Координатор «Архнадзора» Рахматуллин: «развитие» и «сохранение» – это не антонимы, нельзя попадаться в эту ловушку

Рахматуллин: Если как-то банально выражаться, «надежды и разочарования». Поначалу произошло что-то, что получило название градостроительной революции после случая с домом Кольбе на Якиманке, когда было сказано, что снос исторической застройки прекращается, уже принятые решения пересматриваются, новые параметры строительства в историческом городе будет контролировать орган охраны Мосгорнаследия. Вот все эти правильные вещи были сказаны. Было сказано самим мэром «сколько снесешь, столько получишь», как будто бы терялся интерес в сносе, поскольку на выходе получались те же метры. Эту декларацию трудно было внести в распорядительные документы. Постепенно этот сносной вал набирает новый оборот. Мы можем вспомнить знаковые памятники, погибшие в эти три года. Предположим, в 2011 году это были усадьбы Шаховских, Княжеская, и соборная мечеть. Храм не сносили в Москве с незапамятных советских времен. В 2012 году это были интерьеры Детского мира и стадион «Динамо». В нынешнем году это Круговое депо, на Ленинградском, бывшем Николаевском, вокзале, снесенное почти наполовину, и дом Болконского, изуродованный надстройкой и частично снесенный перед этим. Это примеры, которые на слуху. В действительности примеров гораздо больше, им сейчас посвящена специальная выставка. Это если говорить о знаковых памятниках или о зданиях, которые когда-то были памятниками или имели шанс ими стать, перестали ими быть. Продолжается долгая цепочка манипуляций, иногда уходящая еще в лужковское прошлое, иногда уже имеющее начало уже в этих последних трех годах.

Дзядко: Как должно быть технически устроено, какая бы система, на ваш взгляд, была бы идеальной, чтобы эти памятники культурного наследия не терять?

Рахматуллин: Памятник неприкосновенен по определению. Его нельзя снести ни на половину, ни на  две пятых, ни на три четвертых. И в случае с Круговым депо, и в случае с «Динамо» были применены различные манипуляции. Например, вышла бумага Мосгорнаследия относительно того, что снос Кругового депо осуществляется в рамках работ по реставрации с приспособлений. Представляете? Имеется в виду, что оставшаяся половина будет реставрироваться, но Мосгорнаследие разрешает при этом снести другую половину. Это поразительная казуистика. Тем не менее, она пока проходит. Пока – потому что мы вышли в суды с этой темой. И тема эта еще не закрыта. Или в случае со стадионом «Динамо»…

Дзядко: Вышли в суд именно с Круговым депо?

Рахматуллин: В данном случае с Круговым депо. Или случай со стадионом «Динамо», который был и остается по документам памятником, и внезапно нам говорят: «Теперь это достопримечательное место, а достопримечательное место – это такой вид наследия…»

Дзядко: Такая формулировка существует?

Рахматуллин: Да, это «такой вид наследия, где разрешена градостроительная деятельность». И вдруг оказывается, что то, что было памятником, ломается на три четвертых согласно градостроительному регламенту. Хотя на теле памятника градостроительная деятельность в принципе запрещена. Это манипуляции, которые нужно разоблачать, показывать, выступать в судах против них с тем, чтобы это не повторялось. Дом Болконского – более примитивный случай. Еще Лужков снял его с охраны. Но дом оставался в охранной зоне соседних памятников, где по закону возможно только восстановление утраченных элементов исторической среды. Здесь ничего не было утрачено. У этого дома никогда не было ни третьего, ни четвертого этажей. Следовательно, в руках нынешнего Правительства Москвы были все рычаги для того, чтобы сохранить этот дом в его исторических габаритах. Тем не менее, это не было сделано. Большая половина ответственности за судьбу этого дома на нынешнем Правительстве Москвы.

Дзядко: Всякие советы и прочее – это может влиять на ситуаицию?

Рахматуллин: Мы в хартии, которую предложили всем кандидатам подписать, и которую подписали пятеро из шестерых, говорим, что необходим совет по наследию при мэре Москвы, потому что это целая отрасль городского хозяйства, где нужно координировать деятельность архитектурного ведомства, охранного, ведомства имущества, земельного, даже рекламного, туристического – какого угодно! В сущности, это, во-первых, вице-премьерская работа, на наш взгляд. Во-вторых, это, безусловно, работа некоего общественного совета. Главная задача такого совета – добиться открытости принимаемых решений. Больше того, закон города предписывает иметь такой совет (он называется научно-методическим) на уровне Мосгорнаследия. Такого совета нет, и нам не могут объяснить внятно, почему его нет. Его требует городской закон неотмененный. То есть когда обсуждается снос половины Кругового депо в качестве реставрационного решения, некая коллегия экспертов могла бы положить этому предел, она могла бы этому воспрепятствовать. Если это прописано на уровне историко-культурной экспертизы, с которой  руководитель Мосгорнаследия соглашается, значит, эту экспертизу надо положить на стол группе экспертов, которые смогли бы оценить ее достоверность, этичность, профессионализм. Такого сообщества мы не знаем. Мы не понимаем, как Мосгорнаследие принимает такие решения. Даже, казалось бы, в мирных случаях: оценить проект реставрации. По закону проект реставрации оценивается актом государственной историко-культурной экспертизы. И вот пример того же Кругового депо. В этом акте написаны чудовищные вещи. Прямо говорится, что предмет охраны памятника исключает его снос, и одновременно говорится, что раз железной дороге нужен новый путь, то и ладно. Это просто выход за пределы компетенции государственного аттестованного эксперта, и мы просим министерство культуры отозвать аккредитацию такого эксперта.

Дзядко: Вопрос, может быть, философский, отвечать на который можно бесконечно, но, тем не менее: как сохранять баланс между необходимым развитием города и сохранением его исторического облика?

Рахматуллин: Можно я отвечу сначала с точки зрения русского языка? «Сохранение» и «развитие» – это не оппозиция. Антоним «сохранению» - «разрушение», а антоним «развитию» - например, «стагнация», «застой». Но «сохранение» и «развитие» – два положительных термина, которые стоят по одну сторону некой вертикальной таблички слов. Здесь нет противопоставлений. И когда его выстраивают в речи, то создают ловушку. Нельзя поддаваться на это. Нет такого выбора между развитием и сохранением. Все законодательство о наследии и все наследие охранного дела строятся на том, что существуют определенные правовые поля, квадраты, которые показывают, что можно и чего нельзя делать в городе. Это не как шахматная доска, это, скорее, трехцветная доска. Памятники и их территории – это один цвет квадрата, где возможно ретро-творчество, реставрационное творчество, потому что здесь все уже создано, создан архитектурный образ. Здесь жил великий человек, и даже если дом не представляет архитектурной ценности, все должно быть здесь законсервировано. Вторая клетка, клетка второго цвета – это зоны охраны. Внешний пояс этой первой, где градостроительная деятельность разрешена, но ограничена. Чем ограничена? Требованиями  соседних памятников. И, кстати, это позволяет сохранять историческую среду, потому что историческая среда зданий, не имеющих отдельного охранного статуса, охраняется у нас таким образом. Она охраняется в тени памятников. Памятник бросает на нее свою тень. Они охраняются как части охранной зоны. В этом смысле нам недостает законодательства об охране исторического города в целом. И есть третьи клетки, клетки третьего цвета или бесцветные, где градостроительная деятельность возможна в свободном режиме. И если мы клетки правильно и окончательно расчерчиваем, то мы начинаем понимать, что можно, чего нельзя, что можно ограничено. В действительности, как в лужковские годы, так и в последние три года речь шла о постоянном нарушении этих границ. Наши оппоненты все время пытаются стереть границу ластиком или перейти ее. Между тем, эти границы, границы правовых режимов, правовых территорий, как и всякие границы, как в геополитике, устанавливаются не для войны. Они устанавливаются для мира, для того, чтобы я краевед, предположим, преподаватель-экскурсовод и литератор, мог бы заняться своими мирными делами. Вместо этого я обнаруживаю, что охранная зона, которая защищает дом Болконского, попрана. Что охранный статус памятника, защищающего Круговое депо, попрано. И начинается война, границы нарушаются постоянно. И происходит это, что самое неприятное, в кулуарах. Потому что три года нам обещают, как и в предыдущие годы обещали, что акты историко-культурной экспертизы будут публиковаться на сайтах уполномоченных департаментов. Этого не происходит.

Дзядко: Необходима открытость, прозрачность?

Рахматуллин: Конечно.