«Мы громко включали музыку. Детям говорили, что салют». Видеодневники Виктории Ивлевой о жизни Луганска во время войны

23/02/2015 - 17:57 (по МСК)

Видеодневники независимого российского журналиста и фотографа Виктории Ивлевой из Луганской области. Смотрите репортаж «Год после Майдана: как изменилась Украина. Истории из Киева, Харькова, Одессы, Луганска и Западной Украины»

Юлия, жительница Луганской области: Я хочу, чтобы люди знали, что не все мы тут такие. Мы просто боимся.

Ивлева: При всей вашей любви к Украине у вас есть ощущение, что она вас бросила?

Юлия: Государство бросило, а родина моя – нет.

Ивлева:  А что тогда родина?

Юлия: Родина – это земля, это где ты родился.

Ивлева: Значит, получается, вас Донбасс не бросил?

Юлия: Донбасс не бросил, Донбасс болеет, он очень болен хронически.

Татьяна, жительница Луганской области: Каждое утро мы просыпались от того, что, они заводят танки. Сначала это было невероятно страшно. Я еще не видела танков близко в своей жизни, только в телевизоре. И вдруг звук, который я при всем своем филологическом образовании не могу сформулировать. Ощущение было такое, что с угла дома едет какая-то громадная машина, причем на уровне второго этажа. Сейчас она доедет до меня и стены ей не мешают. Это проехали два танка. До вокзала дошла, мне уже не было страшно, я шла, вокруг стрельба, канонады, эти мины, мне уже было все равно. Вот когда я шла обратно, на одном из перекрестков, там сейчас стоят стены, ничего больше, только стены. Вот это влетело, когда я была на перекрестке.

Ивлева: Почему вы вернулись, Татьяна?

Татьяна: К сентябрю мне стало настолько плохо, что я думала, чтобы быть не там, а здесь.

Ивлева: Была причина вернуться сюда, было желание умереть здесь?

Татьяна: Да. И почему еще, я не хочу никуда выезжать, потому что вы не представляете, насколько это страшно. Уезжаешь – вот у тебя кастрюлька, сковородка – недостижимая мечта, у тебя нет денег на кастрюльку, на сковородку, уже не говоря о том, на что приготовить.

Ивлева: А почему вы, когда говорите про Украину, вы говорите «они»? Разве это не ваша страна?

Татьяна: Это моя страна. Потому что вы приехали из России.

Ивлева:  Вы должны сказать «мы», говоря об Украине. Нет?

Татьяна: Я боюсь говорить «мы» об Украине.

Ивлева:  Почему?

Татьяна: Потому что подвал никто не закрыл еще, СБУ.

Ивлева: Значит здесь нужно быть очень осторожным, когда живешь?

Татьяна: Да.

Ивлева: Даже с соседями во дворе?

Татьяна: Да.

Ивлева:  Лекарства есть у вас какие-то?

Яковенко: Нет, лекарств у нас нет. А специфических лекарств вообще нет. Те, которые психотропные, нейролептики и противосудорожные. Те, которые нужны нашему учреждению. Обращался я, заявку давал в министерство, но никто, ноль эмоции. И приобрести их на месте тоже не имеется возможности, потому что их нет просто в наличии.

Ивлева: А кто слышал, как снаряды рвутся?

Дети: Я. Я слышал. А я видел. Видел, как стреляли из пистолета прямо в аптеку. Бомбило, я маме говорю: «Мам, бомбит». Один взрыв, потом второй, мы побежали, чуть в коридоре не упали.

- Когда где-то что-то стреляет, муж, например, пошел с коляской в магазины, он сразу звонит папе - пусть возвращается. Я говорю: «Все нормально все хорошо». «Нет, пожалуйста, мам, звони». Ночами просыпается, не спит. Конечно, они все понимают. Я удивлялась, когда играют, бегают. А я – сепаратист, а я – Украина, вот так бегают друг с другом.

Ивлева: Как фашисты и партизаны, да?

- Да. Я домой прихожу и говорю: «Ты хоть знаешь, кто такой сепаратист? Во что вы вообще играете?».

Ивлева:  Бабулечка, вы летом, когда стреляли, где были?

- Тут я лежала. Андрей заходит и говорит: «Дмитриевна, вот  сюда поворачивайся, от окна как попасть, так оно попадет».

Ивлева: Никуда не спускались в подвал не уходили?

- Нет, никуда не спускалась. Я ту войну пережила и не боялась.

Ивлева:  А дети понимали, что происходит?

Копейка: Мы включали громко музыку, нашим деткам до трех лет говорили, что это салют, и они не пугались, не плакали, все прошло нормально. С кем мы будем? Как мы будем? Не уезжайте. Чувство ответственности всегда такое, что не могу я все это бросить, потому что толпой ходили за мной, домой приходили.

Ивлева:  Чтобы оставались, да?

Копейка: Вот у меня деду, 75 лет, мне его жалко, он же мой отец, как я его брошу. Или как так, чтобы его убили. Сколько бог отмерил – пусть так будет. И он не может выехать ни за пенсией, ни зачем, он тоже ничего не получит.

Ивлева:  Он не может, потому что он тяжелый?

Копейка: Он не может выехать, потому что он тяжелый. Ничего, прорвемся.

Ивлева:  С какого года у вас детский дом?

- С 1990 года.

Ивлева: То есть, это один из первых семейных  детских домов на Украине.

- Да, один из первых.

Ивлева: А сколько вы вырастили детей?

- Да уже было 18 человек.

Ивлева: Когда вы последний раз подучали детские деньги?

- Детские деньги получала последний раз в июне-месяце.

Ивлева: И больше вам не приходило никакой  гуманитарной помощи?

- Нет. Гуманитарную помощь уже давали здесь, «ЛНР», русские, продуктами.

Ивлева: Но это нерегулярно? На это выжить невозможно?

- Нерегулярно, это один раз.

Ивлева: Скажите, почему трудно уехать,  и хотите ли уехать? Или нет?

Мальчик: Нет, не хочу я уезжать, привык здесь, родился в Луганске.

Девочка: Здесь мои друзья, я привыкла, не хочу. Я здесь родилась, не хочется.

Ивлева:  А не страшно? Перестало быть страшно?

Девочка: Да.

Ивлева: А что было самое страшное?

Девочка: Страшно не то, что за себя, а за друзей. Что с кем-то что-то случится. А так ничего, выживем.

Ивлева:  Что было самое страшное для вас из всего за это время?

- Самое страшное, это когда бежала, когда нас из «Града» побили.

Ивлева: Вы бежали одна?

- Нет, с детьми.

Ивлева: Куда?

- На тот конец поселка. У меня там тетка живет, я бежала, в чем была, и тянула детей, и кричала. Я открываю калитку и говорю: «Пустите?». Нас приняли, хоть на 4дня. А потом идти-то домой надо, пошли назад.

Ивлева: А школа на русском или на украинском?

- На русском.

Ивлева: То есть никакой проблемы с русским языком не было? А вы говорите по-украински?

- Да.

Ивлева: В этом подъезде живет мальчик Коля и его мама Юля. Я очень надеюсь, что мне удастся завтра их вывезти.

Юлия: Мы когда уехали, 2 августа, первую неделю я по ночам кричала, просыпалась – казалось, что зенитки стреляют. Мы вернулись 15 сентября – полтора месяца мы там пробыли.

Ивлева: Что вас поразило, когда вы вернулись?

Юлия: В магазинах пустые полки были, молодежи было мало – поразъезжались. Такая обстановка как высоковольтные провода идут – а ты под ними стоишь. Вот так гудят от напряжения – такое нависшее в воздухе. Безысходность, и этого не понять.

Ивлева: Все говорят, что денег нет, а приходишь в дом – вроде еда какая-то есть. Что-то откуда-то у кого-то берется.

Юлия: Золото сдают, вещи продают, технику продают в ломбарды.

Ивлева: А ломбарды работают, там деньги есть?

Юлия: Да. И вообще я люблю Донбасс. Как без абрикосов, без каштанов, я знаю, как пахнет чугун. Как шумел завод раньше – он сейчас так не шумит, сейчас так доменные печи не работают, и не пахнет с коксового завода.

Ивлева: Я хотела вам сказать, что деньги на ваш выезд собирали самые обычные люди из России и Украины. 

 

Другие выпуски