Евкуров о Кадырове, Сердюкове, стрельбе на свадьбах и хиджабах в школах

Дзядко: Мы не можем не начать наш разговор с новостей сегодняшнего дня. Это довольно резкие высказывания в Ваш адрес Вашего соседка Рамзана Кадырова, который Вас обвинил в пиаре, в том, что Вы неправильно проводите политику по борьбе боевиками. Как Вы ответите на эти высказывания в Ваш адрес?

Евкуров: Я принципиально не читаю эти вещи, о которых Вы сейчас говорите. Мне сказали, что была такая реакция на просто вопрос журналистов, не связанный с Чечней. Я даже не знал, что в Чечне что-то сказали по поводу захоронения тел убитых боевиков. Мне кто-то из журналистов задал вопрос о моем мнении, я ответил, совершенно не критикуя никого. И на эти реакции, которые я сегодня услышал, я тоже дал вполне нейтральный ответ в плане того, что я имею право на свое мнение. Я в своем ответе указал, что я надеюсь, что Кадыров уже одумается, прекратит ненужные перепалки, потому что эти вещи влияют на имидж не только мой, а в целом власти. Если смотреть по обвинениям, кто как работает, у каждого есть ошибки, плюсы и минусы. У меня свой стиль, у него свой. Оценивать нашу работу будет высшее руководство, но не я его и не он мою работу. Поэтому я более чем нейтрально ответил, я думаю, что он поймет мой ответ и дальше не будет себе такие вещи позволять.

Гордиенко: Поясните, пожалуйста, о каком мнении речь.

Евкуров: Мне был задан вопрос, что делать с телами убитых бандитов. В республике эти вопросы довольно серьезно раньше поднимались. Мы встречались на кладбище со священнослужителями, обсуждали вопрос, как лучше поступать. Запрещали хоронить, приводя определенные доводы, тоже обоснованные, потому что есть отморозки, которые при жизни убивали людей. При этом большинство приходило к мнению, что это тело человека, оболочка, а душа уже на небесах, и даже не известно, в раю она или в аду, причем это прерогатива Всевышнего, не мы это определяем. Когда я задавал вопрос, что делать, делать отдельное кладбище? Нет.

Зыгарь: Он еще вспоминает Ваше высказывание про то, что «не нужно засаливать в бочках», и, видимо, воспринимает это как удар в свой счет, говоря, что не знает, откуда у Вас данные, что где-то «засаливают в бочках».

Евкуров: Ему так преподносят, как я понимаю. Я не трогаю ничью сторону. Когда меня спросили, что делать, я сказал «Конечно, хоронить, мы их солить в бочках что ли будем». Это мое выражение, не более того.

Дзядко: Есть ведь некие нормы российского законодательства, к которым господин Кадыров в своем выступлении апеллирует, что родственникам тела убитых террористов не выдавать. Вы считаете, что родственникам нужно тела выдавать?

Евкуров: Это не он апеллирует, это я в своем выступлении сказал, что есть закон Российской Федерации, и те террористы, которые попадают под этот закон, не выдаются. Те бандиты, которые не попадают под этот закон, их надо отдать.

Зыгарь: Чтобы окончательно внести ясность, я процитирую: «Ни для кого не является секретом, что Евкуров посещает похороны боевиков, выражает соболезнования родственникам и помогает похоронам».

Евкуров: Не посещает, не помогает, но не препятствует. Был случай, когда я в ходе проведения спецоперации – а мы видим по обычаям, где похороны, где свадьба – мы остановились кортежем, и я пошел выразить соболезнования. И мне говорят, что убит член бандподполья. Но я все равно туда пошел, выразил соболезнования и провел профилактическую беседу, что это их вина в том, что парень погиб, потому что они его не удержали. Второе – что в этом плохого? Они бандиты, это понятно, мы их уничтожили. А семьи – тоже бандиты? Для меня нет семьи бандита, для меня есть граждане республики Ингушетия, и я им обязан помогать. У нас субсидии, пенсии семьям боевика не платятся? Это целый блок вопросов, на которые никто не имеет право делать замечания. У нас разные с Кадыровым стили работы. Давайте не смешить людей, как мы с ним ссоримся.

Дзядко: Вы сказали «эти нападки». Действительно, то, что сегодня звучало из уст Кадырова, - далеко не первое высказывание в Ваш адрес. Мы помним ваши перепалки, которые касались административной границы с Чечней. Почему это происходит?

Евкуров: Лучше уйти от этой темы, потому что мы по границе решили, что работают комиссии. Мы завершили свою работу, чеченская сторона – свою. Мы отправили документы в Федеральный центр, там решение примется.

Дзядко: Я говорю не конкретно про границу, а в целом.

Евкуров: Есть у меня свое мнение, но я не хочу озвучивать. Мне не хотелось сегодня затрагивать наши взаимоотношения с Кадыровым.

Казнин: Вы два раза уже сказали, что у Вас свой стиль, у него свой. Опишите свой стиль.

Евкуров: Для меня нет разницы между людьми, для меня есть граждане республики Ингушетия. Есть наркоманы, воры, угонщики, порядочные люди, которых большинство, но есть часть преступного мира, которые тоже являются гражданами Российской Федерации и Ингушетии. Со всеми надо работать, а не относиться к ним как к плохим людям. Надо больше профилактики, я этим и занимаюсь. Есть те, которые оступились, а есть «махровые», у которых это уже в крови. Со всеми у меня подход одинаковый: сперва профилактика, и параллельно идет работа правоохранительной системы, которая проводит свою деятельность  в этом направлении. Тот, кто понимает язык разума, с тем мы в диалоге, того, кто не понимает, того мы арестовываем или уничтожаем. Этот стиль работы я приветствую. Главное, что при этом мы уже сегодня наблюдаем позитивное. Та динамика снижения преступности и стабильная обстановка в республике – это не только то, что сегодня силовые структуры проводили мероприятия, а в большей степени это благодаря той профилактике. Мы хотим по этому пути идти дальше, делать все, чтобы все меньше и меньше молодых людей уходило в преступность оттого, что они озлобились против власти.

Казнин: То есть можно договариваться с террористами?

Евкуров: С террористами нет. С членами бандподполья нужно, потому что нам лучше, чтобы он сегодня остановился, или мы его наказали и изолировали, чем он дальше будет убивать людей.

Зыгарь: Расскажите, как вы это делаете. Вы некоторое время назад обнародовали мобильный телефон, по которому участники бандподполья могут звонить Вам и вести диалог о возвращении к мирной жизни. Как технически это работает? У кого этот мобильный телефон, много ли людей позвонило, как идут переговоры? Какие гарантии требуют эти люди?

Евкуров: Телефон находится в Совете безопасности. Там сидит группа лиц. Работает телефон с 9 до 18 часов, остальное время идет запись, утром их отслеживают. Звонят по всем вопросам, хотя мы предупреждали, что только по криминальному блоку. Звонят и по личным, социальным просьбам. На сегодняшний день поступило 48 звонков по криминальному блоку. Более 20 звонков связаны с членами бандподполья. На сегодня мы имеем 12 человек, из которых 4 мы можем озвучивать. Вчера один оформил явку с повинной. Это два брата, которые находятся в федеральном розыске. Мы их можем озвучить, потому что они дали добро.

Гордиенко: В Ингушетии существует комиссия по адаптации. В чем разница между номером телефона и комиссией?

Евкуров: Номер телефона – это как горячий чай, когда остывает, доливаешь снова. Так и по телефону, мы объявили новый, и волна пошла. Придет время, надо будет другую форму придумать. 12 реальных членов бандподполья, которые готовы сдаться и сдались. Когда я номер озвучивал, я говорил, что не факт, что сдадутся, что если хоть один воспользуется – уже хорошо. Смысл этого телефона – чтобы показать им и их родственникам, что мы даем им лазейку.

Давлетгильдеев: А потом что будет?

Евкуров: Прокурор республики выработал методику досудебного соглашения. Там прописаны все вещи, опираясь на закон Российской Федерации. Первое – явка с повинной, чистосердечное признание, содействие и многое другое. Человека не арестовывают, сперва появляются его родственники, мы им объясняем, что ему светит. С учетом того, что эти привилегии уже есть, что он сам пришел и оказывает содействие, он получит такой-то срок.

Зыгарь: Это условный срок получается?

Евкуров: Нет. Единственное – мы обещаем, что будем содействовать, чтобы он сидел в Северокавказском федеральном округе, но мы не гарантируем. 3 человека осужденные, которым светил срок 25 лет, суд с учетом всех поблажек вынес 14-16 лет.

Казнин: Есть те, кто не получает срок?

Евкуров: Есть те, по которым еще ничего не доказано. Он приходит на допрос, его мы предупреждаем, что если завтра его подельники будут арестованы и дадут показания, или мы найдем какой-нибудь материал, он не получит тех поблажек, которые сегодня есть. Это уже не будет явка с повинной, не содействие, это будет полный срок.

Давлетгильдеев: Вы получали разрешение московских властей, может, силовых органов, прокуратуры, МВД, Путина лично на такую схему работы?

Евкуров: Зачем? Сам руководитель Национального антитеррористического комитета Бортников озвучил, что адаптационная комиссия нужна в плане того, чтобы проводит профилактическую работу. Во всех требованиях НАК всегда говорится, что надо массово проводить профилактическую работу, и приводятся примеры, где органы власти делают все, чтобы помочь тем, кто заблудился, и не допустить пополнения рядов боевиков. Мы действуем в рамках закона Российской Федерации, мы не уходим от рамок закона. Первое слово сказал прокурор республики, который выработал методику досудебного соглашения.

Гордиенко: Вы говорите, что на сегодняшний день к вам пришли 12 боевиков. Вы же понимаете, что, если человек ушел в лес, и он выходит и стучит на людей, с которыми он там был, то те люди не дадут ему жить. У вас есть какая-то программа по защите свидетелей?

Евкуров: Есть формы, как мы можем воздействовать. Те, кто боится этой угрозы, что также по родственникам могут ударить, просят их не озвучивать. Те 12 человек еще не все сдались. Из них четверо дали добро, чтобы их показать, озвучить. Трое против, чтобы про них говорили. Мы тоже наблюдаем и предполагаем, что могут легализовать какого-то бандита.

Гордиенко: Человек может прийти и сказать, что он может рассказать все, что он сделал, и получить заслуженное наказание, но не может «стучать»?

Евкуров: Никто не заставляет его стучать. Но при этом явка с повинной будет, но содействия следствию нет, потому что он рассказал только про себя. Эти четверо не рассказывают про других.

Гордиенко: И силовые органы в Ингушетии находят понимание?

Евкуров: А как иначе.

Дзядко: Вы сказали, пришли 12 человек. А как Вы оцениваете численность участников бандподполья сегодня в Ингушетии?

Евкуров: Если брать активных членов, которые находятся в розыске, - это около 30 человек. С учетом того, что есть пособники, содействующие, конечно, их на порядок больше.

Гордиенко: 31 октября была годовщина 20-летия начала осетино-ингушского конфликта. По-прежнему в Ингушетии довольно много беженцев, которые живут за чертой бедности. Недавно глава Северной Осетии заявил, что проблема беженцев решена на 90%. Ваше мнение, откуда взята такая цифра, хотя пригородные села стоят полупустые.

Евкуров: То, что села стоят полупустые, - это уже не вина властей Северной Осетии, а вина жителей, которые не хотят заехать. Доступ есть. Есть одно «но»: те компенсации, которые выплачивались, не полностью выплачены. Люди успели поставить коробки, а достроить жилье, отремонтировать не успели. Есть ряд закрытых населенных пунктов. Мы сейчас над этим работаем. Там надо политическую волю Северной Осетии и наше взаимодействие для того, чтобы там бы не запрещали возвращаться, а мы бы не заставляли, то есть люди сами бы выбирали. Насчет 90% не скажу, потому что по нашим сведениям одна цифра беженцев во время конфликта была – около 60 тысяч, - по данным осетинской стороны меньше. Мы в этих цифрах спорим. ФМС России этим занимается, скоро мы обнародуем цифры, сколько беженцев вернулось, сколько нет, сколько получили субсидии.

Гордиенко: Но люди не возвращаются, в первую очередь, потому что им не на что возвращаться и они не смогут ассимилироваться, не смогут найти работу.

Евкуров: Сейчас те жители, которые работают в Северной Осетии, участвуют в малом и среднем предпринимательстве, в сфере агропромышленного комплекса. Многие находят работу, непосредственно приезжают в Ингушетию на свою предыдущую работу. И в Ингушетии большой процент безработицы. Они не из-за этого не возвращаются. Они возвращаются в свой дом, село. Те трения, которые были 5-10 лет назад, потихоньку уходят в небытие, они все больше уживаются вместе.

Зыгарь: Действительно, это общеизвестный факт, что уровень безработицы в Ингушетии очень велик. При этом иногда приходится слышать, что жители жалуются, что одна из причин безработицы в том, что, несмотря на то, что строительство ведется довольно обширно, часто местных жителей до строек не допускают, а там работают гастарбайтеры из Средней Азии.

Евкуров: Это не про республику Ингушетия. Наоборот, мы критикуем по этому поводу. Я требую, чтобы брали на работу в подрядчики тех, кто должен спуститься и жить в этих домах, чтобы они свои дома строили и за это получали деньги. Не все хотят работать на стройках. Когда мне говорят, что детям негде работать, я говорю отправить их на стройку. Но у них высшее образование. Вы, выбирая профессию, должны были понимать, что по вашим профессиям работы нет. Я не могу вам дать по профессии рабочие места. У нас на стройке процентов 80 работают местные жители. 20% - с ближайших регионов, есть часть со Средней Азии, но это маленький процент.

Дзядко: Получается, что стройки – едва ли не единственное место занятости?

Евкуров: Нет, у нас очень успешно развивается малое и среднее предпринимательство, мы выработали целые программы. Если у нас 2 года назад каждый 40-ой житель имел бизнес, то сегодня – каждый 20-ый. Мы очень серьезно привлекаем инвесторов. Они строят объекты, люди имеют возможность работать на предприятиях. Мы строим много социальных объектов – школы, больницы, садики, объекты спорта. Там люди находят себе применение.

Гордиенко: Это же все инфраструктура. А промышленных предприятий в республике нет.

Евкуров: Я же говорю, мы сейчас строим промышленные предприятия. Мы с 2009 года с 94% дотационности снизили до 86% за счет того, что мы собираем налоги с определенных объектов. Объекты разного направления: и агропромышленного комплекса, и строительного комплекса – железобетонные узлы, кирпичные заводы, которые были в запущенном состоянии, мы из передаем в частные руки и модернизируем. На каждый завод от 120 до 200 рабочих мест. Такие формы позволяют и пополнять бюджет, и дать новые рабочие места.

Зыгарь: Не секрет, что у вас очень серьезные проблемы с демографией, уровень рождаемости очень высокий.

Евкуров: Это не проблема, это хорошо.

Зыгарь: Но это приводит к тому, что людям негде работать. Одна из Ваших идей заключалась в том, чтобы наладить программу по переселению ингушей и Ингушетии в другие регионы России. Было немало критики, вспоминали едва ли не депортацию. Во что вылилась эта идея, удалось ли кого-то переселить, где ждут ингушей?

Евкуров: Это касается не только Ингушетии, но и всех кавказских регионов, где рождаемость высокая, демография хорошая. По истечению нескольких лет, наверное, к этому придет в государственном смысле осознание, что надо что-то делать.

Зыгарь: То есть брать и переселять в Архангельскую область.

Евкуров: Плотность довольно большая. Государство должно определять, где есть государственный интерес, и создавать там условия, потому что люди туда должны поехать добровольно. Мы пробовали сами заключать соглашения с регионами, но не получается, потому что те возможности, которые есть у субъектов, их недостаточно.

Зыгарь:  То есть пока никто не переехал.

Евкуров: Переехали, в Свердловскую область порядка 77 семей, желающих было до 600. Мы создаем условия, ведь многие выезжают до сих пор, ни с кем не согласовывая, а мы делали по службе занятости подъемные средства, где они могли 3 месяца оплачивать дорогу обратно.

Гордиенко: А власти тех регионов были согласны?

Евкуров: Тоже навстречу шли, и они ждут. У нас в стране огромное количество брошенных населенных пунктов, где есть асфальт, инфраструктура. С каждым годом это же в запустение приходит.

Зыгарь: Одновременно с этим у нас в стране довольно высок уровень националистических настроений. Не так давно в Москве проходили «Русские марши». Помимо того, что бытовой национализм – это общая черта большинства участников, один из основных лозунгов – «Хватит кормить Кавказ». Беспокоит ли Вас это явление, и что Вы можете ответить на это?

Евкуров: Набившая оскомину фраза. Мы говорим, что мы сами себя кормим. Это детская игра. Если бы не последствия этой игры, которые могут обрушиться на страну. Всякие марши, демонстрации могут быть. Я отношусь отрицательно к этим вещам, потому что я работал не только для себя, но и для страны в целом. Огромное количество таких же кавказцев, как и я, которые день и ночь, не жалея себя, работали для страны, никто не думал, где Кавказ, где Белоруссия, где Украина и где Хабаровский край. Сегодня такая мода есть. Сегодня мне журналисты задавали опять вопросы по стрельбе на свадьбах. Сегодня к стреляющим прицепились, завтра кавказец идет без шапки, и давайте все его «долбить».

Зыгарь: Стрелять и без шапки – это разные вещи.

Евкуров: Вопрос в нарушении общественного порядка. Если есть нарушение общественного порядка, вы не тиражируйте это целый день по телевизору, просто накажите этого негодяя. Да, это плохо. Если при таком внимании такие вещи себе допускают, этот человек это делает умышленно, чтобы еще больше выставить нас в нехорошем свете. Мы не должны клевать на эти вещи. Я понимаю, неподконтрольные сайты что-то выдадут, но на официальном-то можно это не показывать, а просто наказать. Эти националистические движения на этом же тоже формируются. Человек, который никогда никакого отношения к этом не имел, когда видит целый день какого-то восемнадцатилетнего пацана, который в воздух стрелял из пистолета, начинает его обсуждать.

Казнин: А в Ингушетии стреляют в воздух на свадьбах?

Евкуров: Стреляют. Мы делаем очень многое, чтобы этого не допускать: и арестовываем, и наказываем, сотрудников, который позволяют себе сабельное оружие, увольняем.

Давлетгильдеев: Одно дело Ингушетия, а это Москва, улица Тверская. Вы следите за теми делами, которые происходят в России, например, в Москве, с ингушами, в том числе, за уголовными делами? Вы знаете, наверное, про историю с тремя ингушскими парнями, которые участвовали в драке около кинотеатра «Киргизия», и сейчас как раз идет суд. Ваша коллега по региону Кадыров признавался, что он лично зачастую такие вопросы решает телефонными звонками в семью, проводит профилактические беседы с теми чеченцами, которые живут в Москве. Вы практикуете что-то подобное?

Евкуров: Мы не только телефонными звонками, мы собираем родственников. Когда ко мне приходили и рассказывали, что эти ребята невиновны, что на них напали, а потом, когда я эту съемку показывал их родственникам и сказал показать по телевидению и опозорить, потому что так нельзя себя вести. Сами напали. Мы таких не оправдываем. Мы собираем родственников, мы их по телевизору и в интернете показываем людям и рассказываем, что эти люди так поступили, говоря и о том, что есть хорошие, и показываем хороших ребят. У нас была месяца три назад видеосвязь с ректором Воронежского университета, где я собрал всех родственников плохообучающихся, и ректор выступал, сидели родственники и двоечников, и отличников. Я сделал последнее предупреждение, если кто-то посмеет на секунду опоздать и пропустить, отчисляйте сразу. Троих отчислили, дисциплина поднялась. Для меня нет разницы, что в Ингушетии, что на Тверской.  И там нарушение, и здесь. В Ингушетии можно стрелять что ли?

Давлетгильдеев: Просто отношение к этому в Ингушетии совсем другое.

Евкуров: В Ингушетии, может, даже больше отрицательного отношения, чем здесь. Приедьте, посмотрите, как люди реагируют. Не надо выделять, какой регион. Законы Российской Федерации везде действуют. Нарушение общественного порядка есть, в законе статья есть – наказывайте.

Зыгарь: Некоторое время назад Вы предупредили всех своих коллег, что, если кто-то из их сыновей будет уличен в каком-то хулиганском поведении, Вы их немедленно уволите, а их сыновей отчислите из университетов. Были такие прецеденты?

Евкуров: Пока еще никто на орбиту не вылетал. Я этим самым дальше веду разговор, что вы же контролируете, потому что ваш ребенок, который позволил себе такие действия, позорит народ в целом, я говорю, держите их в руках. Если отец говорит, что нельзя так делать, а взрослый сын это делает, значит, это неуважение к своему отцу. Если ваш сын не понимает, заберите у него машину, все, что у  него есть, пусть он пешком ходит.

Зыгарь: Как раз по поводу машин еще одна цитата. Вы говорили, что «если наши ребята ездят на машинах, за счет цены которых можно купить в Ингушетии 10-15 домов неимущих, то нужно машины конфисковать и с аукциона продавать».

Евкуров: Я не говорил, что нужно, это уже перевирания. Это в виде предложения, я понимаю, что это незаконно. Это было как вариант, чтобы все понимали, что, если нарушил, машина пойдет на пользу республики.

Гордиенко: За последнее время Ингушетия в положительном смысле прогремела приговором Карабулакского суда по делу Зелимхана Читигова. Это молодой человек, который был задержан по подозрению в причастности к одному из терактов, но сотрудники полиции не смогли ничего доказать, зато парня пытали 4 дня, после этого он еле выжил. До суда удалось довести только двоих сотрудников полиции. Одному из них 7 ноября суд вынес приговор восьми лет колонии, что на Кавказе и в целом в России, где существует большая проблема с превышением полномочий сотрудниками правоохранительных органов, прецедент, потому что за пытки еще не было ни одного осужденного сотрудника правоохранительных органов. Это значит, что для этого должна быть какая-то политическая воля, чтобы суд вынес именно приговор по пыткам сотруднику полиции? Но с другой стороны, пытали Читигова не два человека, в материалах дела больше фамилий. Второго человека оправдали, хотя он  являлся начальником, присутствовал на рабочем месте, слышал производственный шум, тем не менее, его суд оправдал.

Евкуров: Если обоих не осудили – это еще хуже. Если одного – почему только одного. Мы крови жаждем? Я в этот процесс не вмешивался. И прокуратура, и следственный комитет над этим делом работали. Я пару разу заслушивал по просьбе правозащитников. Прокурор и следственный комитет с первого дня сказали, что дело имеет перспективу. Я уверен, что они более чем серьезно к этому отнеслись, и если одного осудили, а другого нет, значит, не было доказано. Значит, он не превышал своих служебных полномочий. Ограничат его тем, что его условно осудят, или тем, что его уволят без права восстановления, я не знаю.

Гордиенко: Правда, что Гулиев является Вашим близким родственником?

Евкуров: Нет.

Гордиенко: То есть он не является шурином?

Евкуров: Совершенно нет.

Дзядко: Злые языки говорят, что его не осудили как раз благодаря тому, что он Ваш родственник.

Евкуров: Я не удивлюсь, если скажут, что Че Гевара был моим дядей.

Гордиенко: Если исходить из логики, это начальник человека, который пытал. Этот начальник присутствовал на рабочем месте, когда пытали, и его оправдали.

Евкуров: Вы мне задаете вопрос? Я не судья.

Гордиенко: Но Вы же можете иметь свое мнение.

Евкуров: Я свое мнение имею, я не могу сегодня озвучивать решение суда. Вы же только что сказали, что в позитивном плане прогремело. Я не могу вмешиваться в процесс. Я посмотрел на дело. Если бы и первого освободили, тогда бы мы что говорили?

Дзядко: Сейчас идет процесс о подрыве «Невского экспресса», где обвиняемыми проходят несколько ингушей. Вы следите за этим процессом?

Евкуров: Да, я общался с родственниками и с адвокатами. Их просьбы мы изучаем, в том числе, все ли виноваты. Мне говорят, не все виноваты. Следствие говорит, что все виноваты. Дождемся решение суда.

Дзядко: Не так давно стало известно, что в чеченских детских садах детей будут учить Корану с самого раннего возраста. Как Вы относитесь к тому, чтобы исламу детей в Ингушетии учили в детских садах и школах?

Евкуров: Вы сказали, опираясь на слова Кадырова. Завтра выйдет так, что глава республики Ингушетия раскритиковал Рамзана Кадырова.

Дзядко: Как Вам кажется, правильно было бы в Ингушетии учить основам ислама с самого раннего возраста?

Евкуров: Давайте в следующий раз к этому вопросу придем.

Зыгарь: Давайте про хиджаб. Если я не ошибаюсь, Вы говорили о том, что те школьницы, которые носят хиджабы, пусть не ходят в школу, а родители ищут им преподавателей и обучают на дому.

Евкуров: Мы определились с школьным уставом. В школьном уставе нет школьной одежды «хиджаб». Нет шапки, папахи. Есть форма общая школьная, есть форма религиозного урока, где православные надевают свои одеяния, мусульмане свои, есть урок физкультуры и труда. Поэтому если на общий урок хотят прийти в спортивной или религиозной форме, это неправильно. Если на религиозный урок хотят прийти в спортивной форме, это тоже неправильно. Здесь работает принцип: я добьюсь, докажу, ребенка в такой форме отведу. Мы исходили не из того, нравится это нам или не нравится. Я одну мать спрашивал, спросила ли она у ребенка, который пошел в первый класс, что она хочет носить, хиджаб или красивые бантики, как она будет чувствовать себя среди других детей, у которых на голове все красиво, а у нее будет хиджаб. Ведите ее до школы в хиджабе, а в школу она пусть идет как положено, как все дети, чтобы психологического надлома не было. Были заявления, что мальчики отдельно, девочки отдельно. Мы тогда не найдем пределы, до чего мы дойдем. Исходили из того, что есть школьный устав, давайте его соблюдать.

Казнин: Как боевой офицер, Вы не можете не следить за тем, что происходит в Министерстве обороны. Как Вы оцениваете то, что происходит в отношении Сердюкова?

Евкуров: Это решение Верховного Главнокомандующего, я не могу комментировать.

Казнин: Не только Сердюкова. Коррупционный скандал в «Оборонсервисе».

Евкуров: Дураку понятно, что этот коррупционный скандал не связан с министром обороны, он коррупцией не занимался. И у меня, и у министра обороны, у всех есть подчиненные люди, которые занимаются незаконными действиями. Разберутся, накажут, посадят.

Казнин: Ваши отношения с бывшем министром обороны какие у Вас были?

Евкуров: Хорошие взаимоотношения.

Зыгарь: В день его отставки Вы в твиттере его поблагодарили за работу, помощь.

Евкуров: У меня гарнизон расположен на территории Ингушетии, мы по каким-то вопросам взаимодействовали. Я получал только помощь от министра обороны. Конечно, я как порядочный человек должен был поблагодарить.

Казнин: Очень многие военные критиковали его, в том числе за то, что он как человек невоенный делал многое не так.

Евкуров: Я имел свое мнение и был со многими реформами несогласен, но мы видели много позитивного в реформе, нельзя это все вычеркнуть. Не бывает всех согласных. Это реформа Вооруженных Сил, системы, которая была устоявшейся, было, возможно, много проколов, но много было позитивного.

Дзядко:  Не так давно управление ФСБ республики Ингушетия объявило о закрытии 20 НКО на территории республики, которые, как было заявлено, занимались «сбором сведений для иностранных спецслужб».

Евкуров: Это 20 НКО не сегодняшнего дня, они просто переиначили заявления начальника управления ФСБ по республике Ингушетия. Это с момента образования республики было закрыто. Там реально был по линии гуманитарной помощи случай, когда  было задержано два шпиона, которые таким путем хотели проникать дальше. Я как разведчик вам скажу, что когда такие вещи происходят на территории, легче шпионам работать, внедряться.

Зыгарь: Какие задачи стоят у иностранных спецслужб на территории Ингушетии?

Евкуров: Из общественно-политической ситуации, общественного мнения, настроения людей вырабатывается общая справка по субъекту – региону или конкретным людям. После этого те, которые наверху, уже понимают, сопоставив всю информацию Ингушетии, Чечни, Дагестана, Осетии, где как надо влиять, какими рычагами дергать.

Зыгарь: Вы не считаете, что за правозащитниками стоят иностранные спецслужбы?

Евкуров: Я же не видел, что они за ними стоят, но действия некоторых правозащитных организаций несут явную защиту подпольных банд. Сегодня сдались 7 человек, и ни одна правозащитная организация республики не сказала, что глава республики молодец, работает с людьми, помогает, вытаскивает. Это для аналитика повод задуматься, почему. Но как только какого-то бандита уничтожают или арестовывают, «его похитили, незаконно убили». По логике должно быть так: правозащитные организации должны вокруг меня сесть и помогать мне защитить право этих людей.

Гордиенко:  А Вы приглашали?

Евкуров: Конечно, и не один раз.