Генри Резник: Бастрыкин пролоббировал закон, который превратит суды в органы обвинения

Фото: телеканал ДОЖДЬ/Мария Гулиа

Казнин: В пояснительной записке сказано, что англо-американская модель чуждая традиционному российскому уголовному процессу. Хорошо, она чуждая, а какая модель близка традиционному российскому уголовному процессу?

Резник: Дурят нашего собрата-гражданина. Вы правильно упомянули главу Следственного комитета, поскольку этот депутат, который внес проект, как юрист он никто и звать его никак. Это давняя идея Александра Ивановича. Не знаю, где его замкнуло, но в данном случае он озабочен совсем другим – он хочет строить суд де-юре. Де-факто он в этом строю находится уже с органами обвинения. Проект, очевидно, неконституционен, он ликвидирует сразу два конституционных принципа - презумпцию невиновности и принцип состязательности. Постараюсь объяснить на двух фактах. Никакой такой абстрактной истины, объективной в уголовном процессе нет, в отличие от поиска истины, а истина - соответствие тому, что было в действительности, науке. Что происходит у нас в уголовном процессе? Есть подозрение, что совершается преступление. Понятно, что возбуждается дело, идет расследование, много месяцев (а то и лет) устанавливается человек, который привлекаетсяк уголовной ответственности. И на каком-то этапе, спустя годик-полтора, под тяжким преступлением он сидит, естественно. Следствие называется предварительным. Вот Александр Иванович все-таки занимает об этом. Почему? Оно предваряет судебное разбирательство. Только суд может констатировать виновность человеку, его осудить. Направляют дело прокурору, который должен поддерживать обвинение в суде. И прокурор утверждает обвинительное заключение. Говорит: «Все, хоп, молодцы ребята, собрали доказательство, я иду в суд, я там этого мерзавца разоблачу». А в суде выясняется, что разрушается доказательственная база. Оказываются доказательства дефектные, противоречивые, извините меня, вообще искусственно созданные. И вот в таком случае презумпция невиновности говорит – ежели ты-прокурор не доказал обвинение, то в таком случае должен постанавливаться оправдательный приговор. Что предлагает этот депутат и что предлагает Александр Иванович? Вернуть  институт направления дела на доследование.

Казнин: А сейчас нет этого?

Резник: Конечно, нет.

Казнин: Сейчас не направляют дело на доследование?

Резник: По мотивам неполноты, понимаете, да? Можно отправить на исправление технических дефектов, например, не было переводчика. В таком случае, считает Александр Иванович и эти депутаты, что нужно сделать: суд, обнаруживая, что доказательств обвинения недостаточно, он не выносит оправдательный приговор. Он говорит: «Так, знаешь что, прокурор, плохо искали вы там. Вот ищите, может быть, что-то найдете. А, может, вообще не в том месте искали. Может, искали, где светлей, может, еще кого-то найдете». Значит, оправдательный приговор не постанавливается…

Казнин: Он в СИЗО.

Резник: Он продолжает сидеть, но следствие начинает поиск истины. Истины такой абстрактной нет, есть столкновение двух позиций обвинения и защиты. Есть противоречие двух суждений противоположных - обвиняемый виновен и обвиняемый невиновен. И вот презумпция невиновности говорит, что недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. Почему? Сомнения, которые остались после того, как следствие прошло, прокурор там все доказывал и доказывал, тем не менее, остались сомнения. И вот эти сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого. Я улыбнулся. Презумпция невиновности этому депутату не нравится, ему хочется подкорректировать. Вообще-то презумпция невиновности и ее формула существует с 1789 года. Впервые она была в Декларации прав человека и гражданина французской. И в таком виде она существует во всех международных актах – Декларации прав человека, Пакта в гражданских политических правах, Европейская конвенция по защите прав человека и в нашей Конституции. Но это не устраивают предварительное следствие. Почему? По той причине, что они вообще хотят ликвидировать возможность оправдания человека в суде.

Казнин: Сейчас ведь и так оправдательных приговоров минимальное количество.

Резник: Я уточню. Действительно, в профессиональном суде оправдание - редкие гости.  В данном отношении я поэтому и оговорился, что де-факто наш суд находится в этом строю, но все-таки нужно де-юре его включить.

Казнин: Это и есть, по вашему мнению, включение де-юре?

Резник: Естественно. Давайте представим себе: вы – прокурор, вы не доказали мне, судье, что человек виновен, и я, смотря в ваши глаза преданно, говорю: «Я посылаю опять вам дело, поищите». То есть суд из органа правосудия превращается в орган обвинения. Какие доказательства нужно собрать, как считает суд? Невиновности? Не надо собирать доказательства невиновности, человек считается невиновным. Он пришел в суд уже невиновным.

Казнин: Это одна из строк в этой пояснительной записке про возвращение дела на доследование, но ведь в первую очередь речь идет о роли судьи, о том, что он теперь сможет устанавливать эту самую истину. Я просто предполагаю.

Резник: Такой абстрактной истины у нас нет. Предлагается судье принять участие в раскрытии преступления, в изобличении виновного.

Казнин: Или в оправдании.

Резник: Стоп. В оправдании момент такой. Если бы вам я так сказал: «Вот я не буду вас оправдывать, потому что вы не можете доказать свою невиновность». Как вы к этому отнесетесь? Можно доказать позитивно, что человек что-то совершил, но очень редко можно доказать, что человек ничего не совершал. Единственное позитивное доказательство, которое полностью говорит, что человек невиновен - это алиби. Вы говорите: «Как? Я был в другом городе», подтверждается. Вот у нас был такой институт возвращения дела на доследование в советском правосудии. Кстати, понятие истины не было в УПК, но был принцип полного, объективного, всестороннего исследования материалов дела, и эта задача – раскрыть преступление и изобличение виновного - ставилась перед оперативными работниками следствием, прокуратурой и, заметьте,  судом. Это называется инквизиционный или следственно-розыскной тип судопроизводства. А состязательный основан на том, что функции разграничены: вот - орган обвинения, вот - защита. И суд для того, чтобы быть справедливым судом, решает спор между этими двумя сторонами. Наше УПК, они же просто морочат головы людям и воспрещают суду задавать вопросы. После того, как совершили допрос стороны, суд по своей инициативе может назначать экспертизу, осмотры определенные. То есть суд, извините, вовсе не со связанными руками в этом отношении. Но они хотят, чтобы суд под ручку с этим обвинением шел. Помните, как в фильме Абуладзе, как прокурор и судья вместе играют «Польку бабочку», а обвиняемый осуждается.

Казнин: Ссылаются на то, что это романо-германская, более близкая нам модель. Это я читаю пояснительную записку.

Резник: Морочат они головы. Понимаете, о чем речь идет? Есть такое слово «истина», повторяю, и в уголовно-процессуальном уложении Российской империи. Что это означает? Вот я говорю вам, что пока нет конкретного человека, разные версии выдвигаются, кто совершил. Очень часто раскрывают преступления, дальше появляется конкретный Иванов, его берут, его сажают, говорят: «Мы считаем, что ты совершил преступление». Дальше направляют дело в суд. Извините, какой суд, германский, итальянский может направить дело на доследование и сказать: «Вы плохо искали»? Нет такого суда в Европе, понимаете, какая ситуация. Может быть, ситуация изменения обвинений в суде, изменения квалификации – это самостоятельный вопрос.

Казнин: Это тоже есть в пояснительной записке.

Резник: Минуточку, это немножко другое. Наш Конституционный суд, который я очень позитивно оцениваю в целом его деятельность, он дал петуха недавно там. Но это не имеет отношений к нашему непосредственному вопросу. То есть вы понимаете, да, что суд не может остаться органом правосудия, который решает спор между обвинением и защитой, он превращается в орган обвинения. Они говорят: «Как? Вот бывает, что защитники халтурят, они не защищают и прочее». Обязанность доказывания не лежит на стороне защиты. Знаете, говорят: «Адвокат должен быть активен». Я отвечаю: «Адвокат не активный и не пассивный, он другой». Вот есть дела (я говорю, как, наверное, не последний защитник в этой стране), когда нужно активно работать адвокату, а есть дела, в которых я просто сижу и смотрю на прокурора…

Казнин: И это работает на вас.

Резник: Этот идиот сделает все. В таком случае у английских адвокатов втакого рода делах есть одна фраза, барристер встает и произносит фразу: «Ваша честь, или присяжные, обвинение не стоит ответа». Думаю, что Александр Иванович об этом знает. Но этот депутат вряд ли что-то в процессе соображает.

Казнин: Идеальную ситуацию представим – независимый суд, независимый судья. Вот если он будет пользоваться этим законом.

Резник: Каким?

Казнин: Который сейчас внесен …

Резник: Минуточку, вот конкретно. Он может пользоваться, в таком случае, если судья…

Казнин: Вот нет этой связки прокуратура, Следственный комитет и суд.

Резник: Я могу вам сказать. Наверное, 2% оправдательных, даже точнее надо высчитывать, говорят, что 1%.

Казнин: Говорят, 1%.

Резник: Потому что половина дел у нас разрешается в особом порядке, когда нет спора между обвинением и защитой. А если отталкиваться от этих дел, в которых обвиняемый виновность не признает… Что такое 2%? В судах присяжных 20%. Почему? Профессиональный судья изначально заряжен на обвинение, но этого мало Следственному комитету, понимаете, какая ситуация. Их травмируют этот ничтожный процент оправдания. Они говорят: «Суд, ты нам помоги. Что ты нас позоришь? Мы же прокуратура, следствие, мы столько работали». А судья говорит: «Стоп, два года вы расследовали и ничего не собрали».

Казнин: Генри Маркович, вы исходите из того, что Следственный комитет и прокуратура травмирует, а если исходить из обратного, что пытаются изменить что-то в лучшую сторону. Я просто пытаюсь понять сейчас логику. Если не брать за основу то, что вы говорите.

Резник: Да нет…

Казнин: То есть, нет этого?

Резник: Вы поймите, их не интересуют никакие принципы, истины, состязательности. Ими движет интерес определенный, чтобы суд фактически участвовал вместе с ними в изобличении обвиняемого.

Казнин: Сейчас и так очень много на это жалоб.

Резник: Я написал статью, такую большую статью, она опубликована в «Библиотеке криминалиста» - это такой журнал. Извините за саморекламу, просто на нее ссылаюсь, самоцитирую. Я написал так: «Институт объективной истины как прикрытие репрессивности правосудия». Я закончил статью таким образом, что всего 1% травмирует наших пинкертонов. Какие все-таки нежные души у наших следователей. Понимаете, речь идет вот о чем. Я не устаю повторять, был такой известный юрист, лорд, он говорил так: «Большое заблуждение делить дела на черное и белое. Значительная часть дела - серая». Вот что такое доказательство в уголовном процессе? 95% - показания людей. Эти средства изначально не настолько совершенны, чтобы во всех случаях устанавливать эту самую истину, то есть просто констатировать, было или не было. Что делать вот с этими, с этой категорией дел? По презумпции невиновности…

Казнин: Оправдывать.

Резник: Разумеется. А они хотят: «Нет, вы толкуйте в нашу пользу. Вы войдите в наше положение, нам тяжело, эти обвиняемые, виновные, если они признают, защитников там нанимают, эти адвокаты страшные». Посмотрите, что сейчас происходит в отношении адвоката Мурата Мусаева.

Казнин: Еще дождемся принятия или неприятия этого законопроекта.

Резник: Я исключаю принятие закона. Я вообще по жизни пессимист, но в данном случае я полагаю, что там есть юристы все-таки, которые не подвергнут себя, извините, себя такому позору.