности. Ситуация далеко не благостная, и она, кстати, стала неблагополучной еще до всякой Украины, еще до всяких санкций, хотя вне всякого сомнения санкции, а также начавшееся падение цен на нефть, хотя я тут не сторонник теории заговора, я думаю, что это объективные процессы, они ситуацию резко усугубили. Она пока не глубоко кризисная, мы не можем говорить о каком-то экономическом коллапсе. Но ситуация, безусловно, неблагополучная. И главное, что на протяжении где-то двух лет как минимум она развивается, как я называю, хроника пикирующей экономики и в смысле основных макроэкономических параметров, и в смысле главных перспектив.

Вот у нас в этом году произойдет, это совершенно очевидно, сокращение инвестиций, а это же залог будущего роста и будущей модернизации. У нас будет или рекордный или второй за современную историю отток капитала, что означает, что и в следующем году у нас инвестиции будут падать, и никакого обновления, модернизации в экономике не будет. У нас стагнирующий потребительский спрос, то есть этот фактор роста тоже не работает. Это означает, что даже при хорошем раскладе, если не будет обвала цен на нефть, если не будет ужесточения санкций, нас ждет, по моим оценкам, в лучшем случае год, а, может, и два, и три такого прозябания в экономическом болоте с темпами роста вокруг нуля. Причем вероятность того, что они уйдут в минус, больше, чем того, что они уйдут в плюс.

Пархоменко: Это не выглядит так страшно, ноль – это не минус восемь, как в 2008 году.

Нечаев: Это не выглядит драмой, я согласен. Более того, я добавлю. Вот мы сейчас говорим про падение цен на нефть, какое дикое напряжение в связи с этим испытывает наш бюджет. Недавно Дмитрий Анатольевич, буквально через месяц после внесения его в Думу, заявил о необходимости пересмотра бюджета. Это выглядит немножко странно, но он прав. А сейчас уже Минфин официально объявил, что он готовит запасной вариант бюджета, явно не бюджет благоденствия, а бюджет жесткой экономики. Хотя еще несколько лет назад бюджет был сбалансирован при цене нефти 30 долларов за баррель. Последние годы он балансировал при цене около 110 долларов за баррель, а нынешний сверстан под, не нынешний, а бюджет 2015 года под 96 долларов за баррель, а сейчас мы имеем где-то 75-76. То есть разрыв большой, но это не 30, которые были еще недавно, и вроде все удавалось.

Но что произошло? Аппетиты возросли катастрофически. Я психологически прекрасно понимаю, много воруют, но когда лился золотой дождь нефтедолларов, он какими-то ручейками куда-то утекал потоком, куда-то тоненьким ручейком, но доставалось, более-менее, всем. И раздавать деньги на решение действительно острых проблем, действительно актуальных проблем.

Возьмите знаменитые майские указы президента, которые по замыслу абсолютно правильные. Надо ли повышать зарплату врачам? Надо. Надо ли повышать зарплату учителям и научным работникам? Конечно, надо, это человеческий капитал, это наше будущее. Но решение задач переложили на регионы, денег регионам не дали. И дальше что происходит? Они режут инвестиционные программы, бюджеты развития, дорожные строительства. Вот недавно московские врачи вышли на митинг, уже стали резать саму сферу, где надо повышать зарплату, и вот эту среднюю температуру госпиталя под названием средняя зарплата, где у одних густо, у других – пусто, повышают не за счет того, что растет фонд оплаты труда, а за счет того, что сокращают врачей, сокращают отделения, сокращают иногда целые больницы, сокращают фельдшерско-акушерские пункты в малых селах и деревнях. То есть такое тупое механическое сокращение, за счет этого оставшимся обеспечивают тот рост зарплат. То есть благие намерения, не подкрепленные финансами и комплексом решений, они сыграли фактически деструктивную, разрушительную роль с точки зрения бюджетов регионов.

То есть обязательства взяты, и популярному политику, которым является президент Путин, сказать сейчас: «Ребята, мы ошиблись. Вы знаете, мы не в состоянии больше выполнять обязательства. Мы рассчитывали на совсем другой экономический рост и совсем на другие экономические параметры, когда принимали эти обязательства». А еще мы обещали на оборону, а еще мы давали на госбезопасность, а еще на правоохранительные органы. У нас вообще бюджет страны, то ли готовящийся к революции, то ли к войне. А еще на судебную систему, что абсолютно необходимо. Вот так выйти и сказать: «Извините, мы облажались».

Пархоменко: Речь уже об этом в легкой форме идет.

Нечаев: Вы представляете политический эффект? Это же потеря лица. Это не просто потеря лица, это риск разрушения такого неписанного консенсуса, который сложился в нулевые годы в нашем обществе, когда власть обеспечивала зримый и растущий уровень жизни, значительная часть населения, в общем, на это закрывала глаза – на ограничение демократической свободы, на ужасающую коррупцию, на ограничение свободы слова и прочие безобразия местных и прочих властей. Ну это такой консенсус по расчету очень хлипкий. Как только вы перестаете выполнять его условия, как показал опыт монетизации льгот несколько лет назад, вдруг пенсионеры начинают перекрывать федеральные трассы, поэтому здесь есть и политические риски.

Да, их сейчас в значительной степени власть демпфировала успешно проведенной операцией под условным названием «Крым наш». Снимаю шляпу перед кремлевскими политологами и кремлевскими пропагандистами госканалов и телевидения, конечно, они эту карту блестяще разыграли. Я не знаю, он там правда 85 или 79%, но реальные взлеты рейтингов, реальное повышение доверия к власти и к политике, особенно к внешней политике. То есть это немножко компенсировало экономические тяготы, но вопрос, как надолго. Да, сейчас гораздо лучше, чем было позавчера, но трудно выполнить данные обещания. Вот что беспокоит.

Пархоменко: Что касается данных обещаний, вчера на форуме ОНФ было объявлено, что на 23% выполнены майские указы, и о том, что, возможно, какие-то из них будут подкомментированы в связи со сложившейся ситуацией.

Нечаев: Я услышал другое, что как раз было дано поручение, что и «Народный фронт» должен теперь контролировать.

Пархоменко: Вы знаете, у меня в последнее время странное такое ощущение, боюсь обмануться, что называется. Кажется, что немножечко движение экономической политики начало меняться в сторону ослабления и нежелания выжать последние соки. Приведу несколько примеров. Вот этот скандальный закон сбора с малого бизнеса, фантастические ставки. В результате в третьем чтении еще не приняли, но во втором оставили только торговлю, только Москву, в общем, ну почти ничего не осталось от первоначального варианта.

Бюджет Пенсионного фонда на будущий год, предполагающий возвращение государственным пенсионным фондам в общей сложности аж полутора триллионов рублей, что, как говорят, должно дать очень хороший эффект для финансовой системы и фондового рынка и как раз длинных денег и инвестиций. Из нашей профессиональной среды медиа пошел разговор, что, может, вернуть рекламу табака и алкоголя в печать, что, может, пересмотреть запрет на рекламу для коммерческих каналов. Такие мини-сигнальчики, кажется, что, может, перекрутили и надо немножко отпустить. У вас есть подобное ощущение?

Нечаев: Вы оптимист, а я в данном случае хорошо информированный оптимист, поэтому я пессимист. Я могу вам привести гораздо более знаковые, на мой взгляд, примеры. Начнем с того закона, который вы упомянули, это чудесная история, такая советско-российская. Сначала говорят: «Мы вам отрубим хвост», потом говорят: «Ребята, радуйтесь, мы отрубим вам пол хвоста».

Пархоменко: Все-таки это уже и на пол хвоста не похоже.

Нечаев: Но можно было вообще эту тему не поднимать, потому что она идиотская, мы уже этот эксперимент провели пару лет назад – повышение социальных сборов с индивидуальных предпринимателей, когда 700 тысяч человек ушло в тень. С фискальным эффектом, даже замысленным, тьфу, 40 миллиардов рублей, а собрано было 10% от этой суммы. Зачем лишний раз будоражить бизнес, в данном случае малый бизнес. Это самые занятые, они хотя бы от государства не тянут. Это один пример.

Второй пример – фактически возрастают сборы в Фонд обязательного медицинского страхования, убрали верхнюю планку. Теперь со всех зарплат, в том числе высокие зарплаты, для многих компаний, особенно крупных, это существенное повышение налогового бремени. Повышены налоги на дивиденды, причем зримо – с 9 до 13%. А ведь это, напомню, уже двойное налогообложение. Дивиденды-то платятся с чистой прибыли, обложенной налогом. То есть с этих денег уже взяли налог на прибыль и теперь с них еще берут.

С другой стороны, это для бизнеса закрывает многие возможности экономии, когда топ-менеджеры или владельцы бизнеса получали не зарплату, а они получали доход через дивиденды за счет того, что там налогообложение было не 13%, а как раз 9%. Теперь это закрывается. Это же опять бизнесу такая шпилька. Закон о деофшоризации принят в самой его жесткой форме, хотя с РСПП, с бизнес-сообществом обсуждались какие-то компромиссные варианты. Закон о праве Следственного комитета возбуждать уголовные дела по налоговым преступлениям принят в самом жестком варианте, хотя вроде бы находили какой-то компромисс с бизнес-сообществом. Вообще мнение налоговой инспекции не интересует, прям сами могут возбуждать. Заключение налоговой инспекции для возбуждения уголовного дела не требуется. И, к большому сожалению, я могу еще пяток таких примеров привести.

Повышение взносов в Пенсионный фонд с так называемых особо опасных или вредных производств. У нас, простите, в промышленности 58% подпадает под категорию опасных или вредных производств, это повышение налога на 2/3 промышленного бизнеса. Число этих примеров не исчерпывается, а там еще на подходе новые славные начинания наших замечательных законотворцев. Поэтому я не могу вашего оптимизма разделить.

Пархоменко: Тем не менее, звучит часто в последнее время такая мысль, что для того, чтобы увидеть какие-то структурные реформы, какие-то серьезные сдвиги в российской экономике, мы должны столкнуться с очень серьезными проблемами. Вы согласны с этим тезисом, что, грубо говоря, для того, чтобы у нас появился новый Гайдар, мы должны оказаться в 1991 году или все-таки у нас есть шанс меньшей ценой это получить?

Нечаев: Я считаю, что это не очень рациональная политика и способ мышления, что пока петух не клюнет, мужик не перекрестится. Но политологический анализ показывает, что, скорее, вы правы.

Пархоменко: Хорошо, в таком случае…

Нечаев: Уже клюнул или еще нет?

Пархоменко: Да, вопрос в том, клюнул или нет. Но вопрос в том, когда клюнет окончательно. Сейчас уже многие согласились с тем, что много сейчас зависит от цены на нефть. Силуанов сказал, что 60 долларов за баррель для нас – критический уровень. При этом Минэнерго США уже объявило, что не вполне видит цену в будущем и 50. Как может выглядеть этот петух, который нас клюнет? Что должно произойти, если так устроен этот механизм, чтобы мы встали на путь структурных реформ и уже не свернули с него в ближайшее время?

Нечаев: Мне кажется, что он уже клюнул. Еще пока синячок на энном месте, не кровавая рана, но уже клюнул. Что касается нефти, тут вопрос не насколько она упадет, а как долго она на этом уровне пробудет. Мы в 2008, в 2009 году доходили до 34 долларов за баррель, но на протяжении пары недель, и это прошло почти незамеченным, при том, что мы, правда, в 6 раз проели резервный фонд менее чем за два года. Я уже попытался объяснить зрителям, что тут вопрос интерпретации клева, от слова «клюнуть».

Для власти крайне болезненно резать уже принятые обязательства и перед теми же военными, и перед теми же правоохранителями, которые основа режима, щит, тем более резать какие-то социальные обязательства, например, отказаться от индексации зарплат бюджетников. Они с голоду не сдохнут, но настрой будет не самый благостный. Или перестать индексировать пенсию, пока речь не идет о снижении, но перестать индексировать или индексировать не в меру официальной инфляции, а наполовину, при том, что там инфляция многократно больше, чем то, что нам показывает Росстат, потому что у него методики такие, а не потому что он сознательно врет. Вот где вызов и дилемма для власти, способ задуматься и, может, что-то поменять в экономической политике.

Конечно, мы до коллапса 1991 года будем идти достаточно долго. И слава тебе, Господи. Я не желаю моей стране еще раз пережить то, что она пережила в 1991 году, когда и СССР прекратило свое существование, но существование России стояло под сомнением, и угроза гражданской войны была в стране, напичканной ядерным оружием, не говоря уже об угрозе голода и хаоса. Поэтому, упаси Боже, этого повторения. Нам, слава Богу, до этого путь длинный. Но мы-то уже все привыкли жить по-другому.

Пархоменко: Болевой порог понизился.

Нечаев: Да. Понимаете, сказали б в 1991 году кому-нибудь, что гречку будут выдавать не более 5 килограмм в руки, люди бы сказали: «Какое счастье! У нас 500 грамм выдают в одну упаковку». Сейчас в нескольких регионах, это такая история полурукотворная, но в нескольких регионах ввели нормирование продажи гречневой крупы. 2014 год, присниться не могло в страшном сне! 5 килограммов – это семья месяц может жить, но звоночек-то звенит с точки зрения социального настроения, с точки зрения психологического климата в обществе это же ужасно. Мы же не хотим в каменный век возвращаться.

Пархоменко: То есть вы считаете, что даже прогнозируемом Центральным банком в своем базовом сценарии на будущие два года 0% экономического роста достаточно для того, чтобы подтолкнуть правительство, Кремль и администрацию президента к тому, чтобы начать предпринимать какие-то активные действия и как-то пытаться выйти из этой ситуации?

Нечаев: Вообще-то я считаю, что этот звоночек прозвенел гораздо раньше. Я вообще нулевые годы называю потерянными годами. Мы всерьез не начали ни одной перезревшей реформы и дальше сейчас вынуждены начинать это на коленке в гораздо менее благоприятной ситуации. Ту же пенсионную реформу. Ну кто мешал развивать то, что начали делать по еще программе имени Германа Оскаровича Герфа, сделанной под первый срок Путина? Все заморозили, теперь Минтруд что-то с вице-премьером Голодец на скорую руку верстает. Отвратительная реформа. Про реформу здравоохранения мы поговорили, реформой это никак назвать нельзя. Реформа системы образования вызывает больше вопросов, чем дает позитивных сигналов. Реформа правоохранительных органов, если говорить о полиции, оказалась совершенно косметической.

Ключевые направления за нулевые годы мы всерьез не продвинули. И сейчас начинать это в крайне неблагоприятной ситуации тяжело. Но я хочу утешить нашу власть: ребята, вам гораздо легче, чем нам было в 1991-1992 году, поэтому начинайте. Вчера нужно было начинать, не начинайте послепослезавтра. Не начинайте новую жизнь с понедельника следующего только 2017 года.