Как уничтожали память о Беслане. Десять лет спустя

02/09/2014 - 00:38 (по МСК) Анна Монгайт

В студии Дождя вспоминали события десятилетней давности. Первого сентября 2004 года террористы захватили школу в Беслане. 

К этому трагическому дню Родион Чепель снял документальный фильм «Комитет» о том, как прошли эти десять лет для матерей, потерявших тогда своих детей. В прямом эфире эту картину обсуждали:

Журналист Раф Шакиров,

Фотограф NY Times Джеймс Хилл,

Старший редактор журнала PORT Игорь Компаниец,

Создатель сайта «Правда Беслана» Марина Литвинович,

Председатель совета правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов

и автор фильма Родион Чепель

Монгайт: Как вы считаете, удалось ли найти виновных? Возможно ли это в принципе? Удалось ли им выяснить что-то, что касается истоков этой трагедии?

Литвинович: Вы спрашиваете про «Матерей Беслана» или вообще?

Монгайт: Я спрашиваю глобально, найдены ли виновные, на ваш взгляд. Удалось ли приблизиться каким-то образом к этой правде «Матерям Беслана», которые все эти 10 лет виновных и правду ищут?

Литвинович: Виновные, конечно, примерно понятны, они примерно найдены. Их фамилии более-менее известны, во всяком случае, те люди, которые, вероятно, давали команды. Но они не наказаны и вряд ли будут в ближайшее время наказаны. «Матери Беслана», как верно в этом фильме сказала Елена Милашина, корреспондент «Новой газеты», сосредоточили свое расследование на виновности Дзасохова, их не интересовал ни уровень ФСБ, ни уровень Путина. Ничего выше Дзасохова их не интересовало. Виновность милиционеров правобережного РОВД их интересовала. Вот они занимались этим расследованием, очень важным действительно.

Но если говорить про Дзасохова, он совершенно был отстранен от каких-либо решений в Беслане, он не принимал никаких решений. Его вызывали боевики в школу, но оперативный штаб в лице сотрудников высоких чинов ФСБ просто запретил ему идти в школу. Поэтому Дзасохов не играл никакой решающей роли в этом теракте, в этом оперативном штабе. Искать его вину бессмысленно, потому что ее там мало. Ну допустили они, да, это важная история, но эта история, касающаяся правоохранительных органов, это история, касающаяся провала агентурной работы, о которой стало тоже позже известно, потому что Ходов, убитый боевик, оказался двойным агентом. «Матери Беслана» вели свою работу, ограничиваясь этой темой. В этом отношении фильм довольно точно отражает эту историю, но не отражает все остальное, что было в Беслане все эти годы. 

Шакиров: Фильм назван «Комитет». Фильм сильный, я вас поздравляю, по поводу комитета чисто редакторски, на мой взгляд, показалось, что он достигает определенного накала, но в истории с Гробовым этот накал пропадает. Мне кажется, этот эпизод чуть более растянутый и немножко снижает весь накал фильма. Но это мое личное мнение.

Что же касается виновности или невиновности, на мой взгляд, когда мы делали газету «Известия», а до этого еще освещали теракт в «Норд-Осте», самое главное – ведь не просто найти виновных, а найти их для того, чтобы избежать в дальнейшем повторения преступлений, ошибок и так далее. Как раз этой части в фильме, я соглашусь, нет, собственно, он, наверное, и не посвящен другой теме, расследование так и не проведено. Ни комиссия Торшина не пришла, это комиссия Совета Федерации, ни к каким выводам однозначным, не было принято во внимание мнение члена этой комиссии господина Савельева, депутата и доктора технических наук о роли первых взрывов, которые произошли в спортзале, ни комиссия Кесаева, которая представляла данные уже североосетинскому парламенту. Все эти комиссии, сколько бы они там не заседали, ни к каким выводам не пришли, они только добавляют противоречия в картину, которая имела место быть.

В этой связи возникает сразу несколько вопросов. Первый – нет виновных, не обозначена степень их вины, суть их вины ни в МВД, ни в ФСБ, ни в спецслужбах, а ведь звучат в фильме указания о том, что были предупреждения, а ведь было в публикациях даже «Известий» до того, как произошел теракт, мы рассказали о том, что и в Москву прибыли террористы, рассказали, показали их фамилии. И нам сказали, что не надо пугать население неподтвержденной информацией. А потом произошли взрывы. Информация о готовящихся терактах была. Почему она не была использована своевременно и правильно – это один вопрос.

Дальше другие вопросы возникают – а почему, когда началась операция, на переднем крае оказались воинские соединения, а не спецслужбы. Всегда бывает в первом ряду, даже военные, которые сообщали «Известиям» о том, что происходит, говорили: «Мы никогда не должны стоять в первом ряду. Наш ряд второй - оцепление». Следующий вопрос возникает – почему не обеспечили оцепление, и в связи с этим было только стихийное нападение, перекрестный огонь имел же место быть, к сожалению, это потом подтвердилось в суде, который только «Коммерсантъ» освещал.

Дальше вечный вопрос, который у нас возникает – помимо военных, ФСБ и спецслужбистов, есть еще такая тема, как оказание помощи. Очень много вопросов. Пожар не тушили два часа, а то и больше, 2,15. Дальше возникает вопрос – почему не используется опыт, который везде и всюду в мире используется: не везут людей в далекие клиники, почему не организовывается заранее палаточный госпиталь. Почему нет такой профессии, как это делается опять же во всем мире, как сортировщик? Жестокая профессия, но это врач-военный, который знает, что такое огневые раны. Кстати, врачи гражданские в этом не разбираются. Он стоит и сортирует – этого просто зеленкой помазать, а этого немедленно на стол. Ничего этого не сделано.

И главное самое убийственное – из этого не извлечены уроки. Повторись, не дай Бог, что-то подобное, и мы столкнемся с той же кашей, с той же бойней. Вот, что самое страшное. Вот, почему нужны виновные в разборе ситуации, не потому что нужно наказать Дзасохова или кого-то еще, а для того, чтобы извлечь из этого урок. Начиная с «Норд-Оста», видите, террористы этому учатся – сразу же окна выбили, как только захватили школу, чтобы не применили газ. Они-то учатся, а мы почему не учимся?

Монгайт: У меня вопрос к любому из вас. Скажите, вы считаете, что сознательно замалчивались несуществующие, несделанные выводы из бесланской трагедии? Неподведенные итоги Беслана – они замалчивались все эти 10 лет или нет?

Черкасов: Точно так же, как и до этого замалчивались итоги «Норд-Оста». В «Норд-Осте», как мы знаем, была блестящая операция, Россия не пошла на поводу у террористов, и Россия не пошла на поводу у террористов в Беслане. Это же тоже блестящая операция с точки зрения тех, кто считает, что главное – государству не прогнуться перед террористами, что главное в этой операции – уничтожить террористов, а не защитить, не спасти заложников. В этой логике все произошло прекрасно, в этой логике не нужно извлекать никаких уроков, не нужно никого наказывать, можно наградить и все достаточно.

Кроме того, если мы начнем копать, то выяснится, что дело не только в теракте. Дело, прежде всего, в контртеррористической операции, которая планируется и осуществляется с целью уничтожить террористов любой ценой. Дело в том, что следствие ведут те же самые структуры, которые проводят контртеррористическую операцию. Федеральная служба безопасности, конфликт интересов. То есть вы не найдете правды, если поручите расследование тем же, кто и стрелял по школе.

Условия, приведшие к теракту, - отсутствие безопасности. Лена Милашина 5 лет назад опубликовала статью о провокаторской роли Ходова, о провале этой игры РУБОП североосетинского, в которой выиграл Басаев. Кто-то про это, про игру подполья спецслужб широко знает? Нет. Спецслужбы у нас всегда правы.

И последнее – если копать глубоко, то становится ясно, что теракт в Беслане не просто так возник. Это пришла на осетинскую землю Чеченская война, Вторая чеченская война. Поскольку к тому моменту она была блестяще выиграна, закончена, и у нас уже 10 раз установился мир, но никто не был заинтересован в расследовании того, а почему полковник Руслан Хучбаров пришел в Беслан,  командовал отрядом. За 40 дней до этого, 20 июля 2004 года в селе Галашки чекисты ФСБ ворвались в дом и расстреляли человека. Расстреляли человека, перепутав дом. Они расстреляли Арабханова, в другом доме на той же улице жил Хучбаров, который успешно ушел. Такой стиль контртеррористической операции, разумеется, не позволял уничтожать террористов.

 Более того, тут сказал Раф Шакиров про взрывы в Москве. Один из самолетов, взлетевших в Москве и не севших, который летел в Волгоград, взорвала женщина по фамилии Нагаева. 42 человека погибли. Другая – ее сестра – была в Беслане, шахидка-смертница. У них был еще брат, который исчез 3 мая 2001 года в окрестностях села Хатуни, в горах Чечни, в Веденском районе. Исчез, как тысячи других. Никто не задумывался, что такого рода действия в ходе так называемой контртеррористической операции в Чечне не снижают террористическую опасность, но создают мобилизационную базу для террористов, что родственники исчезнувших, родственники тех, кто стал жертвой силовиков, они сами становятся террористами. Кстати, есть имя и фамилия человека, который исчез, этого самого Нагаева, его там звали Игорь Стрелков. Тот самый Игорь Стрелков, который в то время работал в Чечне как сотрудник ФСБ, рядовой участник контртеррористической операции.

Так вот скажите, нужно ли разматывать весь этот клубок, чтобы понять, что так называемая контртеррористическая операция не уничтожила террористическое подполье, но создала его, мощное террористическое подполье по всему Кавказу? Или проще говорить, что у нас все прекрасно, и операция блестящая, а если есть виновные, то виновны местные или в мелких недостатках?

Монгайт: Владимир, вы были только что в Беслане, да?

Воронов: Да, я был в те дни тогда. Прилетел 2 сентября.

Монгайт: Какими, на ваш взгляд, стали эти 10 лет для Беслана как для города, для людей, которые там живут?

Воронов: На мой взгляд, совершенно непонятно и не выяснено, кто реально организатор теракта.

Монгайт: Это мы понимаем из фильма. А вы увидели что-то, что в фильме отразить не удалось, сейчас в этой своей командировке в Беслан?

Чепель: Изменился ли сам город за эти 10 лет? Вы были там 10 лет назад?

Воронов: Да, я был там 10 лет назад.

Чепель: Вы были там сейчас?

Воронов: Я несколько раз там был.

Чепель: Изменился ли город? Как изменился город за это время?

Воронов: Город принципиально не изменился. Школа, конечно, изменилась, она накрыта каким-то дурацким куполом. Рядом выросла грандиозная церковь, я не знаю, кто будет туда ходить – она так подавляет. А сам город мало изменился внешне. Те же дома, те же люди, ну, может быть, несколько другие. Я видел этих людей 10 лет назад, видел в предыдущие поездки, видел буквально несколько лет назад.

Могу сказать, что изменился, может быть, подход людей, потому что если в 2004 году они задавали вопросы, в 2007 году они предлагали варианты ответов, почему и как это случилось, то сейчас они практически на все 100% уверены, что террористы террористами, но едва ли не основной виновник именно жертв – это федеральные власти, это те, кто сделал первые залпы, выстрелил по крыше спортзала с крыши близлежащих домов, то есть с позиции, которые занимали подразделения сил специального назначения вполне конкретного ведомства или каких-то еще ведомств. В отношении людей изменилось. У людей уже нет вопросов, у них уже есть ответы. Я не могу сказать, насколько эти ответы верные, но федеральная власть сделала все для того, чтобы люди поверили, что именно она основной виновник трагедии.

Монгайт: Джеймс, сколько раз вы были в Беслане? Вы снимали только тогда в дни трагедии?

Хилл: Нет. Я 1 сентября был во Франции, я приехал на следующий день, и на третий я летел из Москвы в Беслан. Я приехал ночью, около 9.30 3 сентября. Был очень сильный дождь, я помню, что мы проехали через КПП. И не было понятно из радио, что случилось. Когда я приехал к моим коллегам из The New York Times, я понял по лицам, что что-то очень необычное произошло. Я там был несколько дней, а потом я вернулся 15-го, когда официально снова начался семестр.

Что я увидел из этого фильма, я раньше был военным корреспондентом, был на многих войнах, есть некоторый ненаписанный закон о войне, что женщины и дети – святые. Мои чувства, почему я приехал тогда, что эти люди не только потеряли своих близких, но и потеряли веру в человечество, в доброту. Я помню, когда я там шел, была очень страшная тишина. Я сам слышу крики, хотя криков не было. Из этого фильма я понимаю, что 10 лет спустя эта боль еще такая сильная. И главная боль этой трагедии – это против человечества. Эти люди потеряли все, не только близких, но и веру и в человечество, и в правительство. Они ищут виновных, а кто это, я сам не могу ответить, но они больше не верят.

Монгайт: Вы видели глазами Родиона фактически, как эти 10 лет провели «Матери Беслана», к каким выводам они пришли. Было ли для вас что-то новое в этом фильме?

Компаниец: Прежде всего, я не могу сказать, что мне дозволено судить на данный момент, потому что я уже 10 лет, как там не был. Я не могу сравнивать, мне не с чем это сравнивать. Я хотел бы сказать, что я солидарен и с правым, и с левым диваном в смысле того, что есть вопрос митрополий и колоний. Условно говоря, российская политика  на Кавказе – это типичная колониальная политика. Вопросов к тому же Дзасохову особых нет, потому что ну ставленник, наместник, условно говоря, это примерно то же, чем является сейчас Абдулатипов в Республике Дагестан. Примеров, на мой вкус, масса. Вопрос действительно исключительно к федеральной власти, к митрополии, к людям, которые позволяют себе проводить такую политику победы любой ценой. Эти победы мы наблюдаем практически каждый год в различных сферах нашей прекрасной жизнедеятельности. Что добавить?

Монгайт: На ваш взгляд, замяли тему?

Компаниец: Ну как замяли тему? Видите, мы о ней помним и вспоминаем, шмыгаем носом, рассматривая эти 50 минут кино.

Монгайт: А как вы считаете, сегодня возможна была бы публикация в журнале «Гламур», посвященная трагедии в Беслане?

Компаниец: Конечно, нет. Что такое журнал «Гламур»? я позволю себе отвлечься от темы. Мы пришли на рынок женских журналов на тот момент и хотели давать какую-то социалку, потому что в то время еще верили, что это кому-то надо. Какие-то достаточно жесткие репортажи, достаточно откровенные, порой с тяжелыми кадрами, то, что не очень хорошо продает журнал. Это не секс, условно говоря, не линия бикини, как с ней правильно работать девушке. Я думаю, что современное поколение девушек это все абсолютно до фени глубоко. Мы видим, что гораздо более серьезные, умные и толстые издания, нежели журнал «Гламур», позволяют себе всяческие манкировать такими темами тяжелыми, сложными. Такое время, такая жизнь сейчас.

Шакиров: Вы знаете, одно из сильных впечатлений от фильма, это именно то, что «Матери Беслана» отчаялись.

Монгайт: Они отчаялись, на ваш взгляд?

Шакиров: На мой взгляд, они абсолютно опустили руки. Они занимаются делом, может быть, не хорошо так говорить – теорией малых дел, но они занимаются тем, что им возможно делать – они помогают детям. Но, конечно, никакого расследования уже нет. Отвечая на ваш вопрос, я вам скажу, что, конечно, замяли. Кончается фильм тем, что каждые три месяца расследование продолжается, но три больших комиссии уже ни к чему не пришли. Суд над Кулаевым, над последним оставшимся в живых террористом, хотя, как выясняется, он не последний – часть из них ушла, показал такие страшные подробности, что даже когда мы писали все это в «Известиях», даже представить себе невозможно было. Конечно, все эти подробности умалчиваются, мы видим, как влияли на ход следствия, это тоже сильная сторона фильма.

Удивительно следующее. Владимир сказал, что там на месте, мне трудно судить, что все убеждены в виновности определенных лиц, а вот сейчас «Левада-Центр» провел опрос, и если год назад 46% опрошенных считали, что все было правильно сделано, а сейчас считают 69%. Вот вам и результат, хотя никаких новых данных не было, нигде ничего не проводилось, ни слушаний, ничего, а просто с помощью пропаганды, всегда правы, не о чем думать, дорогие товарищи, власть обо всем позаботится, а вы занимайтесь своими делами.

Конечно, в этом смысле фильм «Комитет» дает представление, что совершенно невозможно как-то противостоять здесь, добиться хоть какой-то справедливости, хоть даже на своем маленьком участке, даже касаясь Дзасохова или милиционеров, ничего не сделано. Если говорить серьезно, никто ни от чего не был отстранен, даже Дзасохов ушел по собственному желанию, никто не пострадал, не считая, конечно, детей. Кстати, говорят о погибших, еще забывают, что 126 человек оказались инвалидами, из них 70 детей инвалидами осталось. И как всегда, сооружается у нас невероятный комплекс, никаких следственных действий, не оцепления. Эти правила, уроки, они так и не… Вот комплекс создать – это да, на это мы деньги выделим. Огромный молельный комплекс, не знаю, для чего, как, что. А вот все улики убрали, да еще и выбросили так безжалостно на эту помойку.

Это очень сильные кадры, конечно. Затоптали место преступления. Действительно нереально за 11 часов исследовать это место преступления. Кто использовал огнеметы, как? Прокуратура считает, что эти огнеметы использовались так же, как и танк, уже после того, как заложники… Кто проводил эти следственные мероприятия?

Чепель: Вопреки показаниям свидетелей.

Шакиров: Вопреки показаниям свидетелей, да.

*По решению Минюста России Международная общественная организация «Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество „Мемориал“» включен в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента.

Другие выпуски