Экс-главред «Ленты.ру» Галина Тимченко о невозможности возрождения издания, о депутатах-троечниках и о том, как от ее крика упал потолок

Дзядко: Очевидно, с чего нам хотелось бы начать наш разговор – с бесконечного обсуждения возможного возрождения «Ленты.ру» под тем или не тем названием, о чем громогласно на митинге объявил Антон Носик. Деньги найдены, инвестор найден, Lenta.ru под другим названием возрождается со старой командой. Участвуете в этом?

Тимченко: Нет.

Дзядко: Почему?

Тимченко: Я когда сегодня сказала своим бывшим сотрудникам, с которыми списывалась, что иду на Hard Day’s Night, они сказали: «Дай, пожалуйста, с ноги». Я не с ноги, но в лоб по-стариковски. Из 74 уволившихся сотрудников «Ленты.ру» больше 60 сейчас трудоустроены, и трудоустроены так, как они хотели. Они имели возможность выбирать. Часть, кстати, на Slon.ru, часть в журнале и на сайте Forbes, часть в газете и на сайте «Ведомости», часть забрали РБК и так далее. Они устроены. Сотрудники ни о каких предложениях Антона Борисовича Носика пока не слыхали. Я в курсе того, что Антон Борисович хочет возродить что-то из «Ленты.ру». Я не собираюсь в этом принимать участие, потому что не вижу в этом просто смысла.

Желнов: Я по вашей интонации понял, что она довольно осуждающая Антона Носика. Почему? Он делал это, не посоветовавшись с вами?

Пархоменко: Думаю, не Антона Носика, а идеи.

Тимченко: Идеи. Кто я такая, чтобы осуждать бывшее солнце русского интернета? Ни в коем случае. Я Антошу нежно люблю и прекрасно знаю его бурный темперамент. Конечно, ему очень хочется возродить «Ленту.ру», и каким-то образом сделать так, чтобы читателю было снова что читать. Другое дело, что смысла в этом я не вижу. Давайте быстро вырежем из большого животного несколько мелких кусков и сделаем четыре стейка. Ну, и сделаем, отлично. Съедим. А дальше что? Животное-то уже умерло.

Лобков: Это попытка личного честолюбия, или, как сейчас любят конспирологические версии,  за этим есть попытка некоего спойлерства? Прошло три-четыре месяца, все улеглось, подменили незаметно «Ленту.ру», а смотришь – уже не совсем та «Лента.ру», не те интонации.

Тимченко: Я не возьмусь судить о намерениях или о том, что движет Антоном Носиком, я думаю, что побуждения его самые благородные. Он хочет, чтобы снова было все хорошо, но так не бывает. И мы про это знаем. Более того, если у нас есть четыре стартапа, шесть инвесторов и семь млн. долларов, а чего же вы раньше-то, до тех пор, пока «Ленту.ру» не убивали, не делали эти стартапы?

Желнов: Потому что была «Лента.ру», была сильная команда, был ресурс, а сейчас его нет в том виде.

Тимченко: Наверное. Я в это не верю. Рубрика «Наука  и техника» — блестящая рубрика, с моей точки зрения. Это одно из немногих, чем в «Ленте.ру» я безусловно гордилась. На чем поднялась рубрика «Наука и техника»? На большой-большой аудитории, которая заходила каждый день на «Ленту.ру», которая могла видеть эту рубрику «Наука и техника». В этом и была особая фишка. Научных проектов есть достаточно, есть «Постнаука», есть троицкий вариант. Но не было ни одной федеральной общественно-политической газеты, где на первой полосе была бы, например, теория струн и математическая модель пробок. Это могли позволить себе только мы. Это в отрыве от «Ленты.ру» будет также прекрасно, но соберет ли оно аудиторию? Я не уверена. Нуждается ли аудитория в отдельном ресурсе, чтобы заходить и читать только про это, в отрыве от общественно-политической повестки, от культурной повестки, от спорта или от каких-то безумных новостей?  Я в этом не уверена. Я знаю, что людей там очень мало, там четыре человека, которые будут делать маленький проект. Это тот самый случай, когда 2+2 не равно 4, а равно 2,5.

Ростова: И вам Антон Борисович предложения не сделал, как я понимаю?

Тимченко: Я не дала ему сделать предложения. Он пытался обсуждать, я сказала, чтобы моего имени не звучало, я не верю в эти истории. И если он хочет что-то делать, пусть делает, но без меня. Если хочет сделать какие-то предложения сотрудникам «Ленты.ру», я им больше не начальник, пусть делает, но без меня.

Желнов: А под каким брендом – я понимаю, что он с вами не обязан согласовывать, «Лента.ру» это будет или не «Лента.ру», потому есть акционер, но, тем не менее, – это будет брендом «Ленты.ру»?

Тимченко: Я думаю, что нет. Он как-то очень жестко выразился в адрес «Ленты.ру». Могу процитировать. «Владельцы „Ленты.ру“ пусть подавятся», – сказал он. Поэтому, думаю, они придумают какое-то название.

Лобков: В твиттере натолкнулся на какую-то вежливую редакцию «Ленты.ру». Это ваши сотрудники? Я уже совсем запутался. Поясните.

Тимченко: Нет, мои сотрудники называются «дорогая редакция» или «класс коррекции». А те сотрудники, которые пришли на освободившиеся места, теперь называются «вежливой редакцией».

Дзядко: А как так получилось, что твиттер-аккаунт ушел?

Тимченко: Это было требование нового главного редактора – отдать пароли от твиттера.

Пархоменко: Вопрос же не в том, о чем спрашивают, не в названии, и, на мой взгляд, главная ценность «Ленты.ру» – не в названии, а в людях, в команде, которая ее делала. И мне кажется, когда задают много раз этот вопрос, все очень хотят, чтобы эти люди еще что-то сделали под другим брендом или в другом направлении. Я бы хотел в этом ключе переформулировать вопрос. У этой команды нет желания что-то новое сделать?

Тимченко: Сейчас будет немного пафоса. Я, вообще, не люблю пафос, но сейчас будет. Я когда-то смотрела программу «Школа злословия». И там была дама, главный хранитель Третьяковской галереи. Ее начали спрашивать про реституцию, где должны быть картины, произведения искусства, еще что-то. И она сказала: «Настоящий музейщик говорит так: где бы ни сияло, лишь бы сияло». Если хорошо хранят, все равно где. Та команда, которая пришла делать «Быстрый Slon», будет работать на «Быстрый Slon» хорошо, значит, все нормально. Еще один росток нормальной журналистики там еще больше, там ему будет хорошо. Если у «Ведомостей» теперь будет прекрасные онлайн-спецпроекты, хорошо, значит, и там проросло. Не бывает так, чтобы все те же самые люди собрались и сказали: «А-ну-ка быстро…».

Лобков:  Я могу привести пример, когда наоборот, история противоположная вашей. Когда НТВ до сих пор НТВ, но с тех пор поменялось шесть или семь составов, и мы теперь понимаем, как не называй НТВ, оно уже другое НТВ. Фактически воссоздать такой конгломерат, такой общественно-политическое и научное интернет-вещание (и чтобы там было интегрировано видео, как у вас было с проектом «Лента.док»), можно сейчас в этой обстановке, когда все мы говорим, что Дума приняла такой закон, такой закон, закрутили здесь, там закрутили? В общем, в обстановке тотального пессимизма можно ли сейчас набраться мужества, затянуть пояса и – хоп – породить еще один мощный стартап?

Тимченко: Можно. Но жизнь его будет прекрасна и очень коротка. Потому что нет в современной России более хрупкого и уязвимого создания, уязвимой организации, чем сайт. Его можно закрыть. Мы тут с моим бывшим заместителем насчитали 28 причин, по которым можно закрыть сайт в один день.

Дзядко: Всякие ограничения Роскомнадзора.

Ростова: Газета – это типография, телевидение – это вещательная сеть, РТС-сигнал, это все гораздо сложнее и гораздо проще разрушить.

Лобков: Покупатели на железки найдутся всегда. Сайт можно разрушить легко, потому что если сейчас достанут из сукна следующий вариант антипиратского закона, то можно будет закрывать сайт за один час, а чтобы открыть – потребуется две недели примерно. И даже если вас откроют, то за эти две недели ваши долговые обязательства по медийной рекламе и остальным видам рекламы вырастут так, что вы очень быстро разоритесь. Нет более уязвимого сейчас создания, чем сайт.

Дзядко: Уязвимость – причина того, что вам неинтересно.

Тимченко: Нет, ни в коем случае. Просто прошло чуть больше трех недель, месяц прошел. Я удивляюсь, буду обижаться сейчас, люди спрашивали у меня прямо на второй день: «Ну, чем займемся?» Такое впечатление, что я 15 лет не работала по 15 часов в день, а сидела и думала: «Так, если завтра война, то куда это я пойду?» Поэтому у меня нет этого ощущения. У меня было в течение двух недель ощущение полной растерянности. Только сейчас я начала собирать в кучу голову, чтобы понять, что делать дальше. Я точно не буду обещать своим сотрудникам: «Ребята, давайте подождите еще немножко, поголодайте, затяните пояса и потом я что-нибудь гениальное придумаю». А может, я не придумаю?  Может, я такое количество глупостей придумала в «Лента.ру», что…

Желнов: А сейчас, по прошествии времени, вы сказали, что уже прошел хронологический месяц, вам понятно, что произошло?

Тимченко: Мне это было понятно и до того, как меня уволили. Очень смешная история, не знаю, могу ли я ее рассказывать, наверное, могу. Во вторник – меня уволили в среду -  я вызвала троих сотрудников и сказала, что у меня полное ощущение, что меня скоро здесь не будет. Давайте разработаем какой-нибудь план Б, сценарий, чтобы Lenta.ru продолжала жить и работать, чтобы ничего такого не случилось. Если вдруг меня снимут, чтобы все было хорошо. Они сказали: «Тимченко, знаешь, такое количество текстов, давай только не завтра, давай на четверг. После утренней летучки мы останемся и решим, как мы будем жить, если вдруг что». В среду после летучки меня сняли, мы не успели разработать план Б. Но ощущение было, что мы ходим по краю, что мы остались в одиночестве. У меня даже было предчувствие.

Желнов: Это интуиция или знания были?

Тимченко: Это интуиция. Никаких знаний не было.

Ростова: Это женская интуиция или интуиция главного редактора?

Тимченко: Конечно, главного редактора. Какая женская интуиция? Я вообще не знаю, что это такое.

Лобков: Мы говорили с Андреем Васильевым, который много чего закрывал-открывал, бывшим президентом издательского дома «Коммерсант». Он выразился так, что «Мамуту приставили вилы к кадыку». Вы согласны  с этим определением, исходя из последнего с ним вашего разговора?

Тимченко: Когда мы с ним разговаривали, выглядел он расстроенным, но здоровым. Следов на кадыке не обнаружила.

Желнов: Вы только один раз с ним пообщались, те самые 5 минут?

Тимченко: Два раз по 5 минут.

Желнов: Кто надавил на Александра Мамута, репутация которого на медийном рынке была довольно высокой и авторитетной?

Тимченко: Даже, честно сказать, и думать не хочу. Мне совсем неинтересно.

Желнов: По-журналистски не думать же нельзя об этом.

Тимченко: Можно не думать. Я бы себе запретила думать про это, потому что мне всегда кажется, что в этом есть что-то лакейское. Какая разница, кто занес меч? Какая разница мне, если все перестало существовать? Они мне не враги, точно так же, как Роскомнадзор, который прислал мне предупреждение. Это люди-функции. Как функция может быть врагом? Враг  – человек, который планирует, у него коварные планы. Это люди-функции, к ним нельзя относиться, как к живым людям.

Желнов: Но все-таки по-журналистски должно быть любопытно узнавать, расследовать, что с вами происходило.

Тимченко: Я не журналист, я редактор. Для меня как для редактора эта история закончилась.

Желнов: Собираетесь ли вы, собирается ли команда написать расследование об этом? Думаю, многие бы журналы и издания взяли бы такой материал.

Тимченко: Они мне об этом не говорили.

Желнов: Вы же хотели запускать отдел расследований.

Тимченко: Единственный человек, который со мной не делится своими планами, – это человек, который должен был возглавить наш отдел Денис Дмитриев. Он не делится планами. Он молчит. Иногда присылает мне какие-то хитрые ссылки, но вообще молчит. Не знаю.

Дзядко: Вы сказали про интуицию. Она основана на чем? Неужели вы не получали сигналов, сигнальчиков?

Тимченко: Это же не сигнал, когда ты понимаешь, что популярные ведущие в своем твиттере говорят: «Что, шутит все Лента? Дошутится».

Желнов: Вы про кого конкретно?

Тимченко: Про Владимира Соловьева.

Ростов: А про что вы шутили?

Тимченко: Я уже не помню, но мы всегда про все шутили. Не было таких вещей, над которыми мы бы не шутили.

Желнов: То есть «шуточки» -  это подготовка.

Тимченко: Потом какие-то довольно грубые намеки со стороны семьи Габреляновых. Бесконечная обеспокоенность людей вокруг меня, все, кто меня встречали в медийном поле, я всем говорила: «Хватит на меня смотреть, как на ожившего покойника». Люди какие-то, главные редакторы, с которыми я точно также разговаривала, они говорили: «Ты следующая». Понятно, что ты это отовсюду собираешь и, в конце концов, ты понимаешь, что, наверное, да.

Ростова: Почему вы, а не Алексей Венедиктов?

Тимченко: Почему я, а не Алексей Венедиктов? Я, как штыковая лопата, а Венедиктов – очень сложно оружие. Я не умею…

Желнов: А вы хотели становиться сложным оружием? Чувствовали ли потребность челночной дипломатией заниматься, чем Венедиктов занимается?

Тимченко: Мне кажется, каждый должен заниматься тем, что ему не противно делать. Я очень плохой переговорщик, и мне прямо совсем это неинтересно. Мне с редакцией интересно, я даже признаюсь, это, конечно, для редактора очень плохо, но я очень не любила разговаривать или договариваться о каком-то взаимодействии с чиновниками или с бизнесменами. Я всегда оставляла это журналистам.

Желнов: Должен ли быть отдельный человек для этого? Обычно эту функцию либо гендиректор исполняет, либо сейчас на РБК прецедент – руководитель GR-отдела, целый отдел, который взаимодействует с органами власти. Вы считаете, в  СМИ в нынешних условиях нужен джиарщик и переговорщик?

Тимченко: Можно я скажу, что слово GR я узнала год назад. Я понятия не имела, что есть такие люди, которые должны куда-то ходить и о чем-то с кем-то договариваться.

Лобков: Это лоббисты просто называются.

Тимченко: Да, это лоббисты. Не бывает же игры в одни ворота. Ты сначала приходишь, говоришь: «Знаете, мы готовим о вас материальчик, вы там нам спикера…» Они говорят: «А вы нам?» И начинается торг.  Я не умею торговаться.

Лобков: Бывали такие ситуации. Скажем, когда-то закрыли за определенную статью, там был казус бэлли, но в ходе работы в течение двух с половиной – трех лет бывало, что и шли на компромисс.

Тимченко: Так и мы, бывало, шли на компромисс.

Лобков: Придерживали до каких-то пор, неделю например.  

Тимченко: Мы придерживали, конечно, на неделю, но это было во имя того, чтобы сделать серию публикаций, а не одну. Так было, что мы придерживали материал на неделю. Снимать мы не снимали, за всю историю Lenta.ru, по-моему, два раза снимали.

Желнов: А что снимали, напомните зрителям?

Тимченко: Первый раз снимали в 2002-м или 2003-м году, была смешная ситуация, когда вышел манифест…

Ростова: Это было позже, потому что Ходорковский уже сидел.

Тимченко: Я не знаю, был ли он в СИЗО или уже сидел, но это было письмо Ходорковскому от некоего неизвестного человека, который писал похожий манифест.

Желнов: Который в «Ведомостях» был опубликован.

Тимченко: А до этого некое пиар-агентство пыталось разместить на «Ленте.ру» этот текст за деньги. Я отказала, потом он вышел в «Ведомостях» уже с подписью автора, видимо. Одна из наших корреспонденток написала от имени автора этой статьи письмо Ходорковскому. Это снял Носик. А вторую статью сняли из-за огромного количества ошибок. Я поняла, что ее невозможно исправить. Это был текст о Каннском фестивале.

Дзядко: Вы говорите, что вам неинтересно (и  вы не очень хорошо это делаете) общение с какими-то властными кругами. Но невозможно же представить, чтобы Lenta.ru, самое популярное российское интернет-издание, существовало в какой-то безвоздушной оболочке.

Тимченко: Нет, почему? Это же не фигура главного редактора. Я очень долго определить, чем я занимаюсь в «Ленте.ру», особенно после того, как из шеф-редакторов перешла в главные редакторы. Я все время говорила своим друзьям, что бездельничаю, у меня было такое ощущение. И одна моя мудрая приятельница сказала мне: «Скажи, пожалуйста, сэр Алекс Фергюсон же бездельник?» Я говорю: «Нет». «Но не бегает же он с мячиком?» «Я говорю: «Да». «У него же, наверное, какие-то другие занятия?» Моя задача – организовать игру команды так, чтобы мы вышли и сыграли так, чтобы нас посмотрела вся страна. А бегать с мячиком – ну, правда, это нужно еще так уметь добежать с мячиком. Я этого не умею и честно в этом признаюсь.

Дзядко: А кто бегал с мячиком для «Ленты.ру»?

Тимченко: И Андрей Козенко, и Азар, и Иван Колпаков.

Дзядко: Не знаю, какую метафору здесь использовать.

Ростова: Судьей.

Желнов: Арбитром.

Пархоменко: Кто исполнял эти функции контакта с государством, если не вы? Кто был прикрытием?

Тимченко: У нас не было контактов с государством, только журналисты.

Дзядко: То есть все-таки в безвоздушной оболочке?

Тимченко: Если это считается безвоздушной оболочкой, то да, наверное.

Ростова: Но вы же встречались, ходили как минимум несколько раз на встречи с Володиным.

Тимченко: Один раз ходила на встречу с Володиным. Это было смешно. Володин сидел, стол был в два раза длиннее, и он сидел на том  конце стола. Я его очень плохо видела, потому что у меня были другие очки. 

Продолжение интервью во второй и третей частях видео (в плеере сверху).