Андрей Кончаловский: «И в России, и в Африке нет гражданского общества, потому что нет граждан»

03/07/2013 - 01:00 (по МСК) Михаил Зыгарь
Режиссер Андрей Кончаловский о РПЦ, Pussy Riot, протестах и роли художника в политике.

Зыгарь: В последнее время, если не считать вашей театральной премьеры в Неаполе, о которой мы еще поговорим, в российском медиа-пространстве вы фигурировали в большей степени не как режиссер, не как кинодеятель или театральный деятель, а как публицист и полемист из-за того, что вы начали довольно любопытную полемику с Русской православной церковью на страницах «Российской газеты». Сначала написали статью «В какого Бога верит русский человек», и вам бросились отвечать разные иерархии Русской православной церкви. Скажите, зачем вам это? Зачем вы вступили на этот путь?

Кончаловский: Я в полемику не вступал. Я просто написал статью, пытаясь разобраться в гносеологии, происхождении, я бы сказал сущности русского религиозного сознания. Об этом очень много писало выдающихся русских людей. Мы переживаем определенный всплеск официальной или неофициальной религиозности, и два события, которые меня побудили написать: пояс Богородицы и паломничество колоссальное к поясу в собор Христа Спасителя, и дело Pussy Riot, реакция общества и государства. Мне просто стало интересно попробовать разобраться, какая гносеология, происхождение русского религиозного сознания. Дело в том, что Антон Павлович Чехов, которого я чту не только великого драматурга, но и одного из величайших русских людей и философов, хотя он не писал… он написал очень маленькую заметку в своих дневниках, потом перенес это в «Записки». Такая заметка была: «Между утверждением «Бог есть» и «Бога нет» лежит огромное поле, которое с трудом за свою жизнь проходит истинный мудрец. Русского человека середина не интересует. Его интересует только крайности. То есть Бог есть, Бога нет. Поэтому он о Боге знает либо ничего, либо очень мало». Глубочайшее замечание. Основываясь на этом замечании, я и попытался разобраться в своей статье, какова природа русского религиозного сознания. И мне кажется, я недалек от истины, когда говорю, что русское религиозное сознание языческое по своей сути. Потому что он не развивалось в течение тысячелетий. Не развивалось в силу того, что была запрещена, догматически воспрещена попытка критического осмысления религии.

Лобков: Инквизиции были везде, с другой стороны, известен парадокс, что нет православного государства с успешной экономикой.

Кончаловский: Да, это я как раз в своей статье привожу.

Лобков: Один из ваших излюбленных тезисов. Вы как это объясняете?

Кончаловский: Это не моя излюбленная… Это статистика.

Зыгарь: А объяснение есть какое-то?

Кончаловский: Ну, вы знаете, это интересный вопрос, потому что сейчас мы касаемся не столько проблем религии, сколько проблем, которые можно назвать «системой ценности той или другой национальной культуры». Система ценности определяется некоторыми факторами, самыми базовыми: климат биография, религия. Это три вещи и определяют во многом систему ценностей. Кто наши соседи, как тепло, как много солнечных дней, и какая религия. Потому что наши соседи финны, у которых погода тоже не очень хорошая, почему-то чрезвычайно успешны. У них религия другая. И с этой точки зрения, важно разобраться в том, что вы поднимаете этот вопрос. Потому что пока мы не сообразим, и не попробуем разобраться… Я называю это культурным геномом. Есть геном биологической культуры, а есть культурный геном. Мы разобрали физиологию человека с генетической точки зрения, но мы не разобрали культуру российскую на составные части, то есть на систему ценностей. Какие приоритеты. Потому что нет  такого понятия, как человек и закон. Есть русский человек и закон, японский человек и закон, немецкий человек и закон. И они абсолютно разные. Три разных человека, которые относятся к одному и тому же закону.

Зыгарь: Андрей Сергеевич, как вы восприняли тот факт, что первые лица РПЦ принялись отвечать вам на ваши размышления?

Кончаловский: Во-первых, не первые лица, а один.

Зыгарь: Митрополит Илларион, он один из первых людей в Русской православной церкви.

Кончаловский: Но это не первые лица, а один из первых лиц РПЦ.

Зыгарь: Еще был протодиакона Андрея Кураева.

Кончаловский: Да. Мне кажется, что оба ответа чрезвычайно интересны. Во-первых, они в своих выступлениях относятся  с уважением к той проблеме, которую я поднял, в частности, к вопросам, которые, казалось бы, нельзя трогать. Мне кажется, что митрополит Илларион – исключительно высокая интеллектуальная фигура. И я бы сказал, очень образованная. По-моему, он написал предисловие к русскому изданию выступлений Папы Павла. Это что-то значит. Но эти выступления в определенной степени являются точкой зрения истинно православного человека. Истинно православный человек, по-русски, если понимать, - человек, который не должен сомневаться. Сомнения – гибель для ортодоксального сознания. Недаром наша религия называется ортодоксальной.

Олевский: Я посмотрел последние ваши высказывания о русском народе, о том, что русский народ не готов к демократии в силу разных причин, о том, что у русского народа нет чувства ответственности. О том, что очень низкая культура, и другие высказывания довольно критические в попытке как раз разобраться в геноме народа и прочее, но получается в этом некое лукавство. Потому что вы объясняете, почему русский народ не готов к демократии со своей позиции, а, например, за стенкой Кремля объясняют, почему русский народ не готов к демократии со своей позиции. Вы понимаете, что вы на самом деле с ними согласны, и очень помогаете объяснять, почему в России демократия не нужна. Не предлагая ничего взамен.

Кончаловский: Я ни там, ни тут. Я здесь. Всегда. Там, где я, я и нахожусь.

Олевский: Ну, вы согласны с утверждением, предположим, некоторых власть имущих в России сейчас, что русский народ не готов к демократии, поэтому та власть, что сейчас есть, пусть так и будет.

Кончаловский: Но я вам должен сказать, меня, в принципе, когда я говорю какую-то фразу, мало интересует, что, как вы сказали, «там думают по этому поводу». Меня интересует то, что я думаю по этому поводу. Это первое. Второе: утверждение, что русский народ не готов к демократии настолько банально, что дальше некуда. Просто в силу того, что сама практика показывает, что он к ней не готов.

Олевский: А может это вредное утверждение?

Шакина: Может быть, он тогда не будет к ней и готовиться никогда?

Кончаловский: Да, нет. Это так же, как говорить, что больной человек выздоровел. Или нельзя говорить о том, что больной человек выздоровел. Давайте будем говорить, что он не болен, а что он сейчас выздоровеет. Это так же.

Шакина: Так обычно и говорят.

Кончаловский: Но это неправильно. Надо лечить болезнь.

Шакина: Одновременно?

Кончаловский: Но прежде чем лечить, надо понять причину болезни. Ведь причина болезни очень глубоко заложена. Почитайте статьи, я уже не говорю Бердяева, почитайте статьи Янова, замечательного историка. Олевский: Сколько веков, по вашим оценкам, русский народ не будет готов к демократии?

Кончаловский: Дело не в веках.

Шакина: И когда он, главное, начнет уже готовиться?

Кончаловский: Тут фактор не временной. Все прорывы в науке, допустим, совершались… Накапливалось, потом происходил качественный сдвиг. То же самое можно сказать и о… Демократию нельзя создать. Потому что нельзя просто взять… В России было столько свободы в 90-е годы, дальше некуда. Кто этим воспользовался, мы с вами очень хорошо знаем. В этом и вся загадка, и задача моя, пока я что-то соображаю, еще попытаться разобраться и поделиться с тем, что вряд ли это очень много народу может порадовать. К сожалению, то, что я говорю, 96% людей ругают разными словами. Если бы со мной были согласны 30% населения страны, это была бы другая страна.

Шакина: А кто воспользовался,  назовите конкретным словом, свободой, которая была в 90-е? Что вы имеете в виду?

Кончаловский: Думаю, что массовый русский человек не воспользовался тем, что он получил тогда.

Шакина: А кто воспользовался тогда?

Зыгарь: Вы сказали «кто воспользовался - понятно». Расшифруйте.

Кончаловский: Воспользовались люди, которые были близки к источникам государственного богатства. Которые были очень предприимчивы. Но смотрите, что получилось. В 90-е годы можно было, грубо говоря, начать любой бизнес. Чем кончилось? Сегодня в России, в принципе, среднего бизнеса нет. Его невозможно сделать. Монополизация происходит мгновенно. Как один африканский социолог сказал про свою страну, что «у нас хардуер демократический, а вот софтуер у нас авторитарный». Вот то же самое можно сказать и про Россию. Я очень часто сравниваю Россию с Африкой.

Зыгарь: Вы часто сравниваете с Африкой. Вы согласны, к примеру, с высказыванием Сергея Брина, основателя компании «Гугл», что Россия – это Нигерия в снегах.

Кончаловский: Можно и так сказать. Я считаю, что как в Африке, так и в России не существует гражданского общества. То есть нет граждан, поскольку нет граждан, есть население. Население не составляет общество, поэтому в любой стране африканской, практически любой, как и в России, население и государство живут отдельно друг от друга. Государство для русского человека трансцендентно.

Также по теме
    Другие выпуски