Бывший дворник, а ныне директор музея, Ольга Свиблова о заказных выставках, счастье в кризис и о спасительных эротических календарях

Монгайт: Оля, сегодня доллар достиг 60 рублей. Как это скажется на судьбе конкретно вашего музея?

Свиблова: Доллар уже идет так, что реагировать невозможно, поэтому у меня амнезия. Понятно, что мы, как любой музей, работающий все-таки на интернациональном уровне, мы должны экспортировать и импортировать выставки. И то, и другое, когда ты заключаешь контракт с транспортной компанией, со страховой компанией, цены, к сожалению, в условных единицах. И часто есть еще Rental fee, которая идет тоже в условных единицах. Сейчас надо сделать годовой план, и учитывая, что, например, в феврале начинается наша традиционная с 1999 года международная биеннале «Мода и стиль в фотографии», я пока сижу с разведенными руками, потому что ни разу в жизни музей не срывал подписанных контрактов.

В этом году с большим трудом, скорее всего, это станет ясно через 10 дней, мы, может быть, сможем закрыть дефицит, который у нас образовался, начиная с конца лета, по тем же самым причинам. То есть у нас совершенно катастрофическая и непредсказуемая история. Репутация завоевывается долго, музею 18 лет, нас и в Европе, и не только, все знают. Если мы сорвем хоть один контракт, я думаю, что не скоро с нами заключат снова.

Монгайт: А на чем будете экономить?

Свиблова: У меня нет статьи, на которой можно экономить. Как государственный музей я не могу сокращать сотрудников и более того, у нас нет таких реальных возможностей, потому что штат музея в полном соответствии, более того, мы должны брать, по крайней мере, на портал Russian photo нам нужно брать. И я пока не знаю. Дефицит мы закрывали тем, что мы делали выставки заказные, мы старались превратить любую тему в брошь там, где это возможно. К счастью, какие-то выставки дают такую возможность. Тема 60 лет ядерной энергетики в России дает возможность играть с этой темой, делать заказы современным художникам, работать с историческим материалом. Была хорошая выставка.

Тема труд – мы тоже нашли возможность, потому что у нас замечательная коллекция. И как раз если мы берем начало века, 20-30-ые годы, это самая сильная часть коллекции, это наш пикториализм, модернизм. Тема труд становится главной как раз в это время. Поэтому мы перемешали работы издательств, которым нужно было показать их современный труд с нашей коллекции. Мы нашли выход – мы сделали «Арктику», на которой люди зависали больше, к сожалению моему глубокому, чем на Джулии Маргарет Камерон. И «Арктика» была прекрасна.

Проблема в том, что Джулия Маргарет Камерон, которая стоила нам 100 тысяч условных единиц, которую мы ждали 12 лет, и на которую в МАММе 15 лет назад на выставку того же автора меньшую, чем у нас, стояли очереди полтора часа. А у нас, к сожалению, сегодня телевизионные рейтинги. Мы же видим, рейтинг культуры понижается, рейтинг новостных программ растет, соответственно, люди меньше ходят в музей, они сидят перед телевизором и пытаются точно так же, как и мы, понять, что они планируют на следующий год.

Монгайт: Вообще это поразительная история. Мне кажется, ни один другой руководитель культурной институции не признался бы в существовании заказных проектов.

Свиблова: Я могу, во-первых, потому что когда мы делаем заказные проекты, мы из них делаем конфету. Мы никогда не беремся делать выставку, курировать выставку и ставить ее в музее, если мы думаем, что это нам что-то подпортит.

Монгайт: А были такие примеры, когда к вам обращались люди с какими-то пожеланиями, а вы им отказывали?

Свиблова: Да, и очень часто. Более того, мне пришлось всю осеннюю программу переделать. Мы только что сделали выставку Яковлева, которая появилась в программе недавно, к 80-летию нашего замечательного, великого художника Владимира Яковлева ну невозможно было не привезти «Кошку» Пикассо, потому что кошка, которая держит в зубах птичку, это как раз то, что в 56-ом году повлияло на Яковлева, которому было 22 года, который решил, что он будет художником. Если ему 80 лет, и он нас все равно слышит, потому что где-то мы все равно встретимся, и мы за 2,5 недели сделали то, что невозможно. Мы получили после реконструкции музея Пикассо, мы получили эту самую «Кошку». Проблема заключается в том, что «Кошка» к нам приехала и съела 1 миллион 200 тысяч рублей, а мы только что заработали как бы миллион и оказались на 200 тысяч в дефиците. Причем нам музей дал бесплатно.

Монгайт: То есть это просто страховка?

Свиблова: Климатический ящик – 5 тысяч условных единиц, ввозные и вывозные документы, которые до сих пор, я не понимаю почему, платит российский музей. Мы не платим пока, я надеюсь, что этого не будет в новом законе, залог, который требуют от индивидуальных коллекционеров. Но проблема в том, таможенная декларация, которую, в общем, всегда заполняешь ты, мы непонятно кому платим деньги, которые где-то в 6, в 7 раз больше, чем такая же бумага стоит, если ты переезжаешь внутри Европейского союза. Это не идет ни в казну, что было бы странно, потому что государственные музеи финансируются из казны. Что же нам туда возвращать? Хотя бы в казну возвращали.

Монгайт: Оля, а не получится, что в следующем, предположим, году, когда совершенно непонятно, что будет с бюджетом, вам придется делать сплошную ядерную энергетику, и станет очень мало выставок, условно, выставок Яковлева?

Свиблова: Понимаете, очень трудно делать сплошную энергетику, потому что энергетика – это спасительная тема. Например, нефтяные вышки – фотогеничный объект, а когда мне говорят: «Сделайте многонациональную Россию», я не могу.

Монгайт: Да ладно? Это трудно, оказывается.

Свиблова: Я говорю: «Понимаете, делайте, что хотите. Я не могу», - «Ну вот и бюджет есть», - «Я не знаю, что снимать, потому что по лицам, которые мне предлагают снять, я не вижу многонациональную Россию». А в паспорте национальности нет. Я как ее должна узнавать. Понимаете, это не фотогеничная тема. Есть темы фотогеничные, есть темы менее фотогеничные. Проблема в том, что люди ходят в музей все-таки на хиты. Так как у нас много этажей, мы можем себе позволить, чтобы одна выставка, это вопрос программирования, чтобы она затягивала людей на другую.

Например, если мы ставим выставку концептуального современного искусства Филиппа Коэна и фантастическую, великолепную «Осень», мы не могли от нее отказаться. Мы контракт подписали год назад, и, конечно, это гениально, и Филипп Паррено, и Дуглас Гордон, и Синди Шерман, это суперимена, суперработы. Оно сложное, такое искусство везде во всех музеях менее посещаемо. В Центре Помпиду тоже, на Картье Брессона больше народа, чем на выставку современного художника. Это нормально. Но у тебя есть возможность как-то эквилибрировать. Не так много фотогеничных тем. Нас, к счастью, спасает история России в фотографии, потому что это всегда интересно.

Монгайт: Вы сейчас в такой непростой для всех момент открываете выставку «Жизнь как праздник». Ну это же просто подстава, Оля, так нельзя подставлять.

Свиблова: Нет, это высказывание. Во-первых, я глубоко уверена, что с кризисом надо бороться праздником. Это мой личный опыт, который меня никогда не подводил. Мы сейчас все на пороге, вы послушайте мой голос, того, чтобы сорваться, и все, мои связки уже не наладятся. В какой-то момент ты впадаешь в отчаяние, ты думаешь, а потом ты должен стать спокойным, и ты должен начать что-то делать в самых тяжелых условиях. Мы пережили, как и вся страна, 1998 год, это было ужасно. Мы сделали два фестиваля, второй биеналле и фестиваль про спорт гениальный. Наши баннеры, которыми был закрыт весь город «Старый спорт и новый спорт».

Монгайт: Потому что еще тогда рекламы не было.

Свиблова: Их до сих пор помнят. Их потом еще 6 лет вешали. Спорт – фотогеничная тема, и нам было, что сказать. Но потом, когда нам все заплатили, и бюджет, и партнеры, чтобы мы расплатились с подрядчиками, 1998 год, все рухнуло приблизительно так же, как это происходит сейчас. Музею было два года, даже если бы ему было 22 или 250, нельзя не расплатиться с подрядчиками, объясняя, что банк тебе не отдал этот, этот. Я могу поименно вспомнить всех, кто не отдал. Никто из них лично не продал свою квартиру и не подумал о тех, кому они не заплатили. Мы тогда с мужем продали квартиру, которую только что купили. Была бы у меня квартира прям рядом, на Остоженке, прям напротив музея, было бы очень удобно на работу ходить.

Мы расплатились, но к 1999 стало понятно, что надо что-то делать, что так дальше жить нельзя. И мы придумали новый фестиваль, мы придумали биеналле «Мода и стиль в фотографии», без копейки денег, вообще за гроши. Мы его сделали, и когда у нас был праздник, я даже помню где – в отель «Националь», два человека, которые не знали друг друга, подошли ко мне и говорят: «Оля, кажется, кризис кончился», я говорю: «Почему?», они говорят: «Праздник начался». И довольно часто в жизни, когда ты уже в углу, кажется, что выхода нет, я знала, что с кризисом нужно и можно иногда бороться праздником.

Но если мы говорим об этой замечательной выставке, ну как я ее могу? Я бы ее даже одела и носила на груди. Это, конечно, наше обязательство, с одной стороны, запланированное задолго. Мы хотели делать 115-летие «Огонька», мы с «Огоньком» делаем четвертую выставку. Архив «Огонька» один из самых лучших, если мы говорим об истории русской фотографии. Надо было только подумать, как мы развернем эту тему.

Монгайт: И как вы ее развернули? Как повлияло время на то, как вы интерпретировали это понятие «Жизнь как праздник»?

Свиблова: Вы знаете, я посмотрела «Левиафан» и поняла, что Звягинцев и Роднянский сделали свое высказывание. Я подумала, что о времени можно высказывать по-разному, но молчать иногда нельзя, надо о нем высказаться. И мы в замечательном, традиционно дружеском альянсе с «Огоньком» сделали выставку «Жизнь, как праздник». Это как бы часть истории нашей страны, это часть нашей собственной истории. Там есть работы, начиная с конца, с середины 30-х, но в основном это 50-ые, когда появляется этот дивный, прекрасный ранний цвет до где-то середины, конца 70-х. Мы посмотрели на то, как выглядела наша жизнь. Мы можем сколько угодно вспоминать, что было в это время в истории. Кстати сказать, только в 1956 году случился 20-й съезд, а фотографии и до 20-го съезда все просто как праздник. Вот это всегда вопрос: вот эти счастливые лица…

Монгайт: Ну это такой постановочный праздник.

Свиблова: Понимаешь, конечно, постановочный, но всегда загадка. Понятно, что советская фотография следовала тому, что было написано в учебнике. Например, в учебнике по фотографии 1948 года 30% было про то, как делать фотографию, то есть что такое выдержка, что такое фокус, что такое раствор, как промывать пленку, а 70% - кого и как надо снимать. И там было написано, что если, например, человек на концерте самодеятельности зевнул, он не должен попасть в кадр. Это не потому, что ему скучно, а просто потому, что он перевыполнил четыре нормы, поэтому надо отвести камеру и взять того, кто улыбается. Конечно, люди этому следовали.

С другой стороны, если мы смотрим на огромное количество вот этих фотографий, тем более с массовыми сценами, а у нас там многоглав – это любовь как праздник, детство как праздник, учеба как праздник, работа как праздник, единение как праздник, спорт как праздник, все было как праздник, и Новый год как праздник. Ты думаешь: ну как же это можно было? Это же не актеры драматического театра или Студии МХАТ, это же миллионы. Они от чего улыбаются? От того, что наше сознание определяет бытие, или от того, что бытие определяет сознание? Понятно, что фотография – зеркало, но понятно, что это зеркало со специальной амальгамой, которую в каждое время наносят по-разному. 

На сайте доступна расшифровка только одной части интервью