Алексей Иванов, автор книги «Географ глобус пропил»: две трети страны живут как мой герой; у него все в порядке с духовностью, просто это не те «духовные скрепы», что в тренде

02/12/2013 - 19:34 (по МСК) Юлия Таратута

Писатель Алексей Иванов рассказал Юлии Таратуте об экранизации своего романа «Географ глобус пропил», проблемах современной России и о встрече Владимира Путина с деятелями отечественной литературы.

Таратута: Алексей, вы сейчас попали в новое облако славы, поскольку раньше слава вам сопутствовала как писателю, а теперь вы оказались автором книги, по которой сняли фильм, который теперь принято называть культовым и вообще чуть ли не новое слово в русской кинематографии. Вашу книжку издательство «АСТ» выпустило таким образом, что на обложке Константин Хабенский, а сзади всяческие обращения к фильму. Вам вообще все это нравится, что теперь книжка с Хабенским?

Иванов: Почему бы и нет? Я понимаю, что моего героя теперь будет олицетворять Константин Хабенский, ну и ради Бога. Роман существует уже достаточно давно, имеет устойчивый круг поклонников, и для них Константин Хабенский не вытеснит моего героя.  А для новых читателей, я думаю, что это вполне достойное олицетворение.

Таратута: Я читала, что вы не хотели экранизации.

Иванов: Никогда такого не говорил.

Таратута: Я читала, что вы не сразу на нее согласились. Не было такого? Это вранье?

Иванов: Не было.

Таратута: А вам фильм понравился?

Иванов: Да, мне фильм очень понравился.

Таратута: Он вообще вас отражает?

Иванов: Вы имеете в виду мой роман?

Таратута: Да.

Иванов: Да, роман в этом фильме живой. Конечно, многое утрачено, потому что перевести одну художественную систему в другую – это путь, сопряженный  с определенными потерями, причем потерями неизбежными, но с другой стороны, на этом пути есть и приобретения. Я думаю, что все получилось как нельзя лучше, потому что и дух романа сохранен, и основная фабула тоже.

Таратута: Я и книгу читала, и фильм посмотрела тоже. У меня к фильму было очень много вопросов, несмотря на то, что я к создателям, в частности к Валерию Тодоровскому, отношусь с большой симпатией и как к человеку искусства, и как к человеку, по-моему, симпатичному. К книге у меня было меньше вопросов. Вы говорите о том, что дух сохранен, и это был главный вопрос мой к фильму. Там в самые острые моменты, душераздирающие, капает березовый сок, помню я, причем, он так капает, что мы должны на это обратить внимание, большего штампа русской души и русского духа, чем березовый сок, капающий буквально вот так. И там в какие-то еще более острые моменты – народная песня. Я хорошо отношусь к народным песням, сама их пела в детстве, чтобы вы не думали. Вас это никак не смущало?

Иванов: Меня нисколько это не поцарапало. Я не знаю, отражение это или нет. У каждого ведь своя картинка, когда он читает роман. Разумеется, когда я писал, у меня этой картинки не было, но когда я все это дело увидел на экране, меня это дело нисколько не покоробило. Вполне-вполне.

Таратута: А насколько эта русская духовная нота была вписана в ваш роман? Я не могу сказать, что я много нашла там следов.

Иванов: Я бы не стал говорить, что в этом фильме есть какая-то русская духовная нота. Это отдает какой-то посконной правдой жизни, народными корнями и прочими вещами. Это нормальный современный фильм, а насколько он согласуется с какой-то традицией или с высокой русской духовностью, или с русской культурой, это каждый решает для себя по-своему.

Таратута: А я сейчас не про традицию, не про литературу. Я сейчас говорю о русской духовности, как вы справедливо заметили, которая нынче в тренде, как минимум, государственном.

Иванов: С духовностью там все в порядке, но духовность там не та, которая сейчас в тренде. Во всяком случае, про духовные скрепы применительно к этому фильму говорить не приходиться. Со скрепами там проблемы. 

Таратута: Мне сложно сказать, видимо, как-то мы читаем это по-разному, и я вас, очевидно, как-то читаю иначе. Вы недолюбливаете Москву? Эта история про провинциального героя, я все пытаюсь понять. Это история про глушь, про человека, который пытается… Он же не пытается ниоткуда выбираться, и люди не пытаются ниоткуда выбираться. Он в оппозиции к этому московскому столичному миру, он его воссоздает в этой оппозиции? Или он страдает? Извините за какой-то наивный девичий вопрос, но я до конца не поняла.

Иванов: Скажем так, тема Москвы там совершенно никак не звучит, и для этого фильма тема Москвы по барабану. Моему герою вполне комфортно там, где он живет, не потому что там хорошо, а там плохо, просто он живет в согласии с собой, в согласии с миром. Там, где ему выпало жить, с тем обстоятельством он и сживается. Рваться откуда-то, каждый выбирает для себя: кто-то считает это место глушью, краем географии и так далее, а кому-то комфортно.

Таратута: Вы знаете, я сама – не московский житель. В этом смысле глушь – это категориальное понятие. Хочется понять, что думает ваш герой.

Иванов: Что вы имеете под глушью? Он живет в миллионном городе, и этот город достаточно близко находится от столицы нашей Родины, города-героя Москвы. Так, как живет Виктор Сергеевич Служкин – географ, пропивший глобус, живут, я не знаю, ну две трети населения страны. Неужели всем непременно надо рваться в Москву, рваться в столицу, рваться к какой-то не то чтобы лучшей жизни, а более статусной? Я считаю, что это не так.

Таратута: А вы вообще про что рассказывали? Я прочла, что герой сохранил душу живую. По мне, это немножко пафосный тезис, но он у вас тиражируется из суперобложки в суперобложку. Расскажите, что вы на самом деле говорили?

Иванов: Потому что смысл произведения не выносится на суперобложку, на суперобложку выносится какой-то ударный блок, чтобы цеплять читателя. Такая фраза вполне цепляет читателя, во всяком случае, настраивает его на нужное восприятие. А что я вкладывал? Сложно сказать. Если это можно было бы выразить двумя строчками, я, наверное, двумя строчками и ограничился бы, не стал бы писать роман. Я просто рассказывал о том, как человек живет в этом мире, живет сложно, и мир этот непростой. Мир этот не относится к человеку доброжелательно, тем не менее, человек не впадает в ослабление и действительно сохраняет душу живую.

Таратута: В какой степени это история любви? Насколько для вас была важна история любви?

Иванов: Вы имеете в виду любовь учителя к ученице или любви мужчины к женщине? Вообще история любви, даже капитал – это история любви, правда, любви к деньгам. Все книги – это история любви. В данном случае это произведение, может быть, я имею в виду свой роман, и лирическое, но, во всяком случае, не о взаимоотношении мужчины и женщины. Это не главная тема, хотя, безусловно, она очень важна для этого романа.

Таратута: Я вернусь к тому, с чего начали: к миру, в котором живет герой, который, видимо, вам дорог и по другим текстам тоже. Насколько восстановление идентичности национальной, местной для вас вообще важно как тема разговора?

Иванов: Для меня это всегда важно, но роман «Географ глобус пропил» – не про восстановление идентичности. Разве что про восстановление аутентичности, но аутентичность – не равно идентичности.

Таратута: Хорошо, аутентичности.

Иванов: Аутентичность – это соответствие самому себе, это жизнь в мире с самим собой. Почему этот фильм вызывает теплое ощущение, несмотря на то, что каких только ярлыков не надавали моему герою? Потому что это фильм не об алкаше, не о лузере, не о неудачнике, не о лишнем человеке. Этот фильм о гармоническом человеке, о человеке, который знает, как жить в этом мире, о человеке, который не пойдет к своей цели по головам, потому что он добрый, о человеке, который никогда не будет упрекать остальных своей святостью, своей хорошестью, потому что он не гордый, а гордыня, как известно, смертный грех и так далее. Если искать какие-то литературные аналогии моему герою, то это князь Мышкин. А князь Мышкин у нас, в общем, - такая ипостась Бога на земле, святой человек.

Таратута: Я слышу ваше интервью и слышала интервью режиссера, я понимаю, что, конечно, автор фильма мне в большей степени показался человеком важничающим, как-то его параллели, которые у фильма выстроены с остальными фильмами, вселили в него уверенность в себе. Тут тоже, мы говорим про князя Мышкина, наверное…

Иванов: Я думаю, что Александра Велединского уже страшно утомили все эти параллели. Один раз, поддавшись на поверхностное мнение журналистов, он теперь рвет все эти нити, все эти ложные определения, которыми наградили его поверхностные критики. Ну что поделать?

Таратута: Расскажите мне, пожалуйста, как так вышло? Если я верно помню, у вас был довольно серьезный конфликт в свое время с пермским Министерством культуры. Вы как-то с ними совсем расходились, вам не нравилась история про Марата Гельмана и «Культурный альянс». Был какой-то большой скандал, не до конца мне ясно, почему вам казалась эта история не очень уместной и спущенной, да, федерально?

Иванов: Конечно.

Таратута: Сейчас мы вернемся к этой теме. Меня, знаете, что заинтересовало? Я в Фейсбуке у Новичкова, у бывшего министра культуры Перми, прочла, что фильм «Географ глобус пропил» был выпущен при содействии команды Новичкова или, может быть, кого повыше. Как это получилось?

Иванов: Господин Новичков врет, как сивый мерин. Министерство культуры оплатило режиссеру проживание в номере, причем, на половине времени съемок. На этом участие Министерство культуры Пермского края, финансирование этого фильма ограничилось.

Таратута: Просто хотят примазаться к успеху?

Иванов: Почему? Они действительно поучаствовали, очень маленько - на копеечку, тем не менее, они получили достаточную долю славы. Так что все остались при своих.

Таратута: Напомните, в чем была суть этого конфликта? Это возвращение, по-моему, к теме Москва и Пермь.

Иванов: Нет, это не возвращение к теме Москва и Пермь, это возвращение к теме коррупции, потому что не было культурной революции, была огромная коррупционная афера, которая обошлась Пермскому краю в бешеные деньги. И вообще все вопросы по этому поводу не ко мне, а к прокуратуре.

Таратута: А как это вообще вас коснулось? Почему вы вступили игроком на это поле?

Иванов: Есть такая фраза: «За державу обидно». Меня просто, как честного человека, покоробила эта ситуация.

Таратута: А что вас покоробило в последнее время из чего-то общероссийского?

Иванов: Много чего. Ну, скажем, я не считаю, что в данном случае нужно поднимать какой-то голос протеста.

Таратута: Не надо?

Иванов: Мне кажется, нет.

Таратута: Почему?

Иванов: Пока что это не выходит за пределы здравого смысла, привычного для России.

Таратута: Объяснитесь.

Иванов: Что вы имеете в виду конкретно?

Таратута: Что из событий последнего времени… Мы только что вели новости, я со своим коллегой Димой Казниным. Вот «Болотное дело», например, входит в рамки дозволенного, по-вашему?

Иванов: Нет, в рамки дозволенного не входит, входит в рамки привычного для России. Разумеется, любой нормальный человек понимает, что фигуранты уголовного дела должны быть выпущены на свободу, и это преследование по политическим мотивам, даже не преследование, а какая-то очень некрасивая месть государства. Тут нечего обсуждать, тут надо требовать свободы для этих людей.

Таратута: Нет, вы говорите, что сейчас нет поводов для протеста, вы сами об этом сказали, поэтому я как-то схватилась за эту фразу.

Иванов: Мне, как любому человеку, не нравится, что господин Сердюков остается без воздаяния. А что мне, выходить с пикетом на улицу, что ли?

Таратута: Вам хочется, чтобы Сердюкова посадили?

Иванов: Мне хочется, чтобы восторжествовала справедливость.

Таратута: Мне просто интересно, что вас, как русского писателя, возмутило в последнее время. Я поняла: «Болотное дело» - несправедливо, люди не должны сидеть в тюрьме, но до протеста это не дотягивает, Сердюков должен сидеть в тюрьме, и вы бы вышли, но глупо.

Иванов: А вы как бы поступили относительно Сердюкова?

Таратута: С пикетом и требованием посадить Сердюкова я бы не вышла.

Иванов: Вам безразлично правосудие в России?

Таратута: Сейчас вы – мой гость, а не я. Но я бы не вышла  с таким пикетом, совершенно точно.

Иванов: И я не собираюсь выходить.

Таратута: Давайте продолжим. Что вас еще смутило в последнее время и что дотянуло бы если не до пикета, то до вашего личного бунта, разговора с друзьями. Что вы обсуждали в последнее время?

Иванов: Это личные вещи, мне бы не хотелось об этом говорить в прямом эфире.

Таратута: А почему? Вам кажется, что писатель не должен об этом говорить?

Иванов: Просто у каждого человека есть вещи, о которых он не хочет говорить на публику.

Таратута: Просто к писателям сейчас много вопросов ровно по этому поводу. Поддерживаете ли вы спор лидеров общественного мнения среди писателей, которые ходят или не ходят к президенту Путину? Или вам это кажется смешным, неинтересным, неловким?

Иванов: Я поддерживаю тех, кто не ходит, хотя сам я в свое время ходил. Мне по-человечески интересно или мне не хватало силы духа не пойти. Я ходил, но не вижу в этом особого горя. Тех, кто не пошел, не посадили в тюрьму, тех, кто пошел, не осыпали золотом.

Таратута: А почему вы поддерживаете тех, кто не ходит?

Иванов: Потому что это, наверное, все-таки правильно.

Таратута: Почему?

Иванов: Потому что надо дать власти понять, что она не облагодетельствовала нацию. Таким образом люди говорят свое «фи». Я понимаю, что это в определенной степени фронда или фига в кармане. Но почему бы и нет? Нормальный российский интеллектуал в принципе должен находиться в оппозиции к властям.

Таратута: Когда Владимир Путин предложил 100 книг для школьников, и вас там не было. А кто-то стал вас туда немедленно включать. Может быть, я как-то… вы просто смотрите с недоверием.

Иванов: Я не в курсе этой истории.

Таратута: Вы бы как отнеслись к тому, что какой-нибудь из ваших текстов оказался бы в школьной программе по велению первого лица?

Иванов: Да нет. Я вообще отношусь к этой идее плохо, потому что я пишу для взрослых. Школьникам еще рановато читать то, что я пишу, не потому что это такая высокоинтеллектуальная проза. Все равно для того, чтобы ее понимать, нужно больший запас жизненного опыта, нежели располагает школьник.

Таратута: Если школьники пойдут посмотреть «Географа», они уже окажутся в орбите вашего творчества.

Иванов: Но фильм снимал не я. Я говорю про свои произведения.

Таратута: Если бы в школьную программу включили бы «Географа», вы бы протестовали?

Иванов: Нет, я не протестовал бы, конечно. Я думаю, меня бы вначале спросили, прежде чем включать. И если бы меня спросили, я бы сказал, что не надо.

Таратута: Вы когда-то учились на журфаке, коротко, правда. Не тянуло никогда позаниматься этой профессией?

Иванов: Почему? Журналистской работой я занимаюсь и сейчас очень активно, потому что я только что закончил книгу о Екатеринбурге 90-ых и нулевых, а эта работа потребовала и встречи, и расспросы, и интервьюирование. То есть сугубо журналистская работа. Но все-таки журналистика – это не мое.

Таратута: А как вам все, что происходит в Киеве сейчас? Вы говорите, что пока россияне не дозрели до… Я не буду повторять вас, все помнят, что вы сказали, что пока все находится в рамках. Как вы относитесь к тому, что сейчас в Киеве? Следите немножко?

Иванов: Замечательно. Чем больше людей выражает свои гражданские чувства публично, тем лучше для государства и для общества.

Таратута: Вас бы испугало такое количество людей на улицах Москвы?

Иванов: Ведь такое уже было.

Таратута: Если это случится сейчас?

Иванов: Почему я должен пугаться? Я что, житель Кремля, чтобы мне пугаться?

Другие выпуски