Анна Старостина: мне еще повезло, что в лагере Муна у меня не отобрали паспорт

Старостина: Все переговоры шли через администрацию школы. Была специализированная английская школа, нам предлагали поехать почти бесплатно в Прибалтику, в лагерь, пообщаться с носителями языка. Это то, что мы знали, и мы туда ехали. Мы поехали в Литву, в маленький городок на границе с Польшей. Оказалось, что это носит довольно сильный религиозный характер.

Лобков: Вам об этом рассказали ваши школьные учителя? Получается, что секта Муна проникала в школы, университеты, но не декларировала себя как таковую? Они не говорили, что мы – религиозная организация, которая хочет вербовать своих адептов?

Старостина: Так – нет. Может быть, администрация что-то такое знала, но не в такой форме, а мы не знали абсолютно. Мы попали в Литву, там было тихо и спокойно, все-таки это 1991-1992 год, мы еще чувствовали себя почти в одном государстве. Потом в МГУ я познакомилась с ребятами, которые попали в Калифорнию, решили на халяву съездить в Америку. Они попали очень жестко – у них отобрали паспорта, их заставляли молиться. Правда, они читали вместо этого стихи, можно было говорить по-русски. Они с трудом вернулись оттуда.

Лобков: Опишите, что с вами делали, что происходило в лагере?

Старостина: Это было похоже на пионерлагерь. С утра пение песен...

Лобков: Что за песни?

Старостина: Самые разные – от Let it be до гимна Америки и даже Гребенщиков там оказался, у них была книжечка, и мы по этой книжечке пели песни.

Лобков: Это была книжечка, которую они распространяли сами.

Старостина: Да, они сами распространяли. Они пытались как-то проповедовать, но уровень знаний этих людей... Я могу рассказать такую смешную историю: их позиция такая – Иисуса Христа они не отрицают, они говорят, что преподобный Мун – это второй мессия на Земле, Христос – первый. Но его миссия не удалась, потому что у него не было детей. А у преподобного Сон Мён Муна удалась, потому что у него 13 зачатых непорочным зачатием. На наш вопрос: «чьи же это дети, Муна или Господа и как?», - они так ответить и не смогли. Один из учеников даже сказал, что он даже туда что-то дул.

Лобков: Дул?

Старостина: Дул, а как еще? Все-таки это чьи-то дети.

Лобков: А это были литовцы, русские, американцы?

Старостина: Преподаватели – американцы. Причем, люди очень побитые жизнью – бывшие алкоголики, излечившиеся тяжело болевшие, потерявшие многих, прошедшие через какие-то тяготы. Простые и побитые жизнью люди.

Лобков: Что касается распорядка дня, это было похоже на некую армию или спортивный лагерь?

Старостина: Нет, скорее, спортивный лагерь. Распорядок был, но мы быстро поняли, что его можно не соблюдать.

Лобков: С утра вы почитали стихи по их книжке – а дальше что было? Семинары какие-то или какие-то медитативные практики?

Старостина: Никаких медитативных практик. Лекции, посиделки вечером у костра с рассказом о собственной жизни, общение, прогулки, купание. Было очень свободно.

Лобков: Они какие-то обязательства с вас брали? Доказаны случаи, когда люди вступали в эту секту, потом оказывались на улице, продавая свое имущество. Процесс постепенного вовлечения должен был происходить?

Старостина: Я не знаю никого, кто из этого лагеря бы попал. Мы держались все группой, были друзьями, одноклассниками. У нас такого не было. Скорее всего, это те, кто попал в их лагеря в Америку, там уже была более серьезная работа, включая транквилизаторы в еду. Ребята рассказывали, там были студенты-медики из МГУ: они то плакали, то смеялись, то были в эйфории, то в жуткой депрессии. Студенты сказали: ребята, прекратите здесь есть, нам подмешивают. Они прекратили, с трудом сбежали в российское посольство. Их заставляли ходить по улицам и раздавать литературу, привлекать новых адептов. В Америке это было так. В нашем лагере этого не было, хотя был распорядок, нельзя было пить, надо было посещать все лекции, нельзя было слушать музыку, кроме тех песен, которые мы пели. Понятно, что исключены все интимные отношения. Но в принципе какого-то очень жесткого контроля и давления в нашем лагере не было.

Лобков: В 1991 году не было границы с Литвой. Были ли среди вас люди, которые сказали: нет, мне это все надоело, я уезжаю домой?

Старостина: Из лагеря уезжали люди, были такие. У нас тоже была такая идея, но в конце концов, мы с нашими преподавателями решили, что мы проведем здесь эти две недели.

Лобков: Как считаете, преподаватели имели свой личный гешефт?

Старостина: Точно нет. Я знаю лично этих преподавателей, они также не были в курсе, что будет такой религиозный подтекст, это православные верующие люди. Они очень спокойно к этому отнеслись, грамотно нас настроили.

Лобков: Возникали ли у вас вопросы – мы вообще хотим увидеть Муна?

Старостина: Нет, не возникало. Я знаю, что некоторые студенты МГУ попали на эти знаменитые свадьбы.

Лобков: Вроде бы в лагерях были такие браки, которые он сам регистрировал. Вам что-нибудь об этих свадьбах рассказывали?

Старостина: Рассказывали. Что только он может решить, кто избранный. Вы туда едете, стоят 20 тысяч женщин, 20 тысяч мужчин, он выхватывает из двух колонн и объявляет мужем и женой. Я знала двух девочек, которые были на такой свадьбе, у которых были такие мужья, но они, слава богу, вернулись в Россию, и об этом больше не вспоминали. Как так получилось – я не знаю.

Лобков: Это девушки, которые были с вами в Литве?

Старостина: Нет, это девушки, которые учились со мной в МГУ, которые были в Америке.

Лобков: У вас паспорта не отбирали? Как вообще вас контролировали? Что это за люди? Они с особенной дисциплиной, с фанатично горящими глазами? Говорили, что там были некие русские волонтеры.

Старостина: Были русские, были русскоговорящие. Фанатизма уровня мусульманского фанатизма я там не видела. Мне кажется, это люди, которые потеряли свой жизненный путь, нашли какую-то дорожку. Не очень умные, может быть, люди, не очень мыслящие. Может быть, для них это было какое-то спасение из той ямы, в которой они были.

Лобков: То, что Мун говорил, достаточно расплывчато: что он не отрицает христианство, что есть некая синкретическая религия, которая объединяет все религии. В какой момент вы поняли, что это секта?

Старостина: Это было понятно почти сразу. Все эти разговоры про 13 детей, зачатых непорочным зачатием, неумение отвечать хоть на какие-то более-менее глубокие вопросы. Они потом очень боялись тех, кто задает им какие-то вопросы, кто пытается докопаться до сути.

Лобков: Как они открещивались?

Старостина: Потом-потом, мы побежали.

Лобков: Разговоры о богатстве секты. По тому, какой это был лагерь, как вас там кормили, какие там были развлечения – видно было богатство?

Старостина: Нет. Это была обычная столовская еда, как в пионерлагере. Особых развлечений не было, показывали фильмы на английском.

Лобков: Про него?

Старостина: Нет, просто хорошие фильмы на английском – «Танцы с волками», «Призрак». Мы старались к этому относиться как к стажировке, как к попытке внедриться и поговорить по-английски.

Лобков: Создается ощущение, что Мун проникал в Россию не сбоку, а сверху, используя государственный аппарат. Зная собственный опыт и опыт коллег, которые оказались в Калифорнии, вам показалось, что действительно так? Что туда люди приезжали организованными группами?

Старостина: Да, конечно. Судя по всему, наша школа была не единственная. От других спецшкол Москвы там были люди, и даже не из Москвы, по-моему. Действительно, они наверняка действовали через руководство МГУ. Другой вопрос, что они им говорили, как они представляли свою деятельность.

Лобков: То есть коррупционного элемента доказать невозможно? Они могли сказать: вы же бедные, вы же не можете отправить студентов в Калифорнию, а мы вас отправим в языковой лагерь.

Старостина: Думаю, что примерно так это и было. 

Лобков: Главный опыт, который вы вынесли из пребывания в лагере? Вспомните свои эмоции, когда вы уезжали оттуда.

Старостина: Я общалась с друзьями, еще раз убедилась, что я никогда не куплюсь на секту.

Лобков: У вас были знакомые, которые после Калифорнии исчезли?

Старостина: Нет, они не исчезли. Они, сбежав оттуда, смогли с этим справиться. Людей, которые в этом погрязли, я не знаю.