Ответили за «бандеровцев»

Судя по лентам новостей, самый популярный музей в стране сейчас не Эрмитаж или Кремль, и не «Гараж». В посёлке Кучино Пермского края находится центр истории политических репрессий «Пермь-36», который целый год то закрывают, то реформируют, то проверяют на статус «иностранного агента».

«Пермь-36» – сначала исправительно-трудовой лагерь, где рубили лес, потом – колония для силовиков с усиленной охраной, наконец – лагерь для государственных преступников. Именно последний период сделал «Пермь-36» символом репрессий времен ГУЛАГа.

Сергей Сподин, экскурсовод: А в 1972 году сюда были доставлены заключенные осужденные по 70 статье, 72 статье – антисоветская агитация и пропаганда. Это была знаменитая колония для тех, кто совершил антигосударственные преступления.

Именно здесь сидели за «антисоветчину» диссиденты Владимир Буковский, Сергей Ковалёв, Натан Щаранский, Василь Стус. В 1988 колонию закрыли, а уже в 1992 на её месте памятник советским репрессиям стал создавать историк Виктор Шмыров. 

Виктор Шмыров, директор АНО «Пермь-36»: Вот охранная система, заборы. Все снесено было. Это мы делали 20 лет. Это главная наша задача была. Музей – это вторичная цель. Главная – сохранить уникальный памятник. Единственный в мире комплекс построек лагеря эпохи ГУЛАГа. Если бы не мы, его бы уже не было. Команда, которая сейчас это захватила, уйдет рано или поздно. Придут другие, разумные люди. Это – сохранено.

Виктора Шмырова поддержали правозащитники из центра «Мемориал» и администрация области. В 1994 году вместе они создали музей, а руководители «Мемориала» вошли в его правление.

Виктор Шмыров: Есть масса музеев о подвиге дедов. Замечательнейший музей Сталинградской битвы, например, в Волгограде. Вот он и рассказывает об этом. Мы же находимся там, где войны не было. Тут был лагерь, где в 40-е – 50-е годы в жесточайших условиях жили наши люди. Чтобы понимали, как они тут жили.

Экскурсовод: «В эти три камеры заключенных помещали на срок до 15 суток. Спит на голых досках. Бетонный стол, бетонный туалет». «Нет прогулки краше: от стола к параше»

Эта экспозиция, оказывается, не всем понравилась. Секретарь крайкома КПРФ по идеологии Геннадий Сторожев обвиняет музейщиков в том, что они, ни больше ни меньше, фальсифицируют историю.

Геннадий Сторожев, КПРФ: Сам музей можно использовать как декорацию, помещения с нарами. Вывод: истязали заключенных. Зависит от того, какую политлинию вести на экскурсиях. Там есть часть экспозиции из старого «Пермь-36». Не очень интересно. Если музей, то должен быть  посвящен истории и работе администрации, а не чужие фотографии из других лагерей, а не эти нары – это новодел, которые изготовили волонтеры по чертежам. У нас есть много бывших офицеров ФСИН, которые все видели своими глазами: не было нар, были обычные железные кровати.

Эти нападки на музей сыпятся уже год, уполномоченный по правам человека в Пермском крае Татьяна Марголина привыкла отвечать на них спокойно.

Татьяна Марголина: Музей «Пермь-36», мне кажется, прежде всего, по истории ГУЛАГа, системы наказаний в специально организованных лагерях, это не музей одной колоний. Так получилось, что сама инфраструктура, весь мемориальный комплекс лагеря времен сталинских репрессий – единственный сохранившийся в нашей стране. И именно потому там есть название как конкретная привязка «Пермь-36», то есть то, что  сегодня есть у музея – основа, чтобы начать большую работу по созданию этого центра исследовательского, научного, музейного по истории ГУЛАГа в РФ. В целом Гулага.

В 2012 году администрация края решила на базе «Перми-36» создать государственный музей, директором назначили помощницу Шмырова Татьяну Курсину. Но через два месяца после вступления в должность ее уволили.

Виктор Шмыров: Я в музее не был с тех пор, как он захвачен. Вот, Татьяна Георгиевна была директором этого государственного музея. 25 мая прошлого года ее министр культуры Пермского края уволил. И назначил на эту должность Наталью Юрьевну Семакову.

Выходит, в конфликте собственников государство просто обхитрило правозащитников - отобрало музей и теперь планирует его переделать. 

Но директор государственного музея «Пермь-36», еще недавно занимавшая пост заместителя министра культуры Пермского края говорит, что ее предшественники многого сделать не успели и без помощи государства не смогли бы.  

В руки секретаря райкома КПРФ по идеологии Сторожев попали документы о том, что музей спонсировали иностранцы.

Геннадий Сторожев: Помимо использования Региональных бюджетных средств активно осуществлялось освоение грантов. Фонд Форда, Фонд Джексона, Фонд NET, Национальный вклад в демократию, Национальный фонд памятников, Фонд Мотта, Институт открытое общество. 13 миллионов 902 тысячи рублей. А в период с 11 – по 12 порядка 50 тысяч долларов. 

На самом деле музей содержали напополам гранты и бюджет. Но это не помешало  Сторожеву отослать документы в Минюст. Там объявили, что 24 марта начнут проверку «Перми-36» на наличие признаков «иностранного агента». То, что происходит вокруг музея, проще всего описать забытым словом травля. Обязательная составная часть: пропагандандистские сюжеты на федеральных телеканалах.

Коммунисты записали музейщиков в национал-предатели за то, что экспозиция музея насаждает русофобию, рассказывая о заключенных-партизанах с Западной Украины.

Третьякова, экскурсовод, прямо говорит, что Сталин враг, исчадие зла, хуже Гитлера, а бандеревцы и власовцы – герои.

Информационная кампания против музея совпала с войной на востоке Украины - теперь музей в СМИ называют не иначе как бандеровским. Здесь и правда в заключении находились члены Организации украинских националистов, которую возглавлял Степан Бандера.

Виктор Шмыров: Я могу приводить статистику, какое количество бойцов было в УПА, в Армии Свободы в Литве. Сколько уничтожили в НКВД, сколько - все эти бандеровцы и «лесные братья» Прибалтики. Это все известно.

Создатель музея Виктор Шмыров объясняет: бандеровцы – такое же национально-освободительное движение, каким были, например, в Чечне  в 90-е последователи Ахмада Кадырова. 

Виктор Шмыров: Количество жертв бандеровцев почти впятеро меньше количества жертв НКВД. Я могу сослаться на двух Кадыровых. В начале 90-х они были страшными террористами и бандитами. Сейчас в память одного собираются в Питере улицу назвать, второй скоро переберется из Грозного в Кремль. А в свое время они были ровно такими же националистами. Так же боролись за это в 19 веке поляки, в 20 веке – жители Западной Украины.

Елена Мамаева, новый главный хранитель музея пришла сюда работать уже в эпоху перемен.  По ее решению была закрыта часть экспозиции, посвящённая злосчастным бандеровцам.

- Часть каких-то вещей, экспонатов, куда-то убрали?

Елена Мамаева: Да, убрали одну экспозицию, которая как раз была посвящена «лесным братьям», бандеровцам и так далее. Ну как ее убрали?!  Ее пока просто закрыли для посетителей, чтобы просто не волновать общественность.

Локомотив перемен в музее. Сторожев предлагает не останавливаться: превратить музей репрессированных в музей репрессирующих.

Геннадий Сторожев: Никаких условий для зверского содержания я не увидел. Идешь в барак строгого содержания, где мало кто сидел, так там сидеть гораздо приятнее, полка просторнее, крепче и устойчивее. Все это было не так, конечно. Питание было не усиленное, конечно, как в санатории, но по нормам и качественное.

Главный хранитель эту идею поддерживает: не только заключённые, но и охранники ГУЛАГа достойны памятника.

Елена Мамаева: Не будет в наших экспозициях, в наших научных работах заявляется, что Советский союз это «империя зла» и так далее и тому подобное. Будем говорить объективно. Не красиво называть их вертухаями и так далее потому, что они защищали граждан Советского союза не только от политзаключенных, но и от уголовников, насильников, убийц и так далее. Геройство или не геройство, но это работа. 

Иван Кукушкин - из числа этих самых защитников граждан Союза. Сейчас работает охранником музея, до закрытия колонии он служил там - на той же должности. 

Иван Кукушкин: Я здесь при зоне и служил, и с самого начала музея работал, 15 лет, как начали восстанавливать, работал.  А служил я здесь непосредственно с осужденными, был командира взвода, непосредственно с осужденными, которых прекрасно всех помню.

Кукушкин должен помнить случай Василя Стуса, украинского поэта и диссидента. В 1985 году он был номинирован на Нобелевскую премию, но умер 4 сентября 1985 года в карцере пермской колонии. Эту историю не рассказывают в разгромных сюжетах на ТВ.

Виктор Шмыров: Они не решились показать Василя Стуса. Тогда бы пришлось показать как он погиб. Василь Стус среди этих людей. Наиболее последовательных и смелых людей.

Кукушкин, действительно, тогда как раз служил в охране. Он помнит заключённого Стуса и считает, что его смерть вовсе не следствие репрессий.

Иван Кукушкин: Повесился Стус и всё. Конечно, сам повесился, кому-то надо было, кто-то версии выработали и все. Он в последнее время в плохом состоянии был, думал, что к власти те придут или другие, выпустят его. В итоге ничего не произошло, потом КГБ его туда чего-то, стихи ушли куда-то на Запад как-то. Он психовал, потому что его определили в штрафной изолятор, он разбил стекла, в возбужденном состоянии был.

Кажется, заставить охранников и заключенных прислушаться друг к другу – задача невыполнимая. Это признаёт и министр культуры Пермского края Гладнев. Его позиция, кажется, оставаться над схваткой. Это просто значит, что он не может ничего сделать.

Министр культуры Пермского края Гладнев: Вопрос не только «Перми-36», а многих общественных организаций сводится к тому, чтобы найти позитивные методы взаимодействия. Шмыров и Курсина справедливо опасаются за то, что это их собственность. Все, куда потрачены госденьги, не может быть частной собственностью. Если есть вещи, которые указывают, что некоторые вещи, связанные с госпатронатом или под его эгидой, то за эти средства нужно отчитываться.

Экскурсовод, кажется, единственный из работников музея, может встать на точку зрения государственных служащих, охранников: 

«Посёлок-то маленький. Это же как базовое предприятие. Нет работы больше никакой. Поэтому они за эту службу держались и службу, я говорю, добре несли».

Но ближе к концу экскурсии сознаётся, что пришёл работать в музей по личным соображениям.

«У меня отец был репрессирован, его сестра была репрессирована, мать была репрессирована, три их брата были репрессированы. Экскурсовод пытается понять и тех и других».

Экскурсовод может понять и тех, и других. В одном человеке эти точки зрения могут ужиться, странно, что не могут в обществе.