Немцов о страсти к женщинам, помощи Путину и семьям генералов КГБ

Долецкая: Каких-то пять дней назад ты находился в помещении, ничем не напоминающем это, под названием «изолятор», будучи арестованным на 10 суток. Как там было? Это что, большая комната?

Немцов: По-тюремному это «хата». Надо же как-то назвать. Особо рассказывать нечего. Конечно, по сравнению с тем, что здесь я вижу, я не мог предположить десять дней назад, что встречу Алену Долецкую. В принципе, у меня уже вторая ходка. Первый раз было совсем все в диковинку. Нас с Навальным арестовали 24 февраля на акцию в поддержку «узников Болотной», которая состояла в том, что мы были в районе Манежки, мы просто разговаривали. Я разговаривал с ростовскими журналистами, потом подошел депутат Госдумы Дима Гудков, потом набежала куча омоновцев, которые объявили, что мы нарушаем общественный порядок, а я еще оказываю сопротивление полиции. Короче говоря, они бросили нас сначала в камеру, в которой я в свое время провел новогоднюю ночь в 2010 году. Кстати, она с тех пор стала лучше. Там был бетонный пол и рельефно-бетонные стены, со сталинских времен ремонта там не было. Потом мы дошли до Европейского суда, и итогом разбирательств стал ремонт в этой камере. Сейчас эта камера с полом уже деревянным, дают один матрас и даже одноразовое белье. Потом уже случился самый гуманный суд, который был построен на лжесвидетельствовании полицейских. Кстати, полицейские никто не знает, что лжесвидетельствование – это тяжкий грех. Я в суде пытался как раз им рассказать про десять заповедей, одна из которых – не лжесвидетельствуй. Все же думают только о «не убей», «не укради». Но они выполняли указание начальников, а судьи у нас только внешне судьи, мантию надели, а выполняют указания начальства. Это, конечно, ужасное впечатление создает, когда кругом вранье, лжесвидетели, и все при этом облачены властью. А потом отвезли нас в свежеотремонтированную тюрьму. Находится она в Немниках, дом 6, корпус 2. Теперь в камере пять человек, были молодые ребята, которые сидели за вождение автомобиля в пьяном виде. Все их истории я знаю наизусть. Герой там один, который выпил две бутылки водку и сел за руль, и когда его остановили полицейские, он выйти не мог, а он оттуда выпал. Он вообще ничего не помнит, но оказался в конце концов с нами в камере. В принципе, они нормальные ребята, просто бухают зачем-то за рулем.

Долецкая: Как они к тебе отнеслись?

Немцов: Вообще политически со времен Сталина они всегда в авторитете, в законе. Трое узнали, двое не узнали. Там довольно убогий, конечно, порядок. Естественно, ко мне они относились с уважением. Во-первых, я им всем раздал мои доклады, потом полицейским, личному составу все раздал, с полицейскими фотосессию организовали. В камере можно читать…

Долецкая: Книжки дают?

Немцов: Я попросил.

Долецкая: Там кровати или матрасы?

Немцов: Там ни кроватей, ни матрасов нет. Это называется «шконка». Она модернизированная. Кто-то из дизайнеров, видимо, получил премию. Ментовская современная шконка выглядит следующим образом: это лист металла, изогнутый в сторону головы, потом матрас производства 1955 года, примерно такая же подушка. И, если его можно так назвать, белье. Оно, кстати, не меняется.

Долецкая: Чем кормят?

Немцов: Гречневая каша даже была. В основном баланда – перловка, вода с плавающей картошкой. Три раза в день. Еда стоит 103 рубля в день. Каждый день, если находишься в тюрьме, ты должен расписываться, что тебя обеспечили едой на сумму 103 рубля в день.

Долецкая: А как можно узнать, что это 103 рубля?

Немцов: Никак. Просто написано в ведомости.

Долецкая: Мяса, рыбы не было?

Немцов: Была какая-то килька, тушенка иногда. Там не санаторий, это не крымский санаторий «Ялта».

Долецкая: Я вообще себе этого не представляю, хочу узнать. Зачем тебе это все нужно? Ты же знал, что повышенное внимание к тебе никуда не исчезает, и понятно, что первым результатом внимания будет арест.

Немцов: Во-первых, правоохранительные органы всего лишь выполняют указания политического руководства. Полицейские как раз ко мне вполне нормально относятся. Автограф-сессия состоялась в итоге, когда я вышел, и фотосессия. В принципе подавляющее большинство людей в мире – люди очень лояльные режиму и конформисты. Это нормально, это залог стабильности. Мы не можем жить в перманентной революции. С другой стороны, если у нас в стране не будет тех, кто не согласны и недовольны, кто готов рисковать, в том числе и своей свободой, то не только телеканала ДОЖДЬ и твоей программы не будет, а не будет вообще ничего. Я наивно думал, что таких людей пассионарных стране много. Это ерунда. Людей, которые готовы рисковать своей свободой и благополучием, ничтожно мало в России, и связано это с нашей ужасной трагической судьбой. Я имею в виду гражданскую войну, ГУЛАГи, репрессии, коммунизм, генетический страх перед властью, самодурством.

Долецкая: У молодого поколения такого страха нет.

Немцов: Есть, потому что зомбоящик работает, и молодые люди видят, что вокруг происходит. Другое дело, что у молодых больше гормонов и драйва в жизни, все легче воспринимается. То есть вторая причина – таких, как я, мало, мы все в Красной книге. У меня малодушное желание исчезнуть периодически возникает, зачем мне все это надо.

Долецкая: Что ты делаешь, когда оно возникает?

Немцов: Я ничего не делаю, просто я понимаю, что особо выбора у меня нет. Я нахожусь в той колее, из которой невозможно выбраться уже.

Долецкая: Выбор есть всегда.

Немцов: Я не хочу выглядеть каким-то малодушным трусом и, например, эмигрировать. Для меня репутация, причем не среди смотрящих зомбоящик, и репутация среди моих близких, друзей и знакомых имеет большое значение. Выглядеть трусом, который куда-то исчез, пропал, я не хочу.

Долецкая: Не может так быть, что ты все свои поступки, довольно рискованные для жизни, здоровья, своей судьбы, совершаешь ради репутации, ответственности.

Немцов: Я сказал, что это один из факторов.

Долецкая: Я думаю, что верность самому себе тебе важнее.

Немцов: Да. У меня есть длинная личная история. Я один из самых старых российских политиков. Я начал 28 лет назад заниматься политической деятельностью, причем начал по указанию моей мамы. Ей 86 лет, она в трансе, что она меня туда привела. Было экологическое движение в Нижнем Новгороде, мама моя детский врач, и она пыталась меня от науки отодвинуть и приобщить к борьбе против атомной котельной, которую у нас строили в Нижнем Новгороде. Она сказала, диссертация подождет, ты должен защитить нас от мирного атома в каждом доме.

Долецкая: Твой воинственный путь последних почти двадцати лет ты выступаешь как «анти», ты борешься: ты борешься с коррупцией, с Путиным, борешься с воровством, беззаконием. Это нон-стоп война, за которой нет созидания. Что дальше? Или кто? Не Путин, не коррупционеры. Ты выигрываешь эту борьбу.

Немцов: Такая абсолютно внятная, позитивная повестка у оппозиции есть: мы считаем Россию европейской страной, мы считаем, что европейский выбор России – цивилизационный. Мы считаем, что приоритет личности над государством является аксиомой. Мы, конечно, в оппозиции к режиму. Ты должен сказать, что, слава богу, за эти годы борьбы с режимом сформировался костяк оппозиции, с которым можно идти и в разведку, и в бой. Это, во-первых, наша партия «РПР-Парнас» и наши активисты, это наши коллеги из партии Навального, которая называется «Партия прогресса», наши коллеги из «5 декабря», мощные современные правозащитники, которые действительно готовы ради того, чтобы не было политзаключенных, бороться и сами садиться. Это такие действительно мужественные, сильные люди, с которыми можно идти…

Долецкая: Как часто ты бываешь в Ярославле?

Немцов: Я бываю там половину времени. Я работаю там на постоянной основе. Кстати, есть такая тема, что вот этот Немцов из 90-х. А что ж меня выбрали тогда? Причем в русском регионе, совсем не в Москве.

Долецкая: Я в Ярославле была один раз лет пятнадцать назад. Мне казалось, что это невероятно красивый город. Я интересовалась памятниками архитектуры, а вовсе не губернаторской деятельностью. Ты там в квартире живешь или в гостинице?

Немцов: Я купил квартиру. Два главных вопроса, которые мне задавали избиратели во время выборов: купите ли вы у нас квартиру – потому что люди считали, что, если куплю, то я серьезно к этому отношусь и меня можно поддерживать…

Долецкая: Сколько метров?

Немцов: 50. Кстати, рядом с женским Казанским монастырем. У меня дом гениальный: он построен в 53 году Сталиным в самом сердце города. Город Ярославль уникален, он сохранен с древних времен.

Долецкая: Этаж какой?

Немцов: Третий.

Долецкая: Низковато.

Немцов: А там их всего четыре. Дом, кстати, вмонтирован в стену монастыря. Представляете, какие они были богоборцы? Они взорвали стену, поставили там дом.

Долецкая: А монастырь действующий?

Немцов: Действующий. Там есть церковно-приходская школа, а в моем доме еще и винный магазин есть. Я обещал людям, что я там куплю квартиру, и второе я обещал, что буду работать там на профессиональной основе. Действительно, я там работаю в комитете по бюджету, комитете по законодательству.

Долецкая: За зарплату?

Немцов: Там есть зарплата, которую я трачу на строительство детских площадок. У меня было предвыборное обещание, поскольку огромное количество людей наркоманы, курят, пьют, рождаемость низкая, дети больные, я решил все деньги, 75 тысяч рублей, которые там платят депутату, тратить на строительство детских площадок. Я хочу еще там сделать сквер имени Ани Политковской на улице Советской. Там есть заброшенный сквер рядом с истфаком Демидовского университета, в ужасном состоянии, но в самом центре города. Я предложил за свои деньги сделать сквер, но назвать его памяти Ани Политковской. Это позорище, но у нас в России кроме мемориальной доски на улице Лесной, где она жила, нет никакого даже памятного знака. По всему миру есть: в Париже есть, в Праге есть, в Риме есть, в Германии, даже парк есть имени Политковской. У нас нет ничего.

Долецкая: Я узнала, что твой сын в 11 лет написал книжку.

Немцов: Да, «Отцы и дети».

Долецкая: Оригинальное название, необычное, непривычное нам, закончившим десятилетку. Я к стыду своему не прочитала. А ты читал?

Немцов: Читал. Там есть прикольные мысли. Одна, которая меня удивила: сын пишет, чем отличается любовь от страсти. Страсть – на три месяца, любовь – навсегда.

Долецкая: Сын своего отца.

Немцов: Я этого не знал. Потом он еще пишет рецепт борьбы с детской наркоманией, но он ужасен. Он считает, что надо жестоко наказывать детей, кто употребляет наркотики. Сейчас у него более либеральная позиция. Сейчас он учится в физтехе, ему, видимо, не до этого.

Долецкая: Политиком он не будет?

Немцов: Он хочет быть Цукербергом. У него бизнесовый склад, он в маму больше, чем в папу. Он в папу в плане склонности к точным наукам, а в маму он бизнесовый. Я не знаю, удастся ли ему стать Цукербергом.

Долецкая: Почему?

Немцов: Очень многие хотят стать Цукербергом, но не у всех получается. Я считаю, что склонность к компьютерам, к софту – очень хорошая вещь.

Долецкая: А если с бизнесовым поворотом, он сможет науку конвертировать в деньги.

Немцов: Это как раз то, что он хочет. Он в физтехе учится не как ботаник, а как человек, который хочет потом заниматься именно хайтековским бизнесом. Это разумно. Я не знаю, как получится. Учиться ему тяжело, потому что это самый сложный технический вуз страны.

Долецкая: А ты хочешь, чтобы он продолжал учиться здесь, или ты бы хотел его отправить?

Немцов: Он сам не хочет. У меня все дети в России, в отличие от Путина. У него все за границей, и он патриот, а у меня все в России, и я американский шпион.

Долецкая: Как часто ты своих девочек видишь?

Немцов: Жанка работает на РБК телеведущей. У нее экономическое образование, она закончила МГИМО международно-экономические отношения, и она нашла себя на РБК, ведет программу «Рынки». Она разбирается. Когда у нас началось безобразие с девальвацией рубля, я не стал читать аналитику, а позвонил родной дочери. Она мне достаточно внятно рассказала.

Долецкая: И была права?

Немцов: В целом да. Она понимает макротренды. Она сказала, почему рубль будет дальше ослабляться. Есть две причины. Первая – что американцы стали меньше печатать доллары. Они раньше печатали триллион долларов, а сейчас где-то 800 миллиардов в год. Поскольку предложение долларов сокращается, доллар укрепляется. Американцы стали бороться со своим дефицитом. Вторая причина – стагнация русской экономики. Слабая экономика – слабый рубль. Эти две причины фундаментальные, а сейчас еще с кошмаром в Украине, дополнительно будет экономический кризис, а он всегда приводит к девальвации. Жанна мне это понятно объяснила. Две остальные дочки мелкие, но одна, Софья, у нее оказались уникальные вокальные способности. Алла Борисовна не знала, что она моя дочь, просто было написано «Соня», она ее выбрала и сказала, ты уникальная. Динка пишет стихи, творческая девочка и хочет быть актрисой. Они все разные, но способные.

Долецкая: Ты с удивительным теплом говоришь о детях. Тебе не не хватает классический семьи? Ты не скучаешь по ватрушкам утром, пампушкам с борщем?

Немцов: Ну да.

Долецкая: Ты все-таки независимый, мачо, но при этом борец, а борцам мало времени остается на семью.

Немцов: Это правда. Но я либеральных взглядов не только в политике, а вообще. Свобода – это вообще главная ценность. Это не поза, не пустые слова. Для меня в аресте баланда, шконка, камера убогая – это все ерунда, все тяготы жизни. Для меня главное – это засов, выйти не можешь. Лишение свободы в прямом смысле – вот катастрофа. Эти ценности, которые я уважаю: консервативные, семейные ценности, я их принимаю, но я человек вольный. Меня нельзя запереть в клетку. Конечно, если меня под домашний арест, как Навального, посадят, я, наверное, стану совсем семейным человеком. Домашний арест предполагает вполне конкретный круг общения: ты можешь общаться с детьми, возможно, по решению суда с родителями и с женой, еще с адвокатом. К тебе не могут прийти друзья. Есть еще семейное лицемерие: я не понимаю, зачем людям мучиться, делать вид, что у них все хорошо, особенно если они какое-то положение в обществе занимают, а на самом деле они друг друга тихо ненавидят и издеваются друг над дружкой. На кой черт это все надо? Я знаю, что так живут очень многие. У меня вне брака родился Антон и Дина, и я решил об этом рассказать, потому что хотел, чтобы у моих детей была моя фамилия. Я должен был признать отцовство, я его признал, как нормальный мужик, и решил дать интервью. Интервью я решил дать «Комсомольской правде». Я поразился реакции: мне стали звонить люди, например, из ФСБ, генералы, которые захотели со мной встретиться и совсем не по поводу моей общественно-политической деятельности, а по поводу того, как им быть, а именно эти люди всю жизнь скрывали, что у них есть внебрачные дети и они не находили в себе силы воли об этом заявить, жены боялись, боялись, что на работе будут проблемы, что их не так поймут. И когда они увидели, что я впрямую это рассказал, они вдруг стали ко мне почти как с исповедью приходить. Я говорил, что это вам решать, но по отношению к детям вы должны быть приличными людьми, иначе они вырастут и скажут, что у меня нет отца. Мне звонили и писали люди, которые действительно любят детей, помогают им, но которые боятся сознаться, что это есть. Мне кажется, что это правильное поведение. В плане семейного конфликта это, конечно, очень крупномасштабный конфликт, но по отношению к детям это честно. У меня есть гипотеза: я считаю, что в стране есть несколько миллионов мужчин, у которых есть внебрачные дети и которые скрывают, что они у них есть. Они могут им помогать или нет в зависимости от уровня своей порядочности, но то, что эти дети во многом несчастны, это для меня точно. Это огромная проблема. Это еще и проблема нашей косности. Если бы в обществе был некий культ, что признание детей своих собственных – это поступок, это по-мужски, если бы это продвигалось, то мы бы очень многим людям помогли.

Долецкая: А почему ты не продолжил эту тему после «Комсомольской правды»?

Немцов: Я продолжал. Уже просто стало неинтересно, все уже знают. Новость прошла и прошла.

Долецкая: Но признавать же детей мужчины не стали активнее.

Немцов: Тот кгбшник, с которым я говорил, он признал. Мы с ним встретились, он мне рассказал, как это все было, даже чисто юридически, потом мы расстались, он затих и потом мне позвонил и сказал, что это было очень тяжело, но он гордится тем, что он это сделал, что у него ребенок теперь носит его фамилию, он с ним открыто общается. Я одному помог точно. Я не знаю, помог ли я миллионам, но этому человеку я точно помог. Единственное, я поклялся, что я не буду говорить его имени.

Долецкая: Борис Немцов помог КГБ.

Немцов: В моей жизни было несколько моментов, когда я помог… один раз – этот момент, а второй раз, когда ко мне пришел Путин, когда он был начальником ФСБ, а я был вице-премьером, и сказал, что служба разваливается и не мог бы я включить в программу жилья для военных чекистов с тем, чтобы им дали пятьсот квартир. Я тогда придумал программу жилья для военных через сертификаты. Кстати, хорошая программа, 140 тысяч семей получили жилье. Я тогда подписал это решение – пятьсот квартир чекистам. Представляешь? Я не уверен, что я сделал правильно, сейчас они, по всей видимости, за нами следят, но, тем не менее, эта история была.

Долецкая: Это был Борис Немцов, который помог Владимиру Путину.